Роман Стендаля «Красное и чёрное»: Часть II. Глава XLV
— Я не могу подвергнуть бедного аббата Шас-Бернара такой злой шутке, позвав его, — сказал Жюльен Фуке. — Он после этого не будет обедать три дня. Но постарайся отыскать мне янсениста, друга господина Пирара, чуждого интригам.
Фуке с нетерпением ожидал этого предложения. Жюльен выполнил теперь все, чего требует провинциальное общественное мнение. Благодаря аббату Фрилеру и несмотря на дурной выбор исповедника, Жюльен находился в тюрьме под покровительством конгрегации; при большей ловкости он мог бы даже убежать. Но дурной воздух тюрьмы оказывал свое действие. Разум его омрачался. Тем более обрадовался он возвращению госпожи де Реналь.
— Мой долг призывает меня прежде всего к тебе, — сказала она ему, целуя его. — Я убежала из Верьера…
У Жюльена не было мелкого самолюбия по отношению к ней; он рассказал ей обо всех своих слабостях. Она отнеслась к нему с большой добротой и ласковостью.
Вечером, едва вернувшись из тюрьмы, она встретила у своей тетки священника, уцепившегося за Жюльена как за добычу: поскольку он хотел лишь втереться в доверие к молодым женщинам из высшего безансонского общества, то госпоже де Реналь не стоило большого труда отправить его служить мессы в течение девяти дней в аббатство Бре-ле-О.
Нет слов описать, до какого безумия доходила теперь любовь Жюльена.
Ценою золота и пользуясь на все лады влиянием своей тетки, известной и очень богатой ханжи, госпожа де Реналь получила разрешение видеться с Жюльеном два раза в сутки.
Узнав это, Матильда чуть не сошла с ума от ревности. Господин де Фрилер признался ей, что, несмотря на свое влияние, он не может пренебречь приличиями настолько, чтобы разрешить ей видеться с другом больше одного раза в день. Матильда стала следить за госпожой де Реналь, чтобы знать каждый ее шаг. Господин де Фрилер истощал усилия своего находчивого ума, чтобы доказать Матильде, что Жюльен не стоит ее.
Несмотря на все эти муки, она любила его с каждым днем все больше и больше и каждый день устраивала ему ужасные сцены.
Жюльен хотел во что бы то ни стало оставаться честным до конца по отношению к этой молодой девушке, которую он так необычайно скомпрометировал; но безграничная любовь к госпоже де Реналь одерживала верх. Случалось, что ему не удавалось убедить Матильду в невинности посещений ее соперницы. «Теперь уж скоро близится конец этой драмы, — говорил он себе, — это служит мне извинением, раз уж я не умею лучше притворяться».
Мадемуазель де Ла Моль узнала о смерти маркиза де Круазнуа. Господин де Талер, страшный богач, позволил себе неприятные намеки относительно исчезновения Матильды; господин де Круазнуа попросил его их опровергнуть: господин де Талер показал адресованные ему анонимные письма, начиненные так искусно подобранными подробностями, что бедному маркизу оставалось невозможным не догадаться об истине.
Господин де Талер позволил себе шутки, лишенные остроумия. Обезумев от горя и раздражения, господин де Круазнуа потребовал от него столь тяжких извинений, что миллионер предпочел дуэль. Глупость восторжествовала, и один из людей, наиболее достойных любви, погиб, не достигнув двадцати четырех лет.
Эта смерть произвела странное и болезненное впечатление на ослабевшую душу Жюльена.
— Бедный Круазнуа, — говорил он Матильде. — Он держался всегда очень умно и очень благородно по отношению к нам; он должен был бы возненавидеть меня, когда вы стали явно выказывать мне предпочтение в гостиной вашей матери, и искать предлога со мною поссориться, ибо ненависть, следующая за презрением, всегда бывает неистовой.
Смерть господина де Круазнуа изменила все мысли Жюльена относительно будущности Матильды. Несколько дней он старался доказать ей необходимость принять предложение господина де Люза.
— Это человек застенчивый, не слишком хитроумный, — говорил он ей, — и он, без сомнения, будет следующим в ряду ваших претендентов. Он более честолюбив, чем бедняга Круазнуа, но зато в его семье нет герцогства, а потому ему не покажется затруднительным жениться на вдове Жюльена Сореля.
— На вдове, которая презирает великие страсти, — холодно возразила Матильда, — ибо она достаточно пожила, чтобы видеть, как через полгода ее возлюбленный отдает предпочтение другой женщине, виновнице всех их несчастий.
