Рассказ Эдгара По «Золотой Жук»: Страница 3

Вы, вероятно, будете смеяться, но я уже составил в голове моей некоторое отношение между этими предметами. Разбитое судно на берегу и недалеко от него кусок пергамента, заметьте не бумаги, с изображением черепа. Вы, разумеется, спросите, какое отношение между этими двумя вещами? Я вам на это скажу, что череп или мертвая голова есть известная эмблема пиратов. Они всегда во время набегов поднимают флаги с изображением мертвой головы.

Я вам сказал, что это был кусок пергамента, а не бумаги. Пергамент же вещь чрезвычайно крепкая, почти вечная. На нем пишутся только акты самого важного содержания, потому что писать или рисовать на пергаменте весьма неудобно. Это обстоятельство подало мне мысль, что в мертвой голове должно было заключаться что-нибудь особенное. Я также заметил и форму самого пергамента. Он был продолговатый, хотя у него недоставало одного угла, вероятно оторванного по какому-нибудь случаю. Итак, он принадлежал к одному из тех листков, на которых обыкновенно пишут самые важные документы, чтобы сохранить их на неопределенно долгое время.

— Но, — прервал я, — вы говорите, что черепа не было видно на пергаменте, когда вы рисовали жука. Какое же может быть отношение между разбитым кораблем и мертвой головой, когда она, по вашему же уверению, должна была быть написана Бог знает как и кем после вашего рисунка?

— А! в этом-то и заключается вся задача, хотя, сравнительно, мне не стоило большого труда разрешить ее. Положения мои были верны и вели к одному результату. Я рассуждал так: когда я рисовал жука, на пергаменте не было видно и следов мертвой головы. Окончив рисунок, я вам его передал, и все смотрел на вас, покуда вы мне его не возвратили. Поэтому вы не могли нарисовать жука, а кроме вас здесь никого не было. Поэтому фигура эта изобразилась не действием человеческой руки; а между тем я видел перед глазами нарисованного жука!

Дойдя мысленно до этого вывода, я начал припоминать, и действительно вспомнил все малейшие обстоятельства, всю обстановку наших обоюдных действий в то время. В комнате было холодно, и, к великому счастью, сильный огонь горел в камине. Я был довольно согрет прогулкой, и потому сел у стола. Вы же придвинули стул к самому камину. В ту самую минуту, когда я вам передал пергамент и когда вы хотели взглянуть на него, Вольф, моя собака, вбежал в комнату и вскочил к вам лапами на плеча. Вы начали ласкать его левой рукой, стараясь отстранить от себя, и в то же время, правую вашу руку, в которой был пергамент, опустили между колен, к самому огню. Я думал, что рисунок мой вспыхнет, и хотел вас предупредить, но прежде чем мог вымолвить слово, вы отняли руку от огня и начали рассматривать рисунок. Взвесив все эти мелочные обстоятельства, я не сомневался ни минуты, что теплота способствовала к явлению на пергаменте фигуры черепа. Вам, вероятно, известно, что есть и всегда были некоторые химические составы, письменные изображения которых являются на бумаге, когда ее нагреют. Для этого употребляется иногда цафра, разведенная в царской водке и в четырех частях воды. Этот состав дает зеленую жидкость. Королек кобальта, распущенный в селитренном спирте, производит красную. Оба цвета эти исчезают на бумаге, но, нагревая ее, можно получить их снова.

Я начал рассматривать мертвую голову со всевозможным старанием. Линии, ближайшие к краям пергамента, вышли гораздо яснее. Очевидно, что действие жара было неодинаково. Я тотчас же засветил огонь и начал сильно нагревать каждую часть пергамента. Сначала линии, обозначающие череп, только почернели. Но потом, на другом конце пергамента, наискось от мертвой головы, показалась фигура, которую я счел сперва за козу, но, рассматривая с большим вниманием, увидел, что это был козленок.

