Рассказ Эдгара По «Золотой Жук»: Страница 2
Натуральная площадь, на которую мы взобрались, была до того покрыта тернием, что без помощи косы невозможно было подвигаться вперед. Юпитер по приказанию своего господина начал прочищать нам дорогу к подножию огромного тюльпанного дерева, которое росло на платформе посреди 8 или 10 дубов, превосходя их высотою и плотностью, как и все прочие деревья, которые я когда-либо видел.
Когда мы добрались, наконец, до этого гиганта, Легран обратился к Юпитеру и спросил его, в состоянии ли он взлезть на дерево. Бедный старик смутился немного при этом вопросе и в продолжение нескольких минут не отвечал ни слова. Однако он приблизился к огромному стволу, обошел его медленно кругом и рассмотрел с большим вниманием. Потом он сказал:
— Да, масса. Юп не видел еще дерева, на которое он не мог бы взлезть.
— Ступай же, и живо! — произнес Легран, потому что скоро будет слишком темно для того, что нам остается сделать.
— До каких пор нужно взлезть, масса? — спросил Юпитер.
— Ступай сперва по стволу, а потом я тебе скажу куда…. А, постой! возьми с собой жука….
— Жука! масса Виль? золотого жука? — вскричал негр, отступая со страхом. — Для чего же нести с собой на дерево и жука? Чтоб меня разорвало, если я его возьму в руки!
— Юп! когда ты трусишь, ты огромный, толстый и сильный негр, взять голыми руками маленькое безвинное мертвое животное, возьми его хоть за нитку, но слушай! ежели ты, так или иначе, не понесешь его с собою на дерево, то, хотя и очень жаль, но я тебе сломаю голову вот этой лопатой. Понял?
— Господи, Боже мой! что же это с ним сделалось? — произнес Юпитер, который от стыда стал, видимо, снисходительнее. — Вам непременно таки надо браниться с вашим старым негром! Я испугаюсь жука! великое мне дело жук!
Он взял за кончик нитку и, держа, однако, насекомое как можно от себя далее, начал карабкаться по стволу.
Когда тюльпанное дерево, или Liriodendron Tulipiferum, самое великолепное из американских деревьев, бывает молодо, то имеет ствол чрезвычайно гладкий и поднимающийся на довольно большую высоту безо всяких ветвей, но, стареясь, оно получает шероховатую, неровную кору с небольшими назначениями боковых ветвей, которые во многих местах пробиваются по стволу, так что взобраться по дереву казалось только очень трудно, а не было так в действительности. Обняв коленами и руками огромный ствол, и придерживаясь пальцами и ногами за шишки, Юпитер, сначала с опасностью слететь раза два, добрался таки до первой ветви и тут уже был уверен в дальнейшем благополучном путешествии на верх. И точно, главная трудность была побеждена, и храбрый негр находился теперь на 60 или 70 футов в вышину от земли.
— Куда прикажете, масса? — спросил он.
— Иди все по главной ветви, к этой стороне, — отвечал Легран.
Негр повиновался в ту же минуту и, казалось, без всякой трудности. Он карабкался все выше, до того, что его ползущая и скрюченная фигура скоро совершенно исчезла в густой зелени листьев. Тогда снова послышался его голос с высоты:
— Куда еще ползти? — прокричал он.
— На какой вышине ты? — спросил Легран.
— Так высоко, так высоко, — отвечал негр, — что я вижу небо сквозь макушку дерева.
— Не заботься о небе, а слушай, что я тебе буду говорить. Гляди на ствол и сосчитай ветви под собою с этой стороны. Сколько ветвей?
— 1,2, 3,4,5, 6, я прошел шесть больших, масса, с этой стороны.
— Поднимись еще на одну, — сказал Легран. Чрез несколько секунд послышался опять голос негра, он достиг седьмой.
— Теперь, Юп, — крикнул Легран с видимым волнением, — надо тебе подвигаться прямо по этой ветви как далеко ты сможешь. Если ты увидишь что-нибудь особенное, скажи мне.
Тут я потерял всякую надежду, которая еще оставалась во мне, насчет рассудка моего друга. Я уже не мог сомневаться в полном сумасшествии Леграна и начал придумывать средства, как бы его заставить возвратиться домой. В то время как я размышлял, что и как мне делать, голос Юпитера послышался снова:
— По этой ветви страшно подвигаться вперед, она почти вся сухая.
