Повесть Диккенса «Скряга Скрудж»: Страница 9

Призрак остановился; но рука его была вытянута по другому направлению.

— Да ведь вот где дом, — заметил Скрудж, — зачем же вы меня маните дальше?

Неумолимый палец призрака не изменял своего положения. Скрудж поспешно побежал к окну своей конторы и заглянул внутрь: контора и осталась конторой, — только не его. И меблировка была другая, и в креслах сидел не он. Призрак все указывал рукою куда-то…

Скрудж совсем потерял голову и перенесся со своим вожатым к какой-то железной решетке. — Еще не переступая за нее, он оглянулся кругом… кладбище! Тут-то, вероятно, и лежит под несколькими футами земли тот несчастный, чье загадочное имя Скрудж сейчас же узнает. Ей-богу, хорошенькое было место: кругом стены соседних домов; по земле дерн и сорные травы; могил-могил столько, так утучнили они землю, что тошно становится… Славное местечко!..

Дух показал на одну могилу — Скрудж подошел к ней и прочел:

— «Эвэнезер Скрудж».

— Так это я себя-то видел на смертной кровати? — крикнул Скрудж, упав на колени.

Дух указал пальцем на него и на могилу, потом — на могилу и на него.

— Нет, дух, нет-нет-нет!

Палец духа будто застыл в одном и том же положении.

— Дух! — вскрикнул Скрудж, вцепившись в платье призрака, — выслушайте меня: я уже не тот человек, не буду тем человеком, каким был до встречи с вами… Зачем же вы мне показываете все это, если для меня уже нет надежды?

В первый раз шевельнулась рука призрака.

— Добрый дух! — продолжал Скрудж, лежавший ничком, — походатайствуйте за меня, смилуйтесь надо мною. Удостоверьте меня, что я могу переиначить все эти образы, если переиначу мою жизнь?

Призрак благосклонно махнул рукой.

— Ото всего сердца буду чтить я святки и буду ждать их круглый год. Буду жить в прошлом, в настоящем и в будущем: все вы три духа дали мне незабвенные уроки… О! скажите мне, что я могу стереть эту надпись с могильного камня?

Скрудж отчаянно ухватился за руку призрака: рука выскользнула было, но Скрудж сдавил ее, как клещами; однако же призрак всё еще был сильнее Скруджа, и оттолкнул его.

Подняв обе руки в последней мольбе об изменении своей участи, Скрудж заметил, что одежды духа становятся тоньше и тоньше, и сам дух постепенно преображается, и преобразился в занавесный столбик постели.

Пятая строфа

Действительно — это был занавесный столбик. Да. И столбик над собственной постелью Скруджа, и даже в собственной спальне Скруджа. Перед ним был целый день — оправиться и переменить образ жизни.

— Буду жить в прошлом и в настоящем… — повторил Скрудж, соскакивая с постели. — Врезались мне в память три духовные урока. О, Джэкоб Мэрлей! Да святится праздник Рождества Христова.

— Не сняты они, не сняты! — продолжал Скрудж, обнимая с рыданием постельные занавески. — И кольца целы… И все, что я видел, — греза!.. Он мял и переминал платье, сам не понимая, — что делает.

— Боже мой! — говорил он, схватив в обе руки чулки и становясь с ними в позу Лаокоона, оплетенного змеями. — Господи! я легче пуха, счастливее бесплотного духа, веселее школьника, пьянее вина!.. С праздником! Всех имею честь поздравить с праздником!.. Эй! кто там! Ау!.. Го-го-го!..

Одним прыжком перескочил он из спальни в гостиную и остановился в ней, запыхавшись.

— Вот и кастрюлька с кашицей! — кричал он. — Вот и дверь, сквозь нее же проник призрак Мэрлея! Вот и уголок, где сидел нынешний Сочельник! Вот и окошко, откуда я следил за грешными душами: все на месте, все в порядке… Ха-ха-ха-ха!

И это было так… Для человека, не смеявшегося столько лет, этот смех был торжественно великолепен, был родоначальником нескончаемых покатов со́ смеха.

— Не знаю я, — какое у нас сегодня число? — продолжал Скрудж. — Не знаю, — сколько времени провел я между духов. Ничего не знаю: я просто ребенок… И как бы мне хотелось быть маленьким ребенком… Эй, гэй, гой, гэй!..

Его восторг был умерен церковными колоколами, перезванивавшими во все тяжкие:

«Дини-дини дон-бум, бум! Динь динь дон, бум, бум, бум! Дон, динь-дон, бум!»

— Отлично! Отлично! — покрикивал Скрудж; подбежал к окошку и глянул на улицу. Не было ни изморози, ни тумана: был ясный, свежий денек, один из тех, что веселят и укрепляют, и гонят кровь по жилам в «плясовую». Золотое солнце; голубое небо; колокольный трезвон… Отлично! Отлично!..

— Какой сегодня день? — крикнул Скрудж из окошка какому-то, вероятно, на него же заглядевшемуся мальчишке.

— Что? — спросил изумленный мальчик.

— Какой сегодня день, голубчик? — повторил Скрудж.

— Сегодня? — еще раз спросил мальчик. — Да сегодня — Рождество.

— Рождество! — подумал Скрудж. — Стало быть, я его не потерял. Духи устроили все в одну ночь. Они все могут сделать, — кто же в этом сомневается? — все могут…

— Эй-эй, любезный?

— Ну, что? — ответил мальчик.