— А! а! — сказал я, — теперь я не могу над вами трунить: полтора миллиона долларов! — вещь слишком серьёзная, но со всем тем, трудно найти отношения между вашими пиратами и козой. Пираты, как вам известно, не имели никакого дела с козами. Это касается до фермеров.

— Но я же вам сказал, что фигура изображала не козу, — прервал Легран.

— Ну, положим, козленка, это почти одно и то же.

— Почти, да не совсем, — заметил Легран. Вы, вероятно, слышали о капитане Кидде. При взгляде на фигуру животного, мне тотчас пришла мысль о иероглифической подписи, которою можно было изобразить имя капитана (Кид по-английски значит козленок). Я говорю: подпись, потому что место, занимаемое ею на пергаменте, тоже подтверждало мою догадку. Что же касается до мертвой головы, помещенной наискось на другом конце, она, казалось мне, была вместо печати. Но я был в неописанном отчаянии, не находя ничего более, то есть воображаемого мною важного документа.

— Вы, вероятно, надеялись увидеть письмо между печатью и подписью?

— Да, что-нибудь в роде этого. Дело в том, что я имел необъяснимое предчувствие какого-то необыкновенно счастливого обстоятельства. Почему? я и сам не знаю; может быть, это было с моей стороны более желание, чем уверенность. И сказать ли? даже глупая идея Юпитера, что жук — золотой, имела сильное влияние на мое воображение. Какое странное стечение обстоятельств! Заметили вы все случайности этого дела? Нужно было, чтобы все это произошло именно в единственный холодный день в году, когда понадобилось греться перед огнем! а без огня, так же как и без вбежавшей в известную минуту собаки, я бы никогда не увидал мертвой головы, и потому не получил бы и сокровища.

— Продолжайте, продолжайте; я горю нетерпением услышать развязку.

— Итак, сказал Легран, вы слышали, вероятно, разные толки о зарытых сокровищах Кидда и его товарищей, где-то на берегах Атлантического Океана. Вероятно, должно же было существовать какое-нибудь основание всем этим слухам. И если эти слухи продолжались так долго и с такой настойчивостью, то, по-моему, это доказывало одно: что закопанное сокровище оставалось до сих пор закопанным. Если бы Кидд, спрятав на время свою добычу, вынул ее потом, эти предания не дошли бы до нас в первобытном, одинаковом предании. Заметьте еще: все подобные истории рассказываются всегда об искателях кладов, но никогда о тех, которые их находили. Если бы пират взял свои деньги, то история тем бы и кончилась. Мне казалось, что какое-нибудь обстоятельство, как например потеря документа, в котором означалось настоящее место — могло одно лишить средств отыскать эти богатства. Я мог предполагать, что именно вследствие этого обстоятельства товарищи Кидда, зная о существовании сокровища, но не зная, где оно было зарыто, делали всевозможные, напрасные поиски, и тем самым дали повод к общим, темным слухам о зарытом кладе. Слышали ли вы когда-нибудь о сокровище, найденном здесь на берегах?

— Никогда.

— А между тем известно, что Кидд имел несметные богатства. Изо всего этого я наверное заключил, что богатство это находилось еще под землею, и не удивляйтесь, если я вам скажу: во мне блеснула надежда, надежда доходившая до убеждения, что в пергаменте заключалось верное указание места зарытого клада.

— Но как же вы дошли до этого? — спросил я.

— Я снова подверг действию жара, еще сильнейшего, найденный мною пергамент; но ничего не явилось. Я подумал тогда, что слой грязи мешал, может быть, успеху и, вымыв пергамент теплой водою, положил его в жестяной кастрюле на горячие уголья, черепом вниз. Чрез несколько минут, когда кастрюля совершенно нагрелась, я вынул пергамент, и увидел с неописанной радостью, что на листе во многих местах вышли какие-то знаки с цифрами, написанные в строку. Я снова положил лист в кастрюлю и оставил его на огне еще с минуту; когда я вторично вынул пергамент, он был весь покрыт знаками, как вы и теперь можете видеть.