— Ты говоришь, что она сухая, Юпитер? — произнес Легран взволнованным голосом.
— Да, масса, суха как старый гвоздь. О! то есть совсем сухая.
— Боже мой! что тут делать? — воскликнул Легран, который, казалось, был в совершенном отчаянии.
— Что делать? прервал я с радостью, воспользовавшись этим случаем, — возвратиться домой и лечь спать. Пойдемте! сделайте мне удовольствие, любезный друг! Теперь поздно, вспомните ваше обещание.
— Юпитер! — вскричал Легран, нисколько меня не слушая, — слышишь ли ты? А?
— Слышу, масса Виль!
— Попробуй-ка дерево ножом и скажи, сильно ли оно погнило? — продолжал Легран.
— Довольно гнило, масса, — отвечал негр спустя несколько минут, но не так, как бы могло быть. Я мог бы еще подвинуться немного вперед, но только я один.
— Один? что это значит? — кричал Легран.
— Я говорю, то есть, без жука, — отвечал негр. — Он очень тяжел, этот жук. Если бы я его опустил, например, то ветвь, может быть, и сдержала бы тяжесть одного негра.
— Проклятый плут! — закричал Легран, видимо успокоившись, — что ты за дичь мне порешь! Если ты выпустишь из рук жука, я тебе сломаю шею. Слушай, Юпитер! ты слышишь? А?
— Да, масса, только не следует так обходиться с стариком-негром.
— Хорошо, хорошо. Слушай теперь! Если ты пролезешь вместе с жуком по ветви сколько возможно далее, я тебе дам доллар, только что ты сойдешь вниз.
— Добрался, масса Виль! я здесь, почти на самом конце! — отвечал быстро негр.
— На конце? — произнес Легран кротким голосом. — Ты говоришь, на конце этой ветви?
— Еще один шаг…. О! о! Господи, Боже мой! экие чудеса! да что это тут на дереве! экое диво!
— Ну! — крикнул Легран в восторге, — что же ты видишь на дереве.
— Эге! да это череп, точно череп! кто-нибудь, верно, оставил свою голову на дереве и птицы, вероятно, расклевали все мясо.
— Череп, говоришь ты? хорошо. Каким образом он утвержден на дереве?
— О! он крепко сидит. Посмотрим…. Экая штука!… Да он прибит гвоздем.
— Очень хорошо! Теперь, Юпитер, слушай меня и делай все, что я тебе прикажу. Ты слышишь?
— Да, масса.
— Слушай со вниманием. Найди левый глаз в черепе.
— О! о! Да у черепа нет левого глаза.
— Экой болван! ты знаешь различие левой руки от правой?
— Как же. Левая рука та, которой я колю дрова.
— Да, потому что ты левша; стало левой глаз твой на той же стороне, как и рука. Теперь надеюсь, ты сумеешь найти левый глаз в черепе, то есть место, где был прежде левый глаз. Ну что, нашел?
Тут последовало довольно долгое молчание; наконец негр продолжал:
— Левый глаз у черепа с той же стороны где и левая рука его; хотя у черепа нет руки, но все равно, я нашел левый глаз. Что теперь делать?
— Пропусти сквозь него на нитке жука, как можно ниже, но смотри, не вырони нитку.
— Готово, масса Виль! Продеть жука сквозь глаз легко. Смотрите, жук спускается к вам.
Во время этого удивительного разговора Юпитер был невидим за густой зеленью; но жук скоро показался на нитке и блестел как золото, освещаемый последними лучами заходящего солнца. Если бы Юпитер опустил нитку с жуком, то этот непременно бы упал к нашим ногам. Легран тотчас взял косу и очистил кругом место в несколько футов, именно под жуком и, окончив свое занятие, закричал Юпитеру, чтобы он выпустил из рук нитку с жуком и потом сошел сам с дерева.
Со всевозможным старанием Легран заметил колышком именно то место, куда упал жук, и вынул из кармана веревочку. Он утвердил один конец ее у дерева, как можно ближе ко вбитому колу и, развивая веревку по прямой линии через кол, отсчитал 50 футов по этому направлению. Юпитер, присоединясь к нам, очищал косой терновник; дойдя до второй искомой точки, Легран вбил еще кол и описал вокруг него круговую линию в 4 фута в диаметре. Тогда он взял одну лопату, другую дал Юпитеру, третью мне, и пригласил нас копать как можно скорее.
