Роман Александра Герцена «Былое и думы»: Примечания
В томах VIII–XI настоящего издания печатается крупнейшее художественное произведение Герцена – его автобиография «Былое и думы».
О хронологической последовательности, в какой писались отдельные части и главы «Былого и дум», сохранились многочисленные указания автора. Этими указаниями – в тексте мемуаров, в письмах Герцена – и его пометами на некоторых рукописях определяется время создания пятидесяти глав «Былого и дум». Свидетельства Герцена, используемые для датировок этих глав, приводятся в комментариях к отдельным частям мемуаров.
Первые три части «Былого и дум» были написаны в 1852–1853 гг. Четвертая часть писалась в продолжение 1854–1857 гг. Работа над пятой частью была начата в 1853 г. и завершена в 1866 г. К шестой части Герцен приступил, повидимому, в 1856 г. (это самая ранняя из указанных автором дат) и закончил ее в 1868 г. Часть седьмая была начата во второй половине пятидесятых годов (для более точной датировки данных не имеется) и закончена в 1867 г. Все главы восьмой части были написаны в 1867 г.
Большинство глав «Былого и дум», опубликованных при жизни автора, появилось в альманахе «Полярная звезда», который издавался Герценом и Огаревым в Лондоне, а затем в Женеве, в течение 1855–1868 гг. В восьми книжках «Полярной звезды» были опубликованы Герценом полностью первая, третья, четвертая и почти целиком – пятая, шестая и восьмая части «Былого и дум». В ряду источников первопечатного текста герценовских мемуаров «Полярная звезда» занимает первое место. Второе место принадлежит книге «Тюрьма и ссылка», вышедшей в Лондоне двумя изданиями – в 1854 и 1858 гг. Здесь впервые напечатаны все главы второй части «Былого и дум». Третий источник первопечатного текста герценовских мемуаров – «Колокол», где были опубликованы отрывки из нескольких глав, принадлежащих к шестой, седьмой и восьмой частям «Былого и дум».
В 1860 г. Герцен приступил к подготовке отдельного издания «Былого и дум». Первые два тома этого издания вышли в Лондоне в 1861 г., последний – в Женеве в конце 1866 г. (на обложке этого тома обозначен 1867 г.).
В первый том (с ошибочным обозначением на титульном листе: «Часть первая») вошли две части: 1) «Детская и университет (1812–1834)», гл. I–VII, и прибавление «А. Полежаев»; 2) «Тюрьма и ссылка (1834–1838)», гл. VIII–XVIII.
Во второй том вошли третья и четвертая части: 3) «Владимир-на-Клязьме (1838–1839); гл. XIX–XXIV, с приложением писем Герцена к Н. А. Захарьиной. 4) «Москва, Петербург и Новгород (1840–1847)», гл. XXV–XXXIII.
В четвертый том вошла пятая часть – «Париж – Италия – Париж (1847–1852)», состоящая из двух отделений: «Отделение первое. Перед революцией и после нее» (гл. XXXIV–XLII и несколько ненумерованных глав); «Отделение второе. Русские тени. I. Н. И. Сазонов. II. Энгельсоны».
В третий том, изданный в Лондоне в 1862 г., Герцен включил произведения Тридцатых-сороковых годов: «Записки одного молодого человека», «Лициний и Вильям Пен» – сценарий драматических опытов, очерки «Капризы и раздумье» и «Станция Едрово», статью «Несколько замечаний об историческом развитии чести» и полемические выступления, направленные против славянофилов. В предисловии, озаглавленном «Между четвертой и пятой частью», Герцен писал, что для третьего тома он «выбрал только те статьи, которые имеют какое-нибудь отношение к двум вышедшим томам „Былого и дум”». Большинство произведений, включенных в третий том, далеко от мемуарного жанра «Былого и дум». Поэтому Герцен связал свои мемуары в единое целое, продолжив в четвертом томе «Былого и дум» порядковую нумерацию второго. В настоящем издании произведения Герцена, вошедшие в третий том, заняли свое место – по времени написания – в томах I и II.