При этих словах, Легран достал свой драгоценный пергамент, и нагрев его, показал мне. На листке, между мертвой головой и козленком, выступили красным цветом следующие грубо написанные знаки:

53‡‡†305))6*;4826)4‡.)4‡);806*;48†8
¶60))85;1‡(;:‡*8†83(88)5*†;46(;88*96
*?;8)*‡(;485);5*†2:*‡(;4956*2(5*—4)8
¶8*;4069285);)6†8)4‡‡;1(‡9;48081;8:8‡
1;48†85;4)485†528806*81(‡9;48;(88;4
(‡?34;48)4‡;161;:188;‡?;

— Ho…. — сказал я, возвращая ему пергамент, — я тут ровно ничего не понимаю. И если бы все сокровища Голконды были бы ценою открытия этой загадки, то я бы, вероятно, никогда не получил их.

— И между тем, — произнес Легран, — разрешение загадки не так трудно, как кажется с первого взгляда. Знаки эти, как всякий поймет, поставлены вместо слов, и, соображаясь с понятиями Кидда, я не мог предполагать, чтобы он выдумал слишком замысловатый секрет. Довольно, если для грубого ума моряка, казалось невозможным без ключа добраться смысла этих цифр.

— И вы дошли? — спросил я.

— Очень легко; я отгадывал в тысячу раз труднейшие. По обстоятельствам и по особенному расположению моего ума, подобные загадки всегда имели для меня огромный интерес, и я сомневаюсь, чтобы человеческий ум мог придумать такой секрет, которого бы другой ум не открыл при достаточном старании. Итак, едва мне удалось найти ряд известных букв, как я уже не думал более о трудности добраться до смысла.

В этом случае — и вообще во всех шифрованных письмах, главное — язык, на котором написаны цифры; потому что правила разрешения, даже и в самых простых цифрах, зависят от свойства каждого языка, и могут, сообразно ему, изменяться. Вообще, нет другого средства, как пробовать постепенно, соображаясь с случайностями, все известные вам языки, покуда не наткнешься на настоящий. Но для меня трудность эта уничтожалась подписью. Значение слова Kidd, изображенное козленком, возможно только на английском языке. Без этого счастливого открытия, я бы начал пробу с испанского и французского языков, на которых пират испанских морей вероятнее всего мог написать этого рода тайну. Но тут я заключил, что цифры заменяли английские буквы.

Заметьте, что между словами нет разделения. С разделениями было бы несравненно легче. В этом случае, я бы взял самые короткие слова и, найдя слово, состоящее из одной буквы, например a или i (один, я) я бы легко дошел до остального. Но как разделений в этих цифрах не было, то первая моя забота состояла в том, чтобы найти чаще и реже встречающиеся буквы. Я сосчитал их все, и составил следующую таблицу:

Знак8находится33 раза.;"26 "4"19 "+ и )"16 "*"13 "5"12 "6"11 "! и 1"8 "0"6 "92"5 ": и 3"4 "?"3 "]"2 " — и ."1 "

Буква, которая всего чаще встречается в английском языке, есть е. Прочие следуют в этом порядке: a o i d h n r s t u y c f g l m w b k p q x z.

E встречается так часто, что трудно найти даже маленькую фразу, где бы оно не стояло несколько раз.

Таким образом, с самого начала мы имеем в основании нечто более, чем одни догадки. Общее употребление этой таблицы очевидно; но, зная, что цифры на пергаменте изображают английские буквы, нам редко придется прибегать к таблице. Так как знак всего более встречающийся есть 8, то мы его и принимаем за e. Для поверки посмотрим, если этот знак стоит вдвойне, потому что e очень часто удвояется в английском языке, как, например, в словах: meet, fleet, speed, seen, been, agree и пр. В настоящем случае мы видим, что он удвоен пять раз, несмотря на то, что таинственное письмо состоит из немногого числа строк.