Сказать правду, я никогда не имел склонности к подобной работе и весьма рад был бы отделаться от нее в эту минуту; ночь уже наступила; я чувствовал большую усталость после ходьбы; но не было никакого средства избавиться, от этой гимнастики, потому что я боялся смутить светлую радость моего бедного друга. Если бы я мог ожидать помощи со стороны Юпитера, я бы нисколько не колебался заставить насильно сумасшедшего Леграна возвратиться домой, но мне слишком хорошо был известен характер старого негра, чтобы с стороны его надеяться на малейшую помощь при какой бы то ни было личной борьбе с его господином. Я уже не сомневался, что Легран был заражен суеверием, столь частым на юге — о зарытых сокровищах, и что этому сумасбродству способствовал каким-нибудь образом найденный жук, может быть даже сам Юпитер, уверявший, что жук действительно золотой. Ум, способный к заблуждению, мог легко увлечься подобными идеями, тем более, если они отвечали его собственным. Тут я вспомнил и слова Леграна относительно жука, который должен был сделаться указателем сокровища. Я был страшно измучен и в большом беспокойстве, но решился скрепя сердце копать, чтобы как можно скорее представить моему мечтателю, явные доказательства его заблуждения.
Мы засветили фонари и принялись за дело дружно и со рвением достойным более благоразумной цели. Так как свет от фонарей падал прямо на нас, то я невольно подумал, что мы представляли собою весьма занимательную группу, и что если бы кто нечаянно взглянул на нее, вероятно, предположил бы, что мы занимались престранным и преподозрительным делом.
Мы работали два часа сряду, говорили мало. Во все время собака Леграна оглушала нас своим лаем; она, как видно, принимала живейшее участие в нашем занятии. Под конец собака до того разлаялась, что мы испугались, как бы лай этот не привлек какого-нибудь ночного бродягу; страх этот был, впрочем, у одного Леграна; что же до меня, то я бы еще обрадовался, если бы что-нибудь помешало копанию и заставило нас возвратиться домой. Наконец страшный лай этот кончился благодаря Юпитера, который, выскочив раздосадованный из выкопанной ямы, навязал из подтяжки намордник на собаку, и потом возвратился к своей работе, смеясь потихоньку с видом глубокого достоинства.
После двух часов прилежного копания, мы достигли до глубины пяти футов, но никакого признака сокровища не появлялось. Мы перестали копать, и я начинал надеяться, что тем и кончится эта комедия. Однако Легран, хотя и видимо смущенный, отер задумчиво лоб и принялся снова за лопату. Яма наша занимала уже все пространство начертанного круга в 4 фута в диаметре; мы немного далее перешли за этот предел и выкопали еще почти два фута. Все напрасно! Мой бедный кладоискатель, которого было действительно жаль, выскочил, наконец, из ямы, со всеми признаками глубокого отчаяния, и начал медленно, и как бы с сожалением, одевать свое платье, которое снял перед работой. Я остерегался сделать какое-либо замечание. Юпитер, по знаку своего господина, собрал инструменты. Окончив все, и развязав собаку, мы, наконец, отправились в обратный путь, храня глубочайшее молчание.
Мы прошли, может быть, шагов двенадцать, как Легран, произнеся страшное ругательство, кинулся на Юпитера и схватил его за шиворот. Удивленный негр выпучил глаза, разинул рот и, выронив из рук лопаты, упал на колени.
— Злодей! закричал Легран изо всей силы, — диавол араб! проклятый араб! говори, говорят тебе! Отвечай сейчас же, и главное не ври! который у тебя левый глаз?
— А, создатель! Вот он, левый глаз — масса Виль! — кричал испуганный негр, положив руку на правый с такой отчаянной решимостью, как будто бы боялся, что Легран вырвет глаз.
— Так я и думал!! так! так! Урррааа! — воскликнул Легран, выпустив из рук бедного негра и пустившись с радости плясать, к величайшему удивлению своего верного слуги, который, поднявшись с земли, смотрел попеременно то на меня, то на Леграна.
— Нечего делать, надо воротиться! — сказал этот последний, дело еще не потеряно.
И Легран повернул назад к тюльпанному дереву.