Изданию пяти частей «Былого и дум» отдельными томами предшествовала большая авторская работа. Эта работа отражена в разделе «Варианты». Кроме большого числа частичных изменений и ряда обширных добавлений, внесенных Герценом в этот последний прижизненный текст, который лег в основу настоящего издания, пятую часть автор дополнил двумя новыми главами: ненумерованной – «Раздумье по поводу затронутых вопросов» – и заключительной – XLII, а также написал две главы для раздела «Русские тени»: «I. Н. И. Сазонов»; «II. Энгельсоны».
Ко времени подготовки отдельного издания «Былого и дум» Герценом была закончена вторая половина пятой части – («Рассказ о семейной драме»). Эту часть он не опубликовал до конца своей жизни вследствие ее интимного содержания, и она осталась в рукописи.
Основное собрание автографов «Былого и дум» хранится в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. За последние годы оно пополнилось двумя ценными коллекциями, принесенными в дар Академии наук СССР правительством Чехословацкой республики («пражская коллекция») и Болгарской Академией наук («софийская коллекция»). Включая эти коллекции, собрание рукописей «Былого и дум» охватывает тридцать пять глав герценовских мемуаров. Данные о характере рукописей, их объеме и местах хранения приводятся в текстологических комментариях к соответствующим главам «Былого и дум». Разночтения печатных текстов «Былого и дум» с рукописями приводятся в разделе «Варианты».
После издания четвертого тома «Былого и дум» у Герцена остались несобранными печатные главы, относящиеся к шестой, седьмой и восьмой частям мемуаров. Автор намеревался в скором времени издать пятый и шестой томы, куда он собирался включить опубликованный материал, дополнив его новыми главами. Внезапная смерть Герцена в январе 1870 г. на полвека отдалила осуществление полного издания «Былого и дум». Прижизненная публикация текстов герценовских мемуаров прекратилась с выходом в свет восьмой книжки «Полярной звезды» (1868).
Посмертная публикация глав «Былого и дум», оставшихся в рукописях, началась вскоре после кончины Герцена. Уже в 1870 г. в Женеве вышел «Сборник посмертных статей Александра Ивановича Герцена», в котором были впервые напечатаны по рукописям: две главы, относящиеся к четвертой части «Былого и дум» – «Н. X. Кетчер» и «Эпизод из 1844 года»; из шестой части – «Немцы в эмиграции», «Прибавление к „Горным вершинам”», «Бартелеми» и «С. Ворцель»; из седьмой части – «Апогей и перигей» (продолжение), «В. И. Кельсиев», «Общий фонд» (заголовок редакционный и не соответствующий содержанию рукописи), «М. Бакунин и польское дело» (продолжение главы «Перигей»), «Пароход „Ward Jackson” R. Weatherley et Со».
В 1875–1879 гг. наследниками А. И. Герцена было издано в Женеве десятитомное собрание его сочинений. В этом собрании «Былому и думам» отведены пять томов (VI–X). Первое посмертное издание герценовских мемуаров было неполным – сюда не вошли <«Рассказ о семейной драме»>, главы, опубликованные в женевском «Сборнике посмертных статей» (1870 г.), и др.
Полное издание «Былого и дум» впервые было осуществлено после Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране, на родине писателя. В «Полном собрании сочинений и писем» А. И. Герцена под ред. М. К. Лемке «Былое и думы» опубликованы в XII–XIV томах (1919–1920 гг.). В своей работе над композицией «Былого и дум» редактор этого издания руководствовался, по его заявлению, «запиской» Герцена к Огареву, датированной 1869 годом. На эту «записку» он не неоднократно ссылается, аргументируя данное им расположение глав и частей герценовских мемуаров.