Итак, 8 изображает e. Теперь подумаем: изо всех английских слов всего чаще попадается член the; поэтому рассмотрим, не найдем ли мы трех знаков часто и одинаково поставленных и из которых бы последний был 8. Если мы увидим такие повторения, то с большой вероятностью заключим, что они изображают слово the. Проверив, находим семь раз повторенные знаки: ;48. Мы можем предположить, что знак ; изображает t, 4 значит h, а 8 есть e. Значение последнего знака подтверждается этим снова. Мы уже сделали теперь большой шаг. Мы нашли только одно слово, но по этому слову можем приблизительно определить начала и окончания в других словах. Посмотрим, например, предпоследний случай, почти в конце письма, где стоят знаки ;48. Мы понимаем, что ; следуя за ;48 начинает новое слово, и из шести знаков, из которых оно состоит, нам известны пять. Заменим знаки буквами, оставляя пустое место для неизвестного:

t eeth

Теперь мы должны, очевидно, отделить th, как не могущее принадлежать слову, которое начинается первым t, потому что, подставляя поочередно все буквы азбуки на пустое место, мы находим невозможным составить из этих знаков какое-нибудь слово, в котором бы находилось на конце th. Отбросив эти две буквы, остается:

t ее

подставляя опять всю азбуку, если нужно, заключаем, что буква r, вставленная на пустое место, дает слово tree (дерево.) Таким образом, получаем новую букву r, изображенную чрез (, и еще два вместе стоящие слова the tree (дерево.)

Немного далее мы опять находим ;48, ставя на это место известное the, получаем

the tree ;4(4+?34 the,

или заменяя уже известными нам буквами

the tree thr+?3h the.

Поставя точки вместо неизвестных знаков, получим:

the tree thr…h the

и слово through (чрез) выходить так сказать само собою. Но это слово дает нам еще три новыя буквы o, u и q, изображенный знаками + ? и 3.

Теперь поищем в шифрованном письме соединения известных знаков. Мы находим

83 (88 или egree

что очевидно принадлежит к слову degree (градус) и дает нам букву d, изображенную знаком !.

Чрез несколько букв далее слова degree стоит

; 46 (; 88

заменяя известные и ставя точку на место неизвестной, будет:

th. rtee.

что нам тотчас же приводит на мысль слово: thirteen (тринадцать) и дает еще две буквы i и n, изображенный чрез 6 и *. Рассматривая теперь начало письма, видим:

53++!.

Подставляя как уже знаем, выходит:

good

Это показывает, что первая буква должна быть a, и, таким образом, первые два слова будут: а good (добрый, ая.)

Теперь для легкости все это можно представить в таблице, что нам и даст требуемый ключ, хотя еще и неполный; итак

5изображаетa!"d8"e3"g4"h6"i*"n+"o("r;"t?"u

Итак, мы имеем десять главнейших букв; ненужно продолжать далее этих изысканий. Из этого примера вы достаточно можете видеть, как легко разрешить секретные цифры и каким анализом нужно руководствоваться в подобных случаях. Но будьте уверены, что это шифрованное письмо принадлежит еще к самым легчайшим. Мне остается теперь показать вам перевод его, избавляя вас от дальнейшего отыскания остальных букв и слов. Вот содержание пергамента:

A good glass in the bishop’s hostel in the devil’s seat forty-one degrees and thir teen minutes northeast and by north main branchseventh limb east side shoot from the left eye of the death’s head a bee line from the tree through the shot fifty feet out.

(Хорошее стекло в отеле бискупа в чертовом стуле сорок один градус тринадцать минут северо-восток четверть на север главный ствол седьмая ветвь на восток, опусти чрез левый глаз мертвой головы верная линия от дерева сквозь пулю пятьдесят футов прямо.)

— Но…. сказал я, — мне кажется загадка так же непроницаема, как и была. Что можно понять изо всей этой чепухи: чертов стул, мертвая голова и отель бискупа?

— Согласен, — отвечал Легран, — что с первого взгляда все это кажется довольно странно. Главной моей заботой было отыскать в этих фразах разделения, которые должны были существовать в голове того, кто их писал.

— То есть вы хотели поставить знаки препинания?

— Да, вроде этого.

— Но как же вы это сделали?

