Роман Стендаля «Красное и чёрное»: Часть II. Глава VI. Способ выражения
Являясь новичком в Париже, и, по своей гордости, ничего ни у кого не спрашивая, Жюльен все же не наделал слишком больших глупостей. Однажды, застигнутый внезапным ливнем, он зашел в кафе на улице Сент-Оноре; удивленный его мрачным взглядом, какой-то высокий господин в суконном сюртуке, в свою очередь, посмотрел на него так, как некогда в Безансоне возлюбленный девицы Аманды.
Жюльен слишком часто упрекал себя за то, что оставил безнаказанным то первое оскорбление, а потому теперь не выдержал хладнокровно этого взгляда и потребовал объяснения. Господин в сюртуке в ответ разразился грубой бранью; все бывшие в кафе их окружили, прохожие останавливались перед дверью. По провинциальной привычке Жюльен постоянно имел при себе пистолет; рука его конвульсивно сжимала его в кармане. Тем не менее он остался благоразумным и ограничился тем, что повторял своему противнику:
— Ваш адрес, сударь? Я вас презираю!
Упорство, с которым он повторял эти шесть слов, наконец сразило толпу.
Ну конечно! Пусть тот, который разорался, даст свой адрес. Господин в сюртуке, услышав это решение, не раз повторенное в толпе, бросил перед носом Жюльена пять или шесть своих визитных карточек. На счастье, ни одна из них не коснулась его лица, иначе он дал себе слово пустить в ход пистолет, если только его заденут. Господин удалился, оборачиваясь на ходу; он грозил Жюльену кулаком и посылал ему проклятия.
С Жюльена катился пот градом. «Однако всякий негодяй может меня обидеть до такой степени! — говорил он себе в бешенстве. — Каким образом подавить эту столь унизительную чувствительность?»
Где достать себе секунданта? У него не было друзей. Знакомых у него было много, но все они по истечении нескольких недель как-то рассеивались. «Я очень необщителен, — думал он, — и вот за это теперь жестоко наказан». Наконец ему пришла мысль поискать старого лейтенанта 96-го полка по фамилии Льевен, бедного малого, с которым ему не раз приходилось фехтовать. Жюльен был с ним откровенен.
— Я согласен быть вашим секундантом, — сказал Льевен, но с одним условием: если вы не раните этого господина, то вы тотчас же обязаны драться со мной.
— К вашим услугам, — отвечал восхищенный Жюльен.
И они отправились искать господина де Бовуази по адресу, указанному на карточках, вглубь Сен-Жерменского предместья.
Было семь часов утра. Приказывая о себе доложить, Жюльен тут только вспомнил, что это мог быть молодой родственник госпожи де Реналь, служивший когда-то при посольстве в Риме или Неаполе и давший тогда рекомендательное письмо певцу Джеронимо. Жюльен передал высокому камердинеру одну из карточек, брошенных ему накануне, приложив к ней свою.
Его вместе с секундантом заставили ждать по крайней мере три четверти часа; наконец их ввели в комнату, необычайно изящную, где они увидели высокого молодого человека, одетого как кукла; черты его лица олицетворяли совершенство и вместе с тем незначительность греческой красоты. Голова его, страшно узкая, была покрыта прелестными белокурыми волосами, завитыми так тщательно, что ни один волос не выступал из-за другого. «Для того чтобы так завиться, этот проклятый фат заставил нас столько ждать», — подумал лейтенант 96-го полка. Пестрый халат, утренние панталоны, все, заканчивая вышитыми туфлями, было изящно и чудной работы. Его благородное и пустое лицо свидетельствовало о мыслях приличных, но весьма скудных; это был идеал дипломата à la Меттерних. Наполеон тоже не любил, чтобы среди офицеров, которых он приближал к себе, были люди мыслящие.
Только перед тем лейтенант объяснял Жюльену, что заставлять себя ждать столько времени, после того как накануне так дерзко были брошены в лицо визитные карточки, составляет еще большее оскорбление. Под впечатлением этого Жюльен шумно вошел к господину де Бовуази, твердо решив быть дерзким, но в то же время намереваясь держаться приличного тона.
Жюльен был до того поражен мягкостью манер господина де Бовуази, его выдержанным и вместе с тем значительным и самодовольным видом, удивительной элегантностью всего окружающего, что потерял в миг всякое намерение быть дерзким. Оказалось, это был не тот господин, что оскорбил его накануне. Он до того был изумлен, встретив столь изящную особу вместо грубияна, которого он искал, что не мог подыскать ни одного слова, и только передал одну из карточек, которые были ему брошены.
— Это мое имя, — сказал молодой дипломат, которому не внушал особого уважения черный фрак Жюльена, надетый в семь часов утра, — но, честное слово, я не понимаю…
Тон, которым были сказаны эти слова, вернул Жюльена к прежнему настроению.