Так, в комментарии ко второй главе VI части («Горные вершины») Лемке пишет: «Только благодаря записке, составленной Герценом в 1869 г. для Огарева, который брался наблюсти за печатанием полного „Былого и дум”, так никогда и не изданного, ясно и заглавие главы и составленность ее из отрывков, печатавшихся разновременно, с различными путающими заглавиями, и хранящихся в рукописях; в своей записке Герцен дал полное, подробное оглавление „Былого и дум”, ничего другого в ней нет; он так же точно обозначил страницы печатные и рукописные в их последовательности в отношении глав, претерпевших постепенно большие изменения; только из этих указаний и состоит весь текст „записки”» (Л XIV, 859).
Публикация отрывков из «Горных вершин» в издании Лемке убеждает в справедливости его утверждения, что без подробных указаний автора редактор не мог бы составить эту главу. Что же касается критической проверки того, во всех ли частях композиция «Былого и дум» в «Полном собрании сочинений и писем» соответствует воле Герцена, выраженной в «записке» Огареву, то такая проверка не может быть произведена, потому что Лемке эту «записку» не напечатал. Поэтому в тех случаях, когда сохранившиеся указания Герцена расходятся с композицией «Былого и дум», данной в «Полном собрании сочинений и писем», редакция настоящего издания следует этим указаниям, как единственным, непосредственно выражающим волю автора.
Так, в письме к Г. Вырубову от 17 мая 1867 г. Герцен сообщал (имея в виду пятый и шестой томы «Былого и дум», которые он называл «частями»): «…у меня есть готовые V и VI часть да еще суплементин (V – Лондон и эмигранты не русские, VI – История типографии и „Колокола” <…> Суплемент состоит из „Швейцарских видов” и „Venezia la bella”)» (Л XIX, 316). В «Полном собрании сочинений и писем» под ред. М. К. Лемке главы «Былого и дум», посвященные лондонской эмиграции, и главы, относящиеся к истории Вольной русской типографии и к «Колоколу», объединены в шестой части, озаглавленной «Англия». В настоящем издании, согласно приведенному указанию Герцена, последние главы выделены в самостоятельную седьмую часть с редакционным заглавием <«Вольная русская типография и „Колокол”»>.
<«Рассказ о семейной драме»> в «Полном собрании сочинений и писем» опубликован в составе пятой части «Былого и дум» с порядковой нумерацией глав – XLIII–L. Между тем в сохранившемся списке, сделанном неустановленным лицом («пражская коллекция»), главы <«Рассказа о семейной драме»> начинаются с новой нумерации (I, II и т. д.). В настоящем издании эти главы пятой части печатаются по этому списку под редакционным заглавием <«Рассказ о семейной драме»>.
Вместе с тем следует признать, что имеющиеся в нашем распоряжении данные не дают возможности предложить такое решение относительно VI–VIII частей «Былого и дум», полное соответствие которого воле Герцена могло бы считаться доказанным. Не исключено, что еще будут найдены документы, которые позволят определить эту волю более бесспорным образом, чем это представляется возможным сделать теперь.
Влечение Герцена к созданию произведений автобиографического характера сказалось уже в отдельных набросках и отрывках начала 30-х годов, в которых получили отражение факты и думы, относящиеся к дружбе с Огаревым, к клятве на Воробьевых горах (см. в т. I наст. изд.: <«Не долго продолжалось его одиночество…»>, <«День был душный…»>).
Года на три позднее, в вятской ссылке, автобиографический замысел все более становится в центр творческих интересов Герцена.
27 апреля 1836 г. он писал Н. А. Захарьиной: «Я решительно хочу в каждом сочинении моем видеть отдельную часть жизни души моей. Пусть их совокупность будет иероглифическая биография моя, которую толпа не поймет, но поймут люди. Пусть впечатления, которым я подвергался, выражаются отдельными повестями, где все вымысел, но основа – истина». 29 июня того же года Герцен набрасывает в письме план «биографии», реализованный лишь много позднее в несравненно обогащенном виде в первых частях «Былого и дум».
