Рассказ Гарина-Михайловского «Неудачный день»: Страница 4

— Тёма, — говорит ласково Зина, — будь умным мальчиком, не распускай себя. Ты ведь знаешь свой характер, ты видишь: стоит тебе разойтись, тогда уж ты не удержишь себя и наделаешь чего-нибудь такого, чему и сам не будешь рад потом.

Зина говорит ласково, мягко — просит.

Тёме это приятно, он сознаёт, что в словах сестры всё — голая правда и говорит:

— Хорошо, я не буду шалить.

Но маленькая Зина, хотя на год всего старше своего брата, уже понимает, как тяжело будет брату сдержать своё слово.

— Знаешь, Тёма, — говорит она как можно вкрадчивее, — ты лучше всего дай себе слово, что ты не будешь шалить. Скажи: любя папу и маму, я не буду шалить.

Тёма морщится.

— Тёма, тебе же лучше! — подъезжает Зина. — Ведь никогда ещё папа и мама не приезжали без того, чтобы не наказать тебя. И вдруг приедут сегодня и узнают, что ты не шалил.

Просительная форма подкупает Тёму.

— Как люблю папу и маму, я не буду шалить.

— Ну, вот умница, — говорит Зина. — Смотри же, Тёма, — уже строгим голосом продолжает сестра, — грех тебе будет, если ты обманешь. И даже потихоньку нельзя шалить, потому что Господь всё видит, и если папа и мама не накажут, Бог всё равно накажет.

— Но играться можно?

— Всё то можно, что фрейлен скажет: можно, а что фрейлен скажет: нельзя, то уже грех.

Тёма недоверчиво смотрит на бонну и насмешливо спрашивает:

— Значит, фрейлен святая?

— Вот видишь, ты уж глупости говоришь! — замечает сестра.

— Ну, хорошо! Будем играться в индейцев! — говорит Тёма.

— Нет, в индейцев опасно без мамы, ты разойдёшься.

— А я хочу в индейцев! — настаивает Тёма, и в его голосе слышится капризное раздражение.

— Ну, хорошо! Спроси у фрейлен, ведь ты обещал, как папу и маму любишь, слушаться фрейлен?

Зина становится так, чтобы только фрейлен видела её лицо, а Тёма — нет.

— Фрейлен, правда в индейцев играть не надо?

Тёма всё же таки видит, как Зина делает невозможные гримасы фрейлен; он смеётся и кричит:

— Э, так нельзя!

Он бросается к фрейлен, хватает её за платье и старается повернуть от сестры. Фрейлен смеётся.

Зина энергично подбегает к брату, кричит: «оставь фрейлен», а сама в то же время старается стать так, чтобы фрейлен видела её лицо, а брат не видел. Тёма понимает манёвр, хохочет, хватает за платье сестру и делает попытку поворотить её лицо к себе.

— Пусти! — отчаянно кричит сестра и тянет своё платье.

Тёма ещё больше хохочет и не выпускает сестриного платья, держась другой рукой за платье бонны. Зина вырывается изо всей силы. Вдруг юбка фрейлен с шумом разрывается пополам, и взбешённая бонна кричит:

— Думмер кнабе!..^[9]

Тёма считает, что, кроме матери и отца, никто не смеет его ругать. Озадаченный и сконфуженный неожиданным оборотом дела, но возмущённый, он, не задумываясь, отвечает:

— Ты сама!

— Ах! — взвизгивает фрейлен.

— Тёма, что ты сказал!? — подлетает сестра. — Ты знаешь, как тебе за это достанется?! Проси сейчас прощения!!

Но требование плохое оружие с Тёмой; он окончательно упирается и отказывается просить прощения. Доводы не действуют.

— Так ты не хочешь?! — угрожающим голосом спрашивает Зина.

Тёма трусит, но самолюбие берёт верх.

— Так вот что, уйдём от него все, пусть он один остаётся.

Все, кроме Иоськи, уходят от Тёмы.

Сестра идёт и беспрестанно оглядывается: не раскаялся ли Тёма. Но Тёма явного раскаяния не обнаруживает. Хотя сестра и видит, что Тёму кошки скребут, но этого, по её мнению, мало. Её раздражает упорство Тёмы. Она чувствует, что ещё капельку, и Тёма сдастся. Она быстро возвращается, хватает Иоську за рукав и говорит повелительно:

— Уходи и ты, пусть он совсем один останется.

Неудачный манёвр.

Тёма кидается на неё, толкает так, что она летит на землю, и кричит:

— Убирайся к чёрту!

Зина испускает страшный вопль, поднимается на руки, некоторое время не может продолжать кричать от схвативших её горловых спазм и только судорожно поводит глазами.

Тёма в ужасе пятится. Зина испускает, наконец, новый отчаянный крик, но на этот раз Тёме кажется, что крик не совсем естественный, и он говорит:

— Притворяйся, притворяйся!