Сказ Лескова «Левша»: Страница 9

Англичанин, которого он спрашивает, рукою ему в ту сторону покажет или головою махнёт, а он туда лицом оборотится и нетерпеливо в родную сторону смотрит.

Как вышли из буфты в Твердиземное море, так стремление его к России такое сделалось, что никак его нельзя было успокоить. Водопление стало ужасное, а левша всё вниз в каюты нейдёт, — под презентом сидит, нахлобучку надвинул и к отечеству смотрит.

Много раз англичане приходили его в тёплое место вниз звать, но он, чтобы ему не докучали, даже отлыгаться начал.

— Нет, — отвечает: — мне тут наружи лучше, — а то со мною под крышей от колтыхания морская свинка сделается.

Так всё время и не сходил до особого случая, и через это очень понравился одному полшкиперу, который на горе нашего левши умел по-русски говорить. Этот полшкипер не мог надивиться, что русский сухопутный человек и так все непогоды выдерживает.

— Молодец, — говорит: — рус, — выпьем!

Левша выпил.

А полшкипер говорит:

— Ещё!

Левша и еще выпил, и напились.

Полшкипер его и спрашивает:

— Ты какой от нашего государства в Россию секрет везёшь?

Левша отвечает:

— Это моё дело.

— А если так, — отвечал полшкипер: — так давай держать с тобой аглицкое парей.

Левша спрашивает:

— Какое?

— Такое, чтобы ничего в одиночку не пить, а всего пить за-ровно, — что один, то непременно и другой, и кто кого перепьёт, того и горка.

Левша думает: небо тучится, брюхо пучится, — скука большая, а путина длинная и родного места за волною невидно — пари держать всё-таки веселее будет.

— Хорошо — говорит: — идет!

— Только чтоб честно.

— Да, уж это, — говорит: — не беспокойтесь.

Согласились и по рукам ударили.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

Началось у них пари еще в Твердиземном море и пили они до рижского Динаминде, но шли всё наравне и друг другу не уступали, и до того аккуратно равнялись, что когда один, глянув в море, увидал, как из воды чёрт лезет, так сейчас то же самое и другому объявилось. Только полшкипер видит чёрта рыжего, а левша говорит, будто он тёмен, как Мурин.

Левша говорит:

— Перекрестись и отворотись — это чёрт из пучины.

А англичанин спорит.

— Это морской водоглаз.

— Хочешь, — говорит: — я тебя в море швырну, ты не бойся, он мне тебя сейчас назад подаст.

А левша отвечал:

— Если так, то швыряй.

Полшкипер его взял на закорки и понес к борту.

Матросы это увидали, остановили их и доложили капитану, а тот велел их обоих вниз запереть и дать им рому и вина, и холодной пищи, чтобы могли и пить, и есть, и своё пари выдержать, — а горячего студингу с огнём им не подавать, потому что у них в нутре может спирт загореться.

Так их и привезли взаперти до Петербурга и пари из них ни один друг у друга не выиграл, а тут расклали их на разные повозки и повезли англичанина в посланнический дом на Аглицкую набережную, а левшу в квартал.

Отсюда судьба их начала сильно разниться.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

Англичанина как привезли в посольский дом, сейчас сразу позвали к нему лекаря и аптекаря, — лекарь велел его при себе в тёплую ванну всадить, а аптекарь сейчас же скатал гуттаперчевую пилюлю и сам в рот ему всунул, а потом оба вместе взялись и положили на перину и сверх шубой покрыли и оставили потеть, а чтобы ему никто не мешал, по всему посольству приказ дан, чтобы никто чихать не смел. Дождались лекарь с аптекарем, пока полшкипер заснул, и тогда другую гуттаперчевую пилюлю ему приготовили, — возле его изголовья на столик положили и ушли.

А левшу свалили в квартале на пол, и спрашивают:

— Кто такой и откудова, и есть ли паспорт или какой другой тугамент?

А он от болезни, от питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не отвечает, а только стонет.

Тогда его сейчас обыскали, пёстрое платье с него сняли и часы с трепетиром, и деньги обрали, а самого пристав велел на встречном извозчике бесплатно в больницу отправить.

Повёл городовой левшу на санки сажать, да долго ни одного встречника поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А левша всё это время на холодном парате лежал; потом поймал городовой извозчика, только без тёплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских скорей ноги стыли. Везли левшу так непокрытого, да как с одного извозчика на другого станут пересаживать, всё роняют, а поднимать станут, — ухи рвут, чтобы в память пришёл. Привезли в одну больницу, — не принимают без тугамента, привезли в другую — и там не принимают, и так в третью, и в четвертую, — до самого утра его по всем отдалённым кривопуткам таскали и всё пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу — где неведомого сословия всех умирать принимают.

Тут велели расписку дать, а левшу до разборки на полу в коридор посадить.

А аглицкий полшкипер в это самое время на другой день встал, другую гуттаперчевую пилюлю в нутро проглотил, на лёгкий завтрак курицу с рысью съел, эрфиксом запил и говорит:

— Где мой русский камрад? я его искать пойду.

Оделся и побежал.