Герцен здесь следующим образом намечал «отделы» задуманного им автобиографического труда: «От 1812 до 1825 ребячество, бессознательное состояние, зародыши человека; но тут вместе с моею жизнью сопрягается и пожар Москвы, где я валялся шести месяцев на улицах, и стан Иловайского, где я сосал молоко под выстрелами. Перед 1825 годом начинается вторая эпоха; важнейшее происшествие ее – встреча с Огаревым. Боже, как мы были тогда чисты, поэты, мечтатели! Эта эпоха юности своим девизом будет иметь дружбу. Июль месяц 1834 окончил учебные годы жизни и начал годы странствования. Здесь начало мрачное, как бы взамен безотчетных наслаждений юности, но вскоре мрак превращается в небесный свет: 9 апреля <1835 г. – день прощания с Н. А. Захарьиной перед отъездом в ссылку. – Ред.> откровением высказано все, и это – эпоха любви, эпоха, в которую мы составили один я, это – эпоха твоя, эпоха моей Наташи».
Такие автобиографические произведения Герцена, как «Вторая встреча» (1836), «О себе» (1838) и др., положили начало осуществлению этого плана. Вместе с тем самое представление Герцена о начатом им автобиографическом труде становилось более широким.
Стремление увидеть и воплотить в каждом своем сочинении «отдельную часть жизни души» привело к тому, что, в сущности, почти все написанное Герценом в вятской и владимирской ссылках так или иначе связывалось им с автобиографическим замыслом.
14 января 1838 г., в письме к Н. А. Захарьиной из Владимира, Герцен так характеризовал состав «биографии»: «Со временем это будет целая книга. Вот план. Две части: 1-я до 20 июля 1834 <канун ареста. – Ред.>. Тут я дитя, юноша, студент, друг Огарева, мечты о славе, вакханалии, и все это оканчивается картиной грустной, но гармонической, – нашей прогулкой на кладбище (она уж написана). Вторая начнется моей фантазией „22 октября”. Вообще порядка нет: отдельные статьи, письма, tutti frutti <всякая всячина (итал.)> – все входит; за этим „Встреча”, „I Maestri” и „Симпатия”; далее – что напишется. В прибавлении к 1-му тому „Германский путешественник”, – эта статья проникнута глубоким чувством грусти, она гармонирует с 20 июля <…> Пожалуй, тут можно включить и мои „Письма к товарищам”: „Пермь. Вятка и Владимир”<…>».
Таким образом, Герцен не только хронологически раздвигает рамки намечающейся автобиографии, но вводит в ее состав «отдельные статьи, письма», весьма разнообразные по содержанию и форме, от романтической фантазии «22 октября» до сатирических бытовых зарисовок писем о Перми, Вятке и Владимире. Так уже в 30-х годах происходило расширение этого замысла, которое вело к превращению автобиографии в центральный и наиболее характерный для литературного творчества Герцена жанр. Однако с начала 40-х годов вплоть до начала 50-х условия жизни и литературной деятельности Герцена не благоприятствовали осуществлению этих планов.
Рано осознав свое политическое, революционное призвание и характер своего литературного дарования, Герцен искал пути их сочетания. Он пытался на основе собственной жизни создать автобиографические произведения, способные рассказом о человеке, посвятившем свою жизнь большим идейным целям и прежде всего борьбе с самодержавием, приобрести революционно-пропагандистское влияние. Положение «колодника», как называл себя тогда Герцен, благоприятствовало работе над автобиографическими опытами, которые тогда могли быть доступны лишь крайне узкому кругу близких и друзей.
В 40-х годах в России Герцен – мыслитель, художник и публицист – создает замечательные философские работы, беллетристические произведения и фельетоны; однако он лишен возможности продолжить и углубить свой автобиографический замысел. Невозможность открытого политического выступления, прямого высказывания своих стремлений и идеалов, цензурные условия в высшей степени затрудняли создание такого рода произведений.
Так, широко задуманная Герценом и начатая в 30-х годах автобиографическая «поэма» «О себе» подверглась переработке и превратилась в напечатанные в 1840–1841 гг. «Записки одного молодого человека», в которых, в частности, вовсе исчезли темы университетской жизни, ареста и личных переживаний. Рассказ о своей жизни под игом самодержавия, о своих идейных исканиях уходит в потаенный дневник Герцена. Позднее же дневник, в частности содержащиеся в нем художественные заготовки, характеристики будущих персонажей «Былого и дум», а также письма, послужили Герцену одним из важнейших источников при работе над «Былым и думами».