— Юпитер! — произнес он, когда мы подошли к дереву, поди сюда! Череп прибит к ветке лицом вниз, или к верху?
— К верху, масса, поэтому и вороны могли легко выклевать у него глаза.
— Хорошо. Теперь скажи через этот глаз, или вот через этот ты спустил жука?
И Легран, указал попеременно на оба глаза Юпитера.
— Через этот глаз, масса, через левый; именно так как вы мне говорили.
И бедный негр все-таки указывал на правый глаз.
— Так! так! надо начать снова.
Тогда мой друг, в сумасшествии которого я видел или, по крайней мере, предполагал некоторую систему, перенес кол с места, куда был опущен жук, на вершок к западу. Растянув снова нитку по прямой линии от корня через кол, как он уже делал прежде на расстоянии 50 футов, он заметил новую точку на расстоянии нескольких ярдов от той, где мы копали в первый раз.
Вокруг этого нового центра был также очерчен круг, немного более чем прежний, и мы опять принялись за работу. Я был в страшном изнеможении и, между тем, не мог дать себе отчета в странной перемене мыслей: я не чувствовал более отвращения от моей усиленной работы. Напротив, теперь она меня неизъяснимым образом занимала; скажу более — я чувствовал себя в каком-то воспаленном состоянии. Может быть, этому способствовал сам Легран; странная его мания имела в себе что-то убеждающее, предвещательное, которое подействовало и на меня. Я с жаром рыл землю и даже иногда, кажется, искал как будто глазами воображаемого сокровища, которого предвидение свело с ума моего бедного друга. В одну из таких минут, когда золотые мечты бессознательно овладевали мною, и когда мы прокопали уже часа полтора — мы были снова прерваны страшным лаем собаки. Беспокойство ее в первый раз было, как видно, только следствием пустого каприза или глупой радости; но теперь лай этот принимал характер гораздо серьёзнее, и когда Юпитер захотел надеть ей намордник, собака стала огрызаться и, кинувшись в яму, начала с страшной быстротою раскапывать лапами землю. Чрез несколько минут из земли показались человеческие кости. То были два целые скелета в какой-то истлевшей материи, кажется шерстяной, и с металлическими пуговицами. Новым ударом лопаты мы выкинули большой испанский кинжал; мы продолжали копать и несколько серебряных и золотых монет блеснули в земле.
При виде этом, Юпитер едва мог удержать свой восторг; но зато физиономия его господина изобразила страшное разочарование, Легран однако же просил нас продолжать работу, и едва он перестал говорить, как я споткнулся и упал наперед, лопата моя зацепилась концом за большое железное кольцо, которое выказалось до половины из-под рыхлой земли.
Мы принялись копать с удвоенными силами; никогда я не прожил десяти минут в таком воодушевлении. В это время мы совершенно откопали деревянный сундук продолговатой формы и которого дерево, судя по его совершенной целости и крепости, вероятно, было протравлено каким-нибудь химическим способом, может быть посредством бихлорного меркурия. Сундук этот имел 3 фута с половиной длины, 3 ширины и два с половиной глубины. Он был крепко окован железными полосами, покрывавшими его как решеткой. С каждой стороны у крышки было вбито по три кольца, за которые могли взяться шесть человек. Мы трое, общими силами, могли только немного сдвинуть его с места. Поднять сундук не было никакой возможности. К счастью, крышка была утверждена только двумя болтами, которые мы сумели сдвинуть, дрожа в страхе ожидания, и что же? сокровище несметное мгновенно явилось перед нами. Свет фонарей, падавший в яму, заиграл на куче золота и драгоценных камней, ослепляя наши взоры.
Я не могу описать чувств, с которыми я смотрел на эти богатства. Немое удивление, разумеется, превышало все прочие. Легран, казалось, был до того измучен своим воспаленным состоянием, что произнес только несколько слов. Что до Юпитера, он был бледен, как только возможно негру, и казался совершенно обезумлен. Спустя несколько минут он кинулся на колени в яме и, запустив по локоть руки в золото, остался так долгое время, наслаждаясь золотым ощущением. Наконец он воскликнул с глубоким вздохом и как бы говоря сам с собою: — «И всё это от золотого жука! красивого золотого жука! бедного жука, которого я бранил, обижал! не стыдно ли тебе, скверный негр; что теперь скажешь, а?»
