12557 викторин, 1974 кроссворда, 936 пазлов, 93 курса и многое другое...

Повесть Горького «Жизнь ненужного человека»: Страница 27

На улице было слякотно, холодно, темно. Отсветы огней лежали в грязи, люди и лошади гасили их, ступая ногами в золотые пятна.

Евсей, без мысли глядя вперёд, чувствовал, что Маклаков рассматривает его лицо.

– Привыкнете! – заговорил Маклаков. – Но если есть другая служба – уходите сейчас же. Есть?

– Нет…

Шпион пошевелился, но не сказал ни слова. Глаза у него были полузакрыты, он дышал через нос, и тонкие волосы его усов вздрагивали.

В воздухе плавали густые звуки колокола, мягкие и тёплые. Тяжёлая туча накрыла город плотным тёмным пологом. Задумчивое пение меди, не поднимаясь вверх, печально влачилось над крышами домов.

– Завтра воскресенье! – негромко произнёс Маклаков. – Вы в церковь ходите?

– Нет! – ответил Евсей.

– Почему?

– Не знаю. Так…

– А я – хожу. Люблю утренние службы. Поют певчие, и солнце в окна смотрит. Это хорошо.

Простые слова Маклакова ободрили Евсея, ему захотелось говорить о себе.

– Петь – хорошо! – начал он. – Мальчишкой я пел в церкви, в селе у нас. Поёшь, и даже непонятно – где ты? Всё равно как нет тебя…

– Приехали! – сказал Маклаков.

Евсей вздохнул, печально глядя на длинное здание вокзала, – оно явилось перед глазами как-то сразу и вдруг загородило дорогу.

Прошли на перрон, где уже собралось много публики, остановились, прислонясь к стене. Маклаков прикрыл глаза ресницами и точно задремал. Позванивали шпоры жандармов, звучно и молодо смеялась стройная женщина, черноглазая, со смуглым лицом.

– Запомните эту, которая смеётся, и старика рядом с ней! – внятным шёпотом говорил Маклаков. – Её зовут Сарра Лурье, акушерка, квартирует на Садовой, дом – семь. Сидела в тюрьме, была в ссылке. Очень ловкая женщина! Старик тоже бывший ссыльный, журналист…

Вдруг он точно испугался кого-то, быстрым движением руки надвинул шапку на лоб и ещё тише продолжал:

– Высокий, в чёрном пальто, мохнатая шапка, рыжий – видите?

Евсей кивнул головой.

– Это – писатель Миронов… Четыре раза сидел по тюрьмам в разных городах…

Чёрный, железный червь, с рогом на голове и тремя огненными глазами, гремя металлом огромного тела, взвизгнул, быстро подполз к вокзалу, остановился и злобно зашипел, наполняя воздух густым белым дыханием. Потный, горячий запах ударил в лицо Климкова, перед глазами быстро замелькали чёрные суетливые фигурки людей.

Евсей впервые видел так близко эту массу железа, она казалась ему живой, чувствующей и, властно привлекая к себе его внимание, возбуждала в нём враждебное и жуткое предчувствие. В памяти его ослепительно и угрожающе блестели огненные глаза, круглые, лучистые, вертелись большие красные колёса, блистал стальной рычаг, падая и поднимаясь, точно огромный нож…

Раздался негромкий возглас Маклакова.

– Что? – спросил Евсей.

– Ничего! – с досадой ответил сыщик. Щёки у него покраснели, он закусил губы. По его взгляду Евсей догадался, что он следит за писателем. Не спеша, покручивая ус, писатель шёл рядом с пожилым, коренастым человеком в расстёгнутом пальто и в летней шляпе на большой голове. Человек этот громко хохотал и, поднимая кверху бородатое красное лицо, вскрикивал:

– Ехал, ехал…

Писатель снял шапку, кому-то кланяясь, – голова у него была гладко острижена, лоб высокий, лицо скуластое, с широким носом и узкими глазами. Это лицо показалось Климкову грубым, неприятным, большие рыжие усы придавали ему что-то солдатское, жёсткое.

– Идёмте! – сказал Маклаков. – Они, должно быть, поедут вместе. Нам надо быть поосторожнее, приезжий-то бывалый человек…

На улице он нанял извозчика, сказав ему:

– Поезжай за тем экипажем!

И долго молчал, согнув спину и раскачиваясь всем телом. Потом тихо пробормотал:

– В прошлом году летом был я у него при обыске…

– У писателя? – спросил Евсей.

– Да. Поезжай дальше, извозчик! – быстро приказал Маклаков, заметив, что передний экипаж остановился.

Через минуту он соскочил с пролётки, сунул извозчику деньги, сказал Евсею: «Подождите!» – и скрылся в сырой тьме. Был слышен его голос:

– Извините – это дом Яковлева?

Кто-то глухо ответил:

– Перцева.

Прислонясь к забору, Евсей считал замедленные шаги Маклакова и думал:

«Просто это – следить за людями…»

Шпион подошёл и недовольным голосом заговорил:

– Нам здесь делать нечего. Завтра с утра вы оденетесь в другое платье и будете наблюдать за этим домом.

Он зашагал по улице, и в уши Климкова застучала его речь, быстрая, точно дробь барабана.

– Запоминайте лица, костюмы, походку людей, которые будут приходить в эту квартиру. Людей, похожих друг на друга, – нет, каждый имеет что-нибудь своё, вы должны научиться сразу поймать это своё в человеке – в его глазах, в голосе, в том, как он держит руки на ходу, как, здороваясь, снимает шапку. Эта служба прежде всего требует хорошей памяти…

Евсей чувствовал, что сыщик говорит со скрытою неприязнью к нему.

– У вас слишком заметное лицо, особенно глаза, это не годится, вам нельзя ходить без маски, без дела. По фигуре, да и вообще, вы похожи на мелочного торгаша, вам надо завести ящик с товаром – шпильки, иголки, тесёмки, ленты и всякая мелочь. Я скажу, чтобы вам дали ящик и товару, – тогда вы можете заходить на кухни, знакомиться с прислугой…

Он замолчал, снял свою бороду, спрятал её в карман, поправил шапку и пошёл тише.

– Прислуга всегда готова сделать что-нибудь неприятное для господ, её легко выспросить. Особенно женщин – кухарок, нянек, горничных. Они любят сплетничать. Однако – я продрог! – другим голосом закончил он поучение. – Зайдём в трактир.

– У меня денег нет…

– Пустяки!

В трактире он строгим тоном барина спросил:

– Рюмку коньяку побольше и пару пива. Вы хотите коньяку?

– Нет. Я не пью, – ответил Евсей сконфуженно.

– Это хорошо!

Шпион внимательно взглянул в лицо Климкова, поправил усы, на минуту закрыл глаза, потянулся всем телом так, что у него хрустнули кости. А когда выпил коньяк, то снова вполголоса заговорил:

– И хорошо, что вы такой молчаливый… О чём вы думаете, а?

Евсей опустил голову и ответил:

– О себе…

– Что же именно?

Глаза Маклакова светились мягко, и Евсей искренно ответил:

– Думаю, что, может, лучше бы мне в монастырь поступить…

– Вы в бога веруете?