То, что жанр художественной автобиографии наиболее соответствует литературному дарованию Герцена, понял с присущей ему тонкостью эстетического чувства В. Г. Белинский на основе знакомства с «Записками одного молодого человека». В письме к сыну от 28 декабря 1863 г. Герцен, говоря о «Былом и думах», свидетельствует: «Это – мой настоящий genre, и Белинский угадал это в 1839 году».
Можно думать, что Герцен имеет в виду какое-либо не дошедшее до нас устное или письменное высказывание Белинского о «Записках одного молодого человека». Во всяком случае позднее, в письме от 6 апреля 1846 г., Белинский дал чрезвычайно глубокую характеристику лиризма и автобиографизма как отличительных черт герценовского творчества. Белинский писал здесь: «У тебя свой особенный род, под который подделываться так же опасно, как и под произведения истинного художества <…> Деятельные идеи и талантливое живое их воплощение – великое дело, но только тогда, когда все это неразрывно связано с личностью автора и относится к ней, как изображение на сургуче относится к выдавившей его печати. Этим-то ты и берешь» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, СПб., 1914, стр. 109).
Обстановка эмиграции также далеко не сразу создала благоприятные условия для реализации автобиографических замыслов.
С одной стороны, став свидетелем больших исторических событий революции 1848 г., Герцен, естественно, сначала сосредоточивает свое внимание на «врасплох остановленных и наспех закрепленных впечатлениях времени» – так Герцен характеризовал свои «Письма из Франции и Италии», – на жгучих философских и политических уроках революции 1848 г. и ее поражения, отразившихся в книге «С того берега», этой «логической исповеди» Герцена.
С другой стороны, Герцен далеко не сразу смог обратиться к русскому и западноевропейскому читателю с автобиографическим произведением. Лишь постепенно, выступив в 1850–1854 годах с рядом публицистических сочинений о России, Герцен приобрел необходимую известность и авторитет представителя революционной России.
Но уже в книге «О развитии революционных идей в России» (1850–1851) сказалось стремление автора к созданию произведений автобиографического характера. В первом издании этой работы (см. т. VII наст. изд., «Варианты») Герцен, начиная рассказ о 30-40-х годах, т. е. о людях, которых знал лично, указывал на то, что он от истории переходит к автобиографии.
Поводом к непосредственному началу работы над давно задуманным автобиографическим трудом явилась для Герцена борьба с Гервегом. Задачей Герцена было доказать правоту свою и своей жены как представителей «будущего общества» (письмо к Прудону от 6 сентября 1852 г.) в разыгравшейся личной драме, поставить Наталье Александровне «надгробный памятник» (см. письмо к М. К. Рейхель от 5 ноября 1852 г.). Однако толчок, данный стремлением рассказать о семейной драме, привел к возрождению старого и неизменно привлекавшего Герцена гораздо более широкого автобиографического замысла.
В цитированном выше письме Герцена к М. К. Рейхель от 5 ноября 1852 г. говорится: «<…> у меня явилось френетическое желание написать мемуар; я начал его по-русски (спишу вам начало), но меня увлекло в такую даль, что я боюсь; с одной стороны, жаль упустить эти воскреснувшие образы с такой подробностью, что другой раз их не поймать. Иван Алексеевич, княгиня, Дмитрий Павлович, Александр Алексеевич, Васильевское и я ребенком в этом странном мире, патриархальном и вольтеровском. Но как писать: „Dichtung und Wahrheit” или мемуар о своем деле? Я целый день сижу и думаю. Не лучше ли начать с отъезда из Москвы в чужие края? Я и это пробовал. Положение русского революционера относительно басурман европейских стоит тоже отделать, – об этом никто еще не думал».