Надо было, однако, разбудить и слугу и господина от их восторгов и растолковать им, что следовало как можно скорее вынести эти сокровища. Становилось поздно, и нам нужно было торопиться, чтобы перенести все домой до солнечнаго восхода. Мы не знали, на что решиться и теряли много времени в пустых разговорах: до того мысли наши были в разброде. Наконец мы облегчили сундук, высыпав из него две трети золота, и только тогда, и то с трудом, удалось нам его поднять. Вынутое сокровище было спрятано в кусты. Возле них Юпитер велел лечь верной собаке с строжайшим приказанием не трогаться с места до нашего возвращения, даже не лаять. Тогда мы, подняв сундук, пустились со всевозможной поспешностью в обратный путь. В час ночи, безо всякого приключения, но страшно измученные, мы достигли, наконец, избушки Леграна. Невозможно было тотчас же возвратиться за остальным кладом, на это недостало бы человеческих сил.
Мы отдохнули до двух часов, поужинали, и пустились снова в горы, взяв с собою три больших мешка, которые весьма кстати попали нам под руку. Около четырех часов мы достигли вырытой ямы и, разделив поровну остальную добычу, пошли окончательно в обратный путь, не заботясь даже закидать землей яму. Заря только что начала окрашивать верхушки деревьев, когда мы вторично сложили в хижине Леграна драгоценную ношу.
Мы были совершенно разбиты усталостью, и со всем тем глубоко воспламененное чувство не давало нам покоя. После трех или четырех часов тревожного сна, мы встали все вместе, как будто бы сговорились, чтобы узнать, наконец, в чем именно состояло наше богатство.
Сундук был наполнен доверху, и мы должны были употребить весь день и большую часть ночи, чтобы пересчитать все, что в нем находилось. Различные деньги и драгоценные каменья были в нем набросаны без всякого порядка. Разделив все как следует, мы увидели, что ценность их превышала все наши ожидания. Считая по курсу современных денег, там было более чем 450,000 долларов одних монет, и ни одной монеты серебряной — все старинное золото разных времен: французские, испанские, немецкие червонцы, несколько английских гиней и жетонов, которых моделей мы никогда не видали. Было там еще много очень тяжелых и больших монет, но до того истертых, что нельзя было разобрать надписей. Американской монеты ни одной. Богатство драгоценных каменьев определить было гораздо труднее. Мы нашли 110 бриллиантов, из них ни одного не было маленького и некоторые были очень велики и чудного блеска; 18 хороших рубинов, 310 отличных изумрудов, 21 сафир и один опал. Все эти каменья были вынуты из оправы и брошены в сундук в одну кучу, оправа же от них была сбита молотком, как казалось, с намерением, чтобы нельзя было узнать каменьев. Кроме всего этого, находилось еще множество украшений из литого золота: около двухсот колец и серег; тридцать толстых цепочек и, если не ошибаюсь, восемьдесят три больших креста; пять драгоценных кадильниц; огромная пуншевая чаша из чистого золота с вырезанными изображениями вакханок, перевитых виноградом и листьями; два эфеса чудной работы и еще множество маленьких вещей, которых я теперь не упомню. Вес всех вещей был более 350 фунтов. Я тут еще не включаю сто девяносто семь золотых часов, из которых трое стоили по крайней мере по 500 долларов за штуку. Многие из них были старинные, и без всякой ценности как часы, потому что механика их испортилась от влияния земляной сырости, но зато все они были украшены драгоценными каменьями и имели богатую оправу. В эту ночь мы насчитали всего-на-все на полтора миллиона долларов, и когда впоследствии обратили в деньги украшения и драгоценные каменья — из которых несколько мы оставили для себя — то нашли эту цифру еще слишком далекою от настоящей.
Когда мы, наконец, окончили нашу опись и успокоились от страшного душевного волнения, Легран, видя, что я сгорал от нетерпения, чтобы узнать, как все это случилось, начал рассказ со всеми подробностями, желая удовлетворить мое любопытство.
— Вы помните тот вечер, начал он, когда я показал вам грубо набросанный рисунок жука. Вы тоже, вероятно, не забыли, как мне не понравилось, когда вы настойчиво уверяли, что рисунок мой был похож на мертвую голову. В первую минуту я подумал, что вы шутите, но как на спине насекомого были две черных крапины, то я понял, что ваше мнение могло иметь некоторого рода основание. Несмотря на это, ваши насмешки над моим рисовальным искусством выводили меня из терпения, потому что, как я уже говорил, меня и теперь считают за порядочного живописца; так что когда вы подали мне обратно кусок пергамента, я готов был смять его и бросить в огонь.