— Знаешь ты мясную лавку на углу второй улицы?

— Конечно.

— Умный ребенок! — заметил про себя Скрудж. — Ребенок замечательный… Не знаешь ли ты: продана или нет, индейка — не маленькая, а которая побольше?

— А! Это такая, что с меня будет?

— Восхитительный ребенок! — прошептал Скрудж. — С ним и разговаривать любо… — Ну эта самая, котеночек ты мой!

— Не продана еще.

— В самом деле?.. — пойди же — купи.

— Шутник! — ответил мальчик.

— Нет, — сказал Скрудж, — я говорю не шутя. Купи и скажи, чтобы принесли ко мне. Я дам адрес — куда ее отнести. Захвати с собою какого-нибудь мальчика из лавки, и вот — тебе шиллинг. Если ты через пять минут вернешься с покупкою, я тебе дам еще.

Мальчишка полетел необгонной стрелой.

— Я эту индейку пошлю к Бобу Крэтчиту, — шептал Скрудж, потирая руки и смеясь, — он и не узнает, — от кого? Она вдвое толще Тини-Тима… я уверен, что Боб поймет эту шутку…

Он написал адрес несколько дрожавшею рукой и сошел вниз, навстречу приказчика из мясной лавки. Ему бросился в глаза дверной молоток.

— Всю мою жизнь буду я любить тебя! — сказал Скрудж, погладив молоток. — И до сих пор я не замечал его!.. А какое честное выражение во всей его физиономии… Ох ты, мой добрый, мой изящный молоток! А вот и индейка!.. Эдакая-то вы! Эге-ге-ге-ге! С праздником имеем честь поздравить!..

И точно — была себе индейка!..

Не верю я, чтобы это пернатое держалось когда-либо на ногах, они подломились бы под ним, как сургучные палочки. «Да ведь вот что: вам не снести ее в Кэмден-Тоун, сказал Скрудж, надо взять кэб».

Все это было проговорено со смехом; со смехом же, с веселым смехом, расплатился Скрудж и за индейку, и за кэб, со смехом дал деньги мальчику, и, задыхаясь, и смеючись до слез, упал в свое кресло.

Потом он выбрился, оделся в лучшее свое платье и вышел прогуляться по улицам. На улицах была густая толпа; Скрудж глядел на всех самодовольно, заложил руки за спину, так самодовольно, что трое-четверо прохожих зевак не удержались и приветствовали его словами: «Здравствуйте, господин! С праздником имеем честь поздравить!»

Не успел он пройти несколько шагов, как навстречу ему попался тот изящный джентльмен, что накануне приходил к нему в контору с вопросом: «Скрудж и Мэрлей кажется?» Скрудж смутился было; но тотчас же оправился и сказал, взяв почтенного джентльмена за обе руки:

— Как вы поживаете, сэр? Надеюсь, что вчера, к чести вашей, выдался денек? С праздником позвольте вас поздравить, сэр!

— Мистер Скрудж?

— Да. Боюсь, что это прозвище не совсем для вас приятно? Позвольте мне извиниться: не будете ли вы так добры, что… (Скрудж сказал почтенному джентльмену несколько слов на ухо.)

— Господи! неужели? — спросил, задыхаясь, джентльмен. Любезный мой мистер Скрудж, вы говорите не шутя?

— Безо всяких шуток! — отвечал Скрудж. — Я уплачиваю старый долг, если милость ваша будет — принять?..

— Милостивый государь! — перебил Скруджа собеседник, дружески тряся его за руку, — я не знаю, — как и хвалить такое великое…

— Ради бога, ни слова более! — остановил его Скрудж. — Заходите ко мне… ведь вы зайдете, не правда ли?

— О! безо всякого сомнения! — вскрикнул убедительно старый господин.

— Благодарю, — сказал Скрудж. — Я вам бесконечно обязан и тысячу раз приношу мою благодарность. Прощайте.

Зашел он в церковь; пробежал по улицам; раздал мальчикам несколько легких щелчков по головам; изумился приятности своей прогулки, а пополудни направил стопы к дому племянника.

Раз двенадцать прошел он мимо знакомой двери и не решался войти. Наконец осмелился и постучался.

— Дома хозяин, голубушка? — спросил Скрудж у служанки, — какая же ты хорошенькая, ей-богу!..

— Дома, сэр!

— Где же, милашка?

— В столовой, сэр, с мистрисс… Если позволите, я вас провожу.

— Спасибо: он меня знает, — ответил Скрудж, налегая на ручку замка. — Я и сам войду.

Приотворил дверь и просунул в нее голову.

Юная чета осматривала накрытый по-праздничному стол…

— Фред! — произнес Скрудж.

— Господи мой боже! — как вздрогнула нареченная его племянница! Скрудж и позабыл, как она сидела в кресле, положив ноги на табурет: иначе он не осмелился бы войти так нечаянно.

— Господи! — вскрикнуль Фред, — да кто же это там?

— Я, я, твой дядя Скрудж… Обедать пришел… можно войти?

Вот был вопрос! Фред чуть-чуть ему руки не вывихнул, втаскивая его в столовую. Через пять минут Скрудж был как дома. Ничего не могло быть радушнее приема его племянника и племянницы. Точно также поступили, когда прибыли и Топпер, и полненькая сестрица, и все прочие гости. Какое удивительное общество, какая удивительная игра в фанты, какое у-ди-ви-тель-ное веселие.