Разумеется, возрождение издавна взлелеянных намерений не было лишь возвращением к прежним автобиографическим опытам. На содержании и форме «Былого и дум» решающим образом сказался богатейший жизненный, идейный, политический и художественный опыт, приобретенный Герценом на протяжении двух десятилетий.
Положение русского революционера-эмигранта, создателя зарубежной вольной русской печати, во имя народных интересов вступившего в единоборство с царизмом и крепостничеством и свято хранящего заветы своих предшественников, высокий уровень философской мысли, верность идеалам демократии и социализма и острый критицизм по отношению к западноевропейскому буржуазному порядку, богатый опыт русской и мировой политической, идейной борьбы, исканий революционной теории – таковы были предпосылки нового автобиографического труда. Воспоминания о прошлом выступают в «Былом и думах» как художественное отражение исторических уроков, существенных для всей идейной борьбы Герцена.
«Былое и думы» охватили собою русскую жизнь от начала XIX века и особенно со второй половины 20-х годов, от лет, следовавших за восстановлением декабристов, до реакции 60-х годов, и жизнь западноевропейскую – от Июльской монархии до кануна Парижской Коммуны.
О том, какое значение «Былому и думам» придавал сам Герцен, свидетельствуют следующие строки из письма к М. К. Рейхель от 24 января 1857 г.: «Очень уже хвалите. Да я, ведь, эдак и еще томов пять напишу, а потом „записки о записках”, да уж мне кажется, что я жил-то для „записок”… И то, если б я не жил, ну, и „записок” бы не было». Шутливый оттенок, присущий этим строкам, лишь подчеркивает внутреннюю значительность выраженной ими мысли. Действительно, «Былое и думы» заняли важное место не только в творчестве Герцена, но и во всей его жизни и деятельности.
Глубине и богатству содержания «Былого и дум» соответствует многогранность и блеск художественной формы этого произведения. Эта литературная форма выросла из всего предшествующего развития творчества Герцена, во многом подвела итог его художественным исканиям.
В «Былом и думах» нашло наиболее яркое выражение стилистическое своеобразие Герцена как писателя, которое он сам определял следующим образом: «<…> ближайшее писание к разговору: тут и факты, и слезы, и хохот, и теория <…>» (письмо к И. С. Тургеневу от 25 декабря 1856 г.).
Художественно многостороннее и многокрасочное воспроизведение «фактов» было подготовлено зарисовками «Писем из Франции и Италии», образами беллетристических произведений и записями дневника; герценовский лиризм, «слезы» и «хохот» генетически связаны с лирико-философской прозой «С того берега», письмами и дневниками; теоретические отступления – с философскими работами 40-х годов и такими статьями, как «Капризы и раздумье». Сатирические элементы автобиографии, в частности характерные для нее эпиграммы в прозе, развивали сатирическую линию беллетристики Герцена и его фельетонов.
Все это было объединено авторским «я», которое еще раньше разными сторонами своими ярко выступало и в «Записках одного молодого человека», и в авторских отступлениях романа «Кто виноват?», и в монологах и диалогах «С того берега», и в письмах, фельетонах и очерках, но в «Былом и думах» впервые превратилось в живой образ положительного героя.
Сложная связь «Былого и дум» со всей жизнью, деятельностью и творчеством Герцена на протяжении последних двух десятилетий его жизни объясняет глубокие отличия отдельных частей и глав этого произведения, неизменно однако сохранявшего свою цельность и единство.
В предисловии 1860 г. к «Былому и думам» Герцен писал: «„Былое и думы” не были писаны подряд; между иными главами лежат целые годы. Оттого на всем остался оттенок своего времени и разных настроений, – мне бы не хотелось стереть его». В предисловии 1866 г. к части пятой произведения Герцен подчеркнул значение, которым обладает «тогдашняя истина», отразившаяся в каждой главе «Былого и дум».
Действительно, различные части «Былого и дум», их главы, а в ряде случаев и части последних так далеки друг от друга по времени их написания и публикации, что в них становятся заметными развитие и существенные изменения взглядов и оценок Герцена.
