Сказ Лескова «Левша»: Страница 7
А больше и говорить не стал, да и некогда ему было ни с кем разговаривать, потому что государь приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию, — в роде подарка, чтобы там поняли, что нам это не удивительно. И велел государь, чтобы вёз блоху особый курьер, который на все языки учён, а при нём чтобы и левша находился, и чтобы он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле мастера есть.
Платов его перекрестил:
— Пусть, — говорит, — над тобою будет благословение, а на дорогу я тебе моей собственной кислярки пришлю. Не пей мало, не пей много, а пей средственно.
Так и сделал, — прислал.
А граф Кисельвроде велел, чтобы обмыли левшу в Туликовских всенародных банях, остригли в парикмахерской и одели в парадный кафтан с придворного певчего, для того дабы похоже было, будто и на нём какой-нибудь жалованный чин есть.
Как его таким манером обформировали, напоили на дорогу чаем с Платовскою кисляркою, затянули ременным поясом как можно туже, чтобы кишки не тряслись, и повезли в Лондон. Отсюда с левшой и пошли заграничные виды.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.
Ехали курьер с левшою очень скоро, так что от Петербурга до Лондона нигде отдыхать не останавливались, а только на каждой станции пояса на один значок ещё уже перетягивали, чтобы кишки с легкими не перепутались; но как левше после представления государю, по Платовскому приказанию, от казны винная порция вволю полагалась, то он, не евши, этим одним себя поддерживал и на всю Европу русские песни пел, только припев делал по иностранному: — «ай люли — се тре жули».
Курьер, как привёз его в Лондон, так появился кому надо и отдал шкатулку, а левшу в гостинице в номер посадил, но ему тут скоро скучно стало, да и есть захотелось. Он постучал в дверь и показал услужающему себе на рот, а тот сейчас его и свёл в пищеприёмную комнату.
Сел тут левша за стол и сидит, а как чего-нибудь по-аглицки спросить — не умеет. Но потом догадался: опять просто по столу перстом постучит, да в рот себе покажет, — англичане догадываются и подают, только не всегда того, что надобно, но он что ему не подходящее не принимает. Подали ему ихнего приготовления горячий студинг в огне; — он говорит: это я не знаю, что бы такое можно есть, и вкушать не стал — они ему переменили и другого кушанья поставили. Так же и водки их пить не стал, потому что она зелёная — в роде как будто купоросом заправлена, а выбрал что всего натуральнее, и ждёт курьера в прохладе за баклажечкой.
А те лица, которым курьер нимфозорию сдал, сию же минуту её рассмотрели в самый сильный мелкоскоп и сейчас в публицейские ведомости описание, чтобы завтра же на всеобщее известие клеветон вышел.
— А самого этого мастера, — говорят, — мы сейчас хотим видеть.
Курьер их препроводил в номер, а оттуда в пищеприемную залу, где наш левша порядочно уже подрумянился, и говорит: вот он!
Англичане левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе — за руки: «камрад, говорят, камрад — хороший мастер, — разговаривать с тобой со временем после будем, а теперь выпьем за твоё благополучие».
Спросили много вина и левше первую чарку, а он с вежливостью первый пить не стал: думает, может быть отравить с досады хотите.
— Неть, — говорит, — это не порядок: и в Польше нет хозяина больше, — сами вперёд кушайте.
Англичане всех вин перед ним опробовали и тогда ему стали наливать. Он встал, левой рукой перекрестился и за всех их здоровье выпил.
Они заметили, что он левой рукою крестится и спрашивают у курьера:
— Что он, лютеранец или протестантист?
Курьер отвечает:
— Нет, он не лютеранец и не протестантист, а русской веры.
— А зачем же он левой рукой крестится?
Курьер сказал:
— Он — левша и всё левой рукой делает.
Англичане ещё более стали удивляться и начали накачивать вином и левшу, и курьера, и так целые три дня обходилися, а потом говорят: «теперь довольно». По симфону воды с ерфиксом приняли и, совсем освеживши, начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?
Левша отвечает:
— Наша наука простая: по Псалтырю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.
Англичане переглянулнсь и говорят:
— Это удивительно.
А левша им отвечает:
— У нас это так повсеместно.
— А что же это, — спрашивают, — за книга в России «Полусонник»?
— Это, — говорит, — книга к тому относящая, что если в Псалтыре что-нибудь насчёт гаданья царь Давид не ясно открыл, то в Полусоннике угадывают дополнение.
Они говорят:
— Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, — то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонннк. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчёт силы есть, а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и её подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает, и дансе не танцует.
Левша согласился.
— Об этом, — говорит, — спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.
А англичане сказывают ему:
— Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.
Но на это левша не согласился:
— У меня, — говорит, — дома родители есть.
Англичане назвались, чтобы его родителям деньги посылать, но левша не взял:
— Мы, — говорит, — к своей родине привержены и тятенька мой уже старичок, а родительница — старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я ещё в холостом звании.
— Вы, — говорят, — обвыкнете, — наш закон примете, и мы вас женим.
— Этого, — ответил левша: — никогда быть не может.
— Почему так?
— Потому, — отвечает, — что наша русская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы.
— Вы, — говорят англичане: — нашей веры не знаете: мы того же закона христианского и то же самое Евангелие содержим.
— Евангелие, — отвечает левша: — действительно, у всех одно, а только наши книги против ваших толще и вера у нас полнее.
— Почему вы так это можете судить?
— У нас тому, — отвечает: — есть все очевидные доказательства.
— Какие?