— Я подумал, что писавший вероятно взял себе за правило ставить слова безо всякого разделения, надеясь этим запутать еще более задачу. Но человек, который не слишком хитер, всегда перейдет чрез меру в подобном случае. Таким образом, когда во время изложения он доходит во фразе до окончания смысла, где натурально требуется остановка или точка, то тут он невольно сжимает слова одно с другим, более чем обыкновенно. Взгляните на этот манускрипт, и вы легко заметите пять таких мест, где цифры лепятся, так сказать, одна на другую. Следуя этим указаниям, я разделил все фразы так:

A good glass in the bishop’s hostel in the devil’s seat — forty-one degrees and thirteen minutes — northeast and by north — main branch seventh limb east side — shoot from the left eye of the death’s head — a bee-line from the tree through the shot fifty feet out.

(Хорошее стекло в отеле опекуна в чертовом стуле — сорок один градус тринадцать минут — северо-восток четверть на север — главный ствол седьмая ветвь на восток — опусти чрез левый глаз мертвой головы — верная линия от дерева сквозь пулю пятьдесят футов прямо).

— Несмотря на ваше разделение, сказал я, я все-таки ничего не понимаю.

— И я сам не понимал, в продолжение нескольких дней, отвечал Легран. В это время я делал разные поиски в окрестностях Сулливана о корабле, который должен был называться Bishop’s — Hotel или Hostel, — я не заботился о старинной орфографии слова Hostel. — Ничего не открыв, я, было, хотел расширить круг действия моих изысканий, и принять более систематическую методу. Как в одно утро мне пришла в голову мысль, что название Bishop’s hostel имело сходство с одной старинной фамилией, поименно Bessop, которая с незапамятного времени владела старинным замком за четыре мили на северной стороне острова, я тотчас же отправился на плантацию и начал там расспрашивать негров. Наконец какая-то старуха сказала мне, что она слыхала об одном месте, называемом Bessop’s castle (отель или замок Бессопа), и могла даже указать мне на это место, но там не было ни замка, ни дому, а только одна большая скала.

Я обещал старухе заплатить за труды, и она согласилась довести меня до самого места. Мы пришли туда безо всякого затруднения; я отпустил ее и начал осматривать скалу. За́мок состоял из неправильного собрания острых камней и скал, из которых одна, выше других, стояла в стороне, и была замечательна своей искусственной формой. Взобравшись на ее вершину, я, правду сказать, почувствовал себя в весьма затруднительном положении: что теперь делать?

В то время как я раздумывал, глаза мои остановились на небольшом выдавшемся камне на восточной стороне скалы, почти с ярд расстояния подо мною. Этот выдавшийся камень выходил наружу вершков на 18 и был в ширину немного более фута; продолговатое отверстие, выбитое сверху, придавало ему грубое сходство с креслами с вынутой спинкой, на каких сиживали наши предки. Я не сомневался, что это был чертов стул, упоминаемый в манускрипте, и мне казалось, что я уже обладал всей тайной.

Хорошее стекло (glass) не могло означать ничего другого, кроме подзорной трубы, потому что наши моряки редко употребляют слово glass в другом смысле. Я тотчас понял, что тут требовалось прибегнуть к помощи подзорной трубы, став на известную точку со всей возможной верностью. Но слова: сорок один градус, тринадцать минут и северо-восток, четверть на север, — я не сомневался ни минуты, — показывали настоящую точку, чтобы наставить трубу. Глубоко пораженный всеми этими открытиями, я полетел к себе, достал телескоп и возвратился с ним на скалу.

Я влез на каменное кресло и увидел, что на нем можно было кое-как сидеть. Это еще более подтвердило мою догадку. Тогда я принялся за трубу. Разумеется: сорок один градус тринадцать минут могли относиться только к возвышению над линией горизонта, потому что это направление было достаточно обозначено словами: северо-восток четверть на север. Я нашел требуемую линию посредством небольшого компаса; потом, наставляя трубу как можно вернее по приближению, на сорок один градус в вышину, я осторожно начал двигать ее сверху вниз и снизу в верх, покуда глаза мои не остановилось на кругловатом отверстии между зеленью огромного дерева, которое, как только глаз мог окинуть, возвышалось надо всеми другими. В самом центре этого отверстия я заметил белую точку, но сначала не мог разглядеть, что это такое было. Поправив трубу, я начал снова всматриваться, и увидел, наконец, что эта белая точка была человеческий череп.