В «Былом и думах» перед читателем встает путь самого Герцена от его отроческих лет и революционно-романтических упований 20-х годов до периода его идейной зрелости, когда на фоне острого кризиса политической и общественной жизни России и Западной Европы 60-х годов он выступает как мыслитель, закалившийся в борьбе за материализм и социализм, предсказывающий гибель старому миру и приветствующий новые, революционные силы в России и в Европе.
В процессе создания «Былого и дум» видоизменялся весь склад великого произведения в зависимости от перемен, происходивших в жизни, мировоззрении и деятельности Герцена.
Если сначала воспоминания о прошлом Герцен пытался ввести в произведения иного жанра и направленности (в «мемуар», обвиняющий Гервега, в такое публицистическое произведение, как «Крещеная собственность»), то вскоре определилась полная самостоятельность автобиографического творения, тесно связанного однако в своем развитии с другими параллельно создававшимися произведениями.
Обратившись к прошлому и начав с рассказа о детстве и юности, Герцен постепенно приблизился к первым годам своей зарубежной жизни. В посвященной этому периоду части пятой «Былого и дум» характер повествования во многом изменился. В предисловии к этой части сам Герцен отмечал присущую ей «отрывочность рассказов, картин»: «Внешнего единства в них меньше, чем в первых частях».
Герцен не желал повторять в «Былом и думах» рассказа о событиях 1848 г., о своих первых заграничных впечатлениях, содержавшихся в «Письмах из Франции и Италии» и «С того берега» – книгах, переиздававшихся в середине 50-х годов, т. е. тогда, когда он работал над «Былым и думами». Герцен сосредоточивает свое внимание на изображении отдельных наиболее ярких эпизодов и встреч, отдавая много места лирико-философскому раздумью над уроками эпохи революции 1848 г. и перспективами будущего.
Начиная с пятой части, отдельные главы «Былого и дум» приобретают все более самостоятельное значение, увеличивается удельный вес публицистических и философских отступлений, все более превращающихся в политически и идейно актуальные отклики на проблемы, поставленные современностью. Рассказ о личных переживаниях отделяется от изображения общественной драмы, сосредоточиваясь в тех наиболее интимных главах «Былого и дум», которые при жизни автора так и остались неопубликованными.
Эти тенденции еще более усиливаются в последующих, VI и VII частях произведения, охватывающих пребывание Герцена в Лондоне, тем более, что в эти годы биография Герцена не знает таких резких переломов, какие были характерны для предшествующих десятилетий, а личные переживания уже не занимают в его жизни большого места.
В VI и VII частях «Былого и дум» центральной становится тема политических и идейных взаимоотношений Герцена с представителями международной эмиграции, с одной стороны, и общественных сил России – с другой, что ведет к дальнейшему расширению и злободневному заострению проблематики поднимаемых вопросов, которые одновременно в значительной своей части освещались Герценом в передовых статьях и памфлетах «Колокола».
Последняя, восьмая часть «Былого и дум», композиционная особенность которой подчеркнута самим Герценом в названии первой главы – «Без связи», – носит характер записей, фиксирующих впечатления и раздумья Герцена по живым следам событий. При этом внимание Герцена сосредоточено не столько на «эксцентрических», по его собственному определению, людях, т. е. наиболее ярких представителях тех или иных общественных течений, сколько на типических чертах целых поколений, от представителей исторически обреченных господствующих классов, принадлежащих уже «тому свету», до молодых революционеров России, Франции и пролетариев Италии. Своеобразие этой части тесно связано с тем, что вторая половина 60-х годов для Герцена была периодом переоценки многих ценностей, когда его внимание все более сосредоточивалось на ростках нового в общественной жизни.
Герцен характеризовал «Былое и думы» как «отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге». Это определение с полным правом может быть отнесено ко всем без исключения частям и главам «Былого и дум». Каждая страница этого произведения дeйcтвительно отражает историю, события, социальные сдвиги, борьбу идей, игравших большую роль в жизни человечества, и отражает их сквозь призму мыслей и чувств передового русского человека, революционера, мыслителя и писателя.
