Рассказ Шмелёва «Как я встречался с Чеховым. За карасями»: Страница 3

− А вот, посмотрим, где же всё прочитать. Много читано… Бывало, таким вот был… − показывает он к нам пальцем, взглядывая, прищуриваясь, через пенснэ, − в неделю по аршину читал.

− То-есть, как по аршину? − не понимает Радугин, и мы не понимаем.

− А так. В неделю с краю аршин отхватишь… понимаете, книг? в городской библиотеке, что попадется. У нас за библиотекаря один старичок был, временно заведывал… всё, бывало, кожаные калоши чистил. Как ни забежишь, все он калоши начищает. И всегда почему-то Костомарова предлагал читать. Просишь Тургенева, или там Диккенса, а он всё: «да вы бы Костомарова-то читали! Фамилия должно быть, нравилась. Так вот, понимаете… надоели ему записочками… надо по записочками искать книги, он и − «да чего там записочки, отхватывай с того уголка помаленьку, так всю читальню и прочитаешь. А лучше бы Костомарова читал!» Вот я и отхватывал по аршинчику в неделю… очень интересно выходило, все книжки перемешаны были, всякие неожиданности получались.

И он ласково посмеялся, глядя на нас с прищуром. Мне опять понравилось добродушное его лицо, такое открытое, простое, как у нашего Макарки из бань, только волосы были не ежом, а волнисто зачесаны назад, как у о. дьякона. Вскидывая пенснэ, он вдруг обратился к нам:

− А, господа рыболовы… братья-краснокожие! − сказал он, с усмешливой улыбкой, − вот где судьбе угодно было столкнуть нас лицом к лицу… − выговорил он особенным, книжным, языком. − Тут мы, кажется, не поссоримся, книг вдоволь.

Мы в смущении молчали теребя пояса, как на уроке.

− А ну, посмотрим, что предпочитаете. Любите Жюль-Верна? − обращается он ко мне.

Я отвечаю робко, что уже прочитал всего Жюль-Верна, а теперь… Но он начинает допрашивать:

− Ого! А Густава Эмара, а Фенимора Купера?.. Ну-ка, проэкзаменуем краснокожих братьев… что читали из Густава Эмара?..

И я начинаю перечислять, как по каталогу, − я хорошо знал каталоги: Великий предводитель Аукасов, Красный Кедр, Дальний Запад, Закон Линча, Эльдорадо, Буа-Брюле, или Сожженные Леса, Великая Река…

Он снял пенснэ и слушал с улыбкой, как музыкант слушает игру ученика, которым он доволен.

− Ого! − повторил он значительно. − А что из Майн-Рида прочитали? − и но хитро прищурился.

Я был польщен, что такое ко мне внимание: ведь не простой это человек, а пописывает в «Сверчке» и в «Будильнике», и написал даже книгу − «Сказки Мельпомены». И такой, замечательный, спрашивает меня, знаю ли я Майн-Рида!

Я чеканил, как на экзамене: Охотники за черепами, Стрелки в Мексике, Водою по лесу, Всадник без головы… Он покачивал головой, словно отбивал такт. Потом пошел Фенимор Купер, Капитан Марриэт, Ферри. Когда я так чеканил, Женька сзади шипел: «и всё-то врет… половины не читал!». Ему, конечно, было досадно, что занимаются только со мной. Робинзона? Я даже поперхнулся. Робинзона Крузо?! Я читал обоих Робинзонов: и такого, и швейцарского… и еще третьего, Лисицына! Он, должно быть, не ожидал, − снял пенснэ и переспросил прищурясь:

− Это какого… Лисицына?

− А «Русский Робинзон… Лисицын»! Это редкая книга, не во всякой даже библиотеке…

И я принялся рассказывать, как Лисицын, купец Лисицын, построил возле Китая крепость и стал завоевывать Китай… притащил пушку и… всё один! Он остановил меня пальцем, и сказал таращившему глаза Радугину, есть ли у них «про этого купца Лисицына»? Тот что-то замялся: как всегда, ничего н знал, хоть и библиотекарь. Я за него ответил, что здесь Лисицына нет, но можно его найти на Воздвиженке, в библиотеке Бессоновых, «бывш. Ушаковой», да и то растрепанного, с разорванными картами и планами. Он сказал − «вот, знаток-то!» − и спросил, сколько мне лет. Я ответил, что скоро будет тринадцать. И опять Женька зашипел: «и всё-то врет!» Но я нисколько не врал, а мне, действительно, через десять месяцев должно было исполниться тринадцать.

− Ого! − сказал он, − вам пора переходить на общее чтение.

Я не понял, что значит − «общее чтение».

− Ну-с… с индейцами мы покончим. А как, Загоскина?..

Я ему стал отхватывать Загоскина, а он рассматривал в шкапу книги.

− А… Мельникова-Печерского?

Я видел, что он как раз смотрит на книги Мельникова-Печерского, и ответил, что читал и «В лесах» и «На горах», и…

− «На небесах»?.. − посмотрел он через пенснэ.

Я хотел показать себя знатоком и сказал, что читал и «На небесах», но что то удержало. И я сказал, что этого нет в каталогах.

− Верно, − повторил он, прищурясь: − э-того… нет в каталогах. Ну, а читали вы романы про… Кузьмов?

− Про Кузьмов?.. Я почувствовал, не подвох ли: случается это на экзаменах. Про Ку-зьмов?.. Он повернулся к Радугину, словно спрашивал и его. Тот поглаживал золотистую бороду и тупо смотрел на шкап.

− Не знаете… А есть и про Кузьмов. Два романа есть про Ку-зьмов. Когда я был вот таким, − показал он на меня пальцем, − у нас, в городской библиотеке, сторож-старичок был, иногда и книги выдавал нам… говорил, бывало: «две книжки про Кузьмов были, и обе украли! читальщики спрашивали − дай про Кузьмов! − а их украли». А есть… про Кузьмов! Ну, знаток, кто знает… про Кузьмов?

Меня осенило, и отчетливо, словно на стене написалось, выплыло: «Кузьма Петрович Мирошев, или Русские в… году»?.. «Кузьма Рощин»?..

− Загоскина?.. сказал я, а Женька шипел мне в ухо: «врешь, Кузьма Минин!»

− Браво! Сказал экзаменатор, сдергивая пенснэ, и пообещал устроить меня старшим библиотекарем Румянцевского музея, − непременно уж похлопочет.

Он не знал, что я мог бы отхватить ему наизусть весь каталог «романов, повестей, рассказов и проч.» ушаковской библиотеки, − Авсеенко, Аверкиева, Авенариуса, Авдеева, Ауэрбаха… всех Понсондютерей, Поль де Коков, Ксавье де Монтепенов… русских и иностранных, которых, правда, я не читал, но по заглавиям знал отлично, так как чуть ли не каждый день сестры гоняли на Воздвиженку менять книги.

Сказав − «на пять с плюсом», экзаменатор принялся за Женьку, назвав его «краснокожим братом»: помнил! Женька напыжился и сказал в подбородок, басом:

− Я пустяков не читаю, а только одно военное… про Наполеона, Суворова, Александра Македонского и проч…

Так и сказал: «и проч»… − и соврал: недавно показывал мне книгу − «Английские камелии» и сказал: «а тебе еще рано, мо-ло-ко-сос!»

− Ну, будете героем! − сказал «бледнолицый брат».

Прошло тридцать лет… и Пиуновский, Женька − стал героем.