После этого важного открытия, которое исполнило меня уверенностью, я считал мою задачу совершенно решенною, потому что слова: главный ствол седьмая ветвь на север, могли относиться только к положению мертвой головы на дереве, и следующие: опусти чрез левый глаз мертвой головы, могли иметь только одно значение, потому что тут дело шло о зарытом кладе. Я понял, что нужно было бросить пулю сквозь левый глаз черепа, и что, верная, то есть перпендикулярная линия от самого основания дерева, идущая сквозь пулю, то есть сквозь точку, на которую упадет пуля, показывает настоящее место, под которым, — я мог предполагать не без основания, — могло еще находиться зарытое сокровище.

— Все это, — перебил я, — чрезвычайно ясно, умно придумано, и вместе с тем просто и понятно. Что же вы сделали, оставив отель Бискупа?

— Заметив дерево, его форму и положение, я собрался идти домой. Только что я сошел с чертова стула, как круглое отверстие исчезло, и на какую сторону я ни обращался, я не мог его снова увидеть. Этот факт показался мне самым хитрейшим во всем этом деле, потому что, сколько раз я ни пробовал, круглое отверстие могло быть видимо только из одной точки, и эта единственная точка находилась в узком углублении скалы.

В другой раз со мной пошел Юпитер, который, вероятно, заметя в продолжение нескольких недель мой озабоченный вид, употреблял всевозможное старание, чтобы не оставлять меня одного. Но на следующий день я встал ранехонько, успел ускользнуть от него, и поспешил в горы, к моему драгоценному дереву; немалого стоило мне труда сыскать его снова. Когда я уже ночью возвратился к себе домой, верный Юпитер готов быль отделать меня палкой по спине. Все прочее, я думаю, вам так же хорошо известно, как и мне.

— Кажется, — сказал я; мы рыли в первый раз не на том месте, по глупости Юпитера, который спустил жука через правый глаз черепа вместо левого?

— Разумеется, это делало разницу на вершок в отношении к падению пули, то есть к месту, которое должно было заметить колышком близ дерева. Если бы сундук находился под местом падения пули, эта ошибка была бы ничтожна, но пуля и другое место, назначенное близ дерева, служили только двумя точками, чрез которые требовалось провести линию; разумеется, ошибка, в начале ничтожная, увеличивалась по мере длины линии, и когда мы отдалились по ней на пятьдесят футов, то попали совершенно на другое место. Без неотвязчивой мысли, что тут где-то непременно есть клад, мы бы вероятно трудились понапрасну.

— Но ваша торжественная поза и движение при качании на нитке жука — что за странность! Я право думал, что вы рехнулись. И зачем вы спустили жука, сквозь череп, а не пулю?

— Гм! сказать правду, мне немного было досадно ваше сомнение насчет моих умственных способностей, и я захотел наказать вас по-своему маленькой мистификацией. Вот почему я качал жука; а замечание ваше насчет его особенной тяжести дало мне мысль спустить его с дерева вместо пули.

— Да, я все понимаю; и теперь для меня остается только одно неясным: что вы скажете о двух скелетах?

— А! это вопрос, на который могу столько же отвечать, как и вы: я имею одну правдоподобную мысль, хотя она слишком ужасна. Понятно, что Кидд, — если только он зарыл клад, в чем я, с своей стороны, не сомневаюсь, — понятно, что Кидд должен был иметь помощников при зарывании. Когда же работа была окончена, он мог желать уничтожения свидетелей своей тайны. Два хороших удара лопатой были достаточны для вечного молчания работников, которые в то время закапывали яму; может быть, пришлось им и более, кто теперь скажет?