— Вы несправедливы. Посещения госпожи де Реналь доставят пищу для выступления парижскому адвокату, которому поручена моя апелляция; он изобразит преступника, до которого снизошла его жертва. Это может выйти эффектно, и, быть может, когда-нибудь я стану героем мелодрамы. И так далее.
Бешеная ревность и невозможность мщения, постоянная безнадежная скорбь (ибо даже если бы Жюльена помиловали, то как завоевать его сердце?), стыд и страдание от сознания того, что она любила более чем когда-либо этого неверного возлюбленного, довели мадемуазель де Ла Моль до того, что она замкнулась в угрюмом молчании, из которого ее не могли вывести ни любезности господина де Фрилера, ни тем более грубая откровенность Фуке.
Что касается Жюльена, то, исключая те моменты, когда его посещала Матильда, он жил всецело любовью, нисколько не думая о будущем. Госпожа де Реналь, всецело охваченная также своей чрезмерной и чистосердечной страстью, почти разделяла его беззаботность и кроткую веселость.
— Прежде, — говорил ей Жюльен, — во время наших прогулок по лесам Вержи, когда я мог бы быть так счастлив, пылкое воображение увлекало мою душу в неведомые страны. Вместо того чтобы прижимать к губам эту очаровательную ручку, будущее отнимало меня у тебя; я был постоянно охвачен мечтами о борьбе, которую мне придется выдержать, чтобы создать себе блестящее положение… Нет, я бы умер, не узнав счастья, если бы ты не пришла ко мне в эту тюрьму.
Два события омрачили спокойствие их жизни. Духовник Жюльена, хотя и янсенист, не избежал интриг иезуитов и бессознательно сделался их орудием.
Однажды он явился к Жюльену и стал его убеждать, что, если он не желает впасть в тяжкий грех самоубийства, он должен сделать все возможное, чтобы добиться помилования. А так как духовенство пользуется большим влиянием на министерство юстиции в Париже, то представляется весьма легкое средство торжественно обратиться в лоно Церкви и с оглаской.
— С оглаской! — повторил Жюльен. — Ах! я понял вас, мой отец. Вы также ломаете комедию, подобно миссионерам.
— Ваш возраст, — возразил серьезно янсенист, — интересная наружность, данная вам Провидением, самый мотив вашего преступления, оставшийся невыясненным, геройские хлопоты за вас мадемуазель де Ла Моль, словом, все, кончая удивительной симпатией, которую выказывает вам ваша жертва, все это создало вам ореол героя для молодых безансонских дам. Они все позабыли для вас, даже политику…
Ваше обращение отзовется во всех их сердцах и оставит в них глубокое впечатление. Вы оказали бы огромную услугу религии, и я бы колебался только потому, что не знаю, как поступили бы иезуиты! Неужели и в этом случае, ускользнувшем от их алчности, они все еще будут вам вредить! Нет, этого не может быть… Слезы, которые вызовет ваше обращение, уничтожат тлетворное влияние десяти изданий сочинений Вольтера.
— А что останется мне, — ответил холодно Жюльен, — если я буду сам себя презирать? Я был честолюбив и за это не хочу себя порицать; тогда я поступал сообразно требованиям времени. Теперь я живу изо дня в день. Но я считал бы себя очень несчастным, если бы согласился на какую-нибудь подлость…
Другая неприятность, но иначе повлиявшая на Жюльена, исходила от госпожи де Реналь. Какая-то приятельница-интриганка убедила наивную, застенчивую женщину, что та должна отправиться в Сен-Клу и вымолить на коленях прощение у короля Карла X.
Она решилась на разлуку с Жюльеном, и после такого усилия ей казалось ничтожной неприятностью то, что в другое время показалось бы хуже смерти.
— Я пойду к королю и гордо сознаюсь ему, что ты мой возлюбленный; жизнь человека, да еще такого человека, как Жюльен, должна быть поставлена выше всяких соображений. Я скажу, что ты из ревности покушался на мою жизнь. Существует множество примеров, когда несчастные молодые люди были спасены гуманностью присяжных или короля…
— Я перестану с тобою видеться, велю запереть для тебя двери моей тюрьмы, — воскликнул Жюльен, — и, разумеется, на другой же день убью себя с отчаяния, если ты не дашь мне клятвы не предпринимать ничего, что делает из нас обоих зрелище для толпы. Эта идея ехать в Париж не может исходить от тебя. Назови мне интриганку, которая тебе ее внушила.