— Вы хотите сказать, кусок бумаги, — прервал я.
— Нет; я сам так думал сначала, но когда я хотел нарисовать на нем, то увидел, что это был очень тонкий пергамент. Он был чрезвычайно грязен, как вы помните. В то самое мгновение, как я хотел его смять, глаза мои нечаянно остановились на рисунке, который вы рассматривали, и можете вообразить, каково было мое удивление, когда я точно увидел мертвую голову на том месте, где я думал, что нарисовал жука. Несколько минут я был слишком озадачен, чтобы размышлять хладнокровно. Я очень хорошо понимал, что мой рисунок был совсем не такой, хотя и мог иметь, в общем, некоторое сходство с этим. Тогда я взял свечу и, усевшись на другом конце комнаты, принялся внимательно рассматривать пергамент. Повернув его на другую сторону, я увидел мой собственный рисунок, так как я его сделал. Открытие это, разумеется, меня удивило; мне было чрезвычайно странно видеть изображение неизвестного мне черепа, который пришелся именно под моим нарисованным жуком, и не только имел с ним сходство в общих линиях, но и занимал то же самое пространство на другой стороне пергамента. Я говорю: странность этих отношений двух различных предметов меня озадачила на минуту; я стал добираться причины этого непостижимого сходства и почувствовал, что у меня заходил ум за разум. Придя, наконец, в себя от первого удивления, я получил новую, светлую мысль, которая поразила меня еще более чем самое сходство. Я начал ясно припоминать, что не было никакого рисунка на пергаменте, когда я сделал на нем абрис жука. Я в этом был совершенно уверен, потому что вспомнил, как я переворачивал лист на все стороны, чтобы найти на нем чистое место. Если бы череп был виден, я бы непременно его заметил. В этом заключалась вся задача, которую я никак не мог разрешить, но в ту же самую минуту я почувствовал какое-то просветление в самой сокровенной внутренности моих понятий, что-то вроде умственного светящегося червячка, или, так сказать, зародыша истины, в которой прошлую ночь мы имели такое блестящее доказательство. Я встал тогда решительно с своего места и, спрятав пергамент, отложил всякое рассуждение до той минуты, когда останусь один.
Когда вы ушли, и Юпитер совершенно уснул, я предался изысканиям более методическим. Во-первых, я хотел дать себе верный отчет в том, каким образом этот пергамент попал ко мне в руки. Место, где мы поймали жука, находится за милю от берега на восток, и весьма близко от фарватера. Когда я словил жука, он укусил меня, и так больно, что я его бросил. Юпитер, с свойственной ему осторожностью, прежде чем бежать за улетевшим жуком, начал искать вокруг себя клочка бумаги или чего-нибудь вроде этого, чтобы взять жука не голыми руками. В эту-то минуту мы оба увидели кусок пергамента, который сначала и приняли за бумагу. Он был до половины зарыт в песке. Возле этого места, я заметил часть кормы, как должно полагать довольно большого судна. Эти остатки от кораблекрушения были, вероятно, тут очень давно, потому что едва можно было узнать по ним основу корабля.
Итак, Юпитер поднял кусок пергамента и, завернувши в него снова пойманного жука, подал его мне. После этого мы пошли домой и на дороге встретили лейтенанта Ж… Я показал ему жука, и он попросил его у меня на несколько часов. Я согласился. Тогда лейтенант положил жука в карман своего жилета, но без куска пергамента, который остался у меня в то время, как тот рассматривал насекомое. Может быть, он не взял пергамента, боясь, чтобы я не передумал отдать ему жука; вы знаете, что Ж… с ума сходит от натуральной истории. Весьма понятно, что я, вовсе не думая, спрятал пергамент в карман.
Вы должны вспомнить еще, что когда я сел к столу, чтобы нарисовать жука, то не мог найти бумаги в ящике, где она обыкновенно лежит. Я начал тогда искать у себя в карманах, надеясь найти какое-нибудь старое письмо, как вдруг под руку попался мне этот кусок пергамента. Я нарочно говорю вам обо всех подробностях, которые особенно поразили меня впоследствии.