Будем счастливы в течение немногих остающихся дней этой короткой жизни. Спрячемся ото всех; мое преступление и так уже слишком очевидно. У мадемуазель де Ла Моль огромные связи в Париже, — поверь, что она сделает все, что только возможно. Здесь, в провинции, против меня все богатые и видные люди. Твоя выходка еще более раздразнит богачей, а в особенности умеренных, которым живется так легко… Не дадим же повода для насмешек господам Малонам, Вально и тысяче других, которые лучше этих негодяев.
Дурной воздух каземата становился для Жюльена невыносим. К счастью, в тот день, когда ему возвестили казнь, выглянуло яркое солнце, и Жюльен почувствовал прилив бодрости. Выйти на воздух казалось ему так же приятно, как моряку, долго плававшему по морю, ступить на землю. «Ничего, все идет хорошо, — сказал он себе. — У меня достаточно мужества».
Никогда еще эта голова не была так прекрасна, как в ту минуту, когда должна была лечь на эшафот. Счастливые мгновения, пережитые им когда-то в лесах Вержи, представлялись ему в уме с чрезвычайной яркостью.
Все произошло просто, прилично и, с его стороны, без всякой аффектации.
Накануне он сказал Фуке:
— Я не могу ручаться, что не буду взволнован; эта сырая и безобразная темница так подействовала на меня, что у меня бывают приступы лихорадки, когда я сам себя не узнаю; но что касается страха, то меня не увидят побледневшим.
Он заранее распорядился, чтобы утром последнего дня Фуке увез Матильду и госпожу де Реналь.
— Увези их в одной карете, — сказал он ему. — Устрой так, чтобы почтовые лошади все время скакали галопом. Они упадут в объятия друг другу или обнаружат смертельную ненависть. В обоих случаях бедные женщины несколько отвлекутся от ужасного горя.
Жюльен потребовал от госпожи де Реналь клятвы, что она будет жить, чтобы воспитать сына Матильды.
— Кто знает, быть может, мы еще что-нибудь чувствуем после смерти, — сказал он однажды Фуке. — Мне бы хотелось покоиться, — ибо это означает покой, — в этом маленьком гроте большой горы над Верьером. Много раз, как я тебе рассказывал, мне случалось проводить ночь в этом гроте; оттуда я любовался самыми богатыми областями Франции, и честолюбие воспламеняло мою душу: тогда это было моей страстью… Вообще этот грот мне нравится, и нельзя оспаривать, что его местоположение может очаровать душу философа… Но эти добрые члены безансонской конгрегации любят извлекать из всего деньги. Если ты сумеешь за это взяться, они продадут тебе мои останки…
Фуке удались эти печальные переговоры. Он провел ночь один у тела своего друга, когда, к великому своему изумлению, увидел входящую Матильду. Несколько часов назад он оставил ее в десяти лье от Безансона. У нее был безумный, блуждающий взгляд.
— Хочу его видеть, — сказала она.
У Фуке не хватило мужества ни встать, ни ответить. Он показал ей на большой синий плащ, лежащий на полу; в него были завернуты останки Жюльена.
Она упала на колени. Образы Бонифаса де Ла Моля и Маргариты Наваррской, без сомнения, придали ей сверхчеловеческое мужество. Дрожащими руками она развернула плащ. Фуке отвернулся.
Он услышал торопливые шаги Матильды по комнате. Она зажгла несколько свечей. Когда у Фуке хватило духу взглянуть на нее, он увидел, что она положила на мраморный столик голову Жюльена и целовала ее в лоб… Матильда проводила своего возлюбленного до выбранной им могилы. Множество священников сопровождали гроб: позади всех, одна в задрапированной карете ехала она, держа на коленях голову человека, которого так любила.
Кортеж достиг к середине ночи одной из верхушек Юры, и здесь, в маленьком гроте, великолепно иллюминованном бесчисленным множеством свечей, двадцать священников отслужили заупокойную мессу. Жители маленьких горных деревушек, лежавших на пути, следовали за кортежем, привлеченные столь необычайной церемонией.
Матильда появилась среди них в длинном траурном платье и после службы велела разбросать в толпе тысячи пятифранковых монет.
Оставшись вдвоем с Фуке, Матильда захотела собственными руками похоронить голову своего возлюбленного. Фуке едва не сошел с ума от горя.
Матильда позаботилась, чтобы этот дикий грот был украшен мраморным памятником, изготовленным за большие деньги в Италии.
Госпожа де Реналь осталась верна своему обещанию. Она не пыталась покончить с жизнью, но три дня спустя после смерти Жюльена она умерла, обнимая своих детей.
Конец