— Я пришел, чтобы драться с вами, милостивый государь. — И в двух словах объяснил, в чем дело.
Господин Шарль де Бовуази после зрелого размышления остался доволен покроем черного фрака Жюльена. «Он от Штауба, это ясно, — говорил он себе, слушая рассказ Жюльена, — жилет тоже со вкусом, и штиблеты хороши; но, с другой стороны, этот черный фрак с самого раннего утра!.. Это, вероятно, чтобы лучше уберечься от пули», — догадался кавалер де Бовуази.
Объяснив себе это таким образом, он вновь стал в высшей степени вежлив и держался с Жюльеном почти как с равным. Разговор был довольно долгий, дело было очень щекотливое, но, в конце концов, Жюльен не мог не сознавать очевидности: молодой человек с прекрасными манерами не представлял ни малейшего сходства с грубой личностью, оскорбившей его накануне.
Жюльену очень не хотелось уйти ни с чем; он затягивал объяснение и наблюдал за самонадеянностью кавалера де Бовуази, как он сам назвал себя в разговоре, будучи обижен тем, что Жюльен обращался к нему, называя просто «господин».
Жюльен удивлялся его важности, смешанной с некоторым оттенком скромного фатовства, которое не покидало его ни на минуту. Он был изумлен его особой манерой шевелить языком, произнося слова… Но, однако, во всем этом не было ни малейшего повода для ссоры.
Молодой дипломат с большой готовностью предлагал ему дуэль, но отставной лейтенант 96-го полка, сидевший более часа расставив ноги, положив руки, на ляжки и вывернув локти, возразил, что его друг господин Сорель вовсе не намерен искать пустой ссоры с человеком только из-за того, что у него украли его визитные карточки.
Жюльен выходил в мерзейшем настроении. Карета кавалера де Бовуази ожидала его во дворе, перед подъездом. Случайно Жюльен поднял глаза и в кучере узнал человека, его оскорбившего.
Увидеть его, стащить за длинную ливрею, свалить с козел и осыпать ударами хлыста было делом одной минуты. Два лакея хотели было защитить своего коллегу, но Жюльен, получив удар кулаком, мгновенно вытащил свой маленький пистолет и выстрелил в них; они обратились в бегство. Все это продолжалось не долее минуты.
Кавалер де Бовуази спускался по лестнице с притворной серьезностью, повторяя тоном важной особы: «Что такое? Что такое?» Он, очевидно, был сильно заинтересован, но важность дипломата не позволяла ему обнаружить любопытство. Когда он узнал, в чем дело, надменность на его физиономии сменилась выражением слегка шутливого хладнокровия, которое никогда не должно покидать лица дипломата.
Лейтенант 96-го полка понял, что господину де Бовуази самому хочется драться; но решил дипломатическим путем сохранить за своим другом все выгоды инициативы.
— Да, здесь, — вскричал он, — есть повод к дуэли!
— Я полагаю, даже вполне достаточный, — сказал дипломат. — Выгнать этого негодяя, — велел де Бовуази своим лакеям, — пусть кто-нибудь другой сядет на его место.
Открыли дверцы кареты; кавалер хотел обязательно усадить в нее Жюльена с его секундантом. Отправились искать друга, господин де Бовуази, который указал удобное для дуэли место. Разговор во время поездки был оживленный. Необычен был только дипломат в домашнем халате.
«Хотя эти господа и очень знатные, — думал Жюльен, — все же они не так скучны, как те особы, что являются на обеды в особняк де Ла Моля; и я понимаю почему, — прибавил он минуту спустя, — они позволяют себе быть неприличными». Разговор шел о танцовщицах, на которых обратила внимание публика в балете, дававшемся накануне. Эти господа намекали на пикантные анекдоты, которых ни Жюльен, ни его секундант совсем не знали. Жюльен был настолько умен, что не скрыл своего незнания и с любезной улыбкой сознался, что их не слышал. Эта откровенность понравилась другу кавалера, и он рассказал эти анекдоты во всех подробностях и очень хорошо.
Одна вещь чрезвычайно удивила Жюльена. Их карету на минуту задержал алтарь, сооружаемый среди улицы для процессии в день праздника Тела Господня. Спутники Жюльена позволили себе по этому поводу несколько шуток; священник, по их словам, был сын одного архиепископа. Никогда в доме маркиза де Ла Моля, который собирался быть герцогом, никто не осмелился бы произнести такие слова.
Дуэль закончилась в одно мгновение. Жюльену пуля попала в руку; ее перевязали платками, смоченными в воде, и кавалер де Бовуази очень вежливо попросил разрешения Жюльена довезти его домой в той же карете, которая их доставила сюда. Когда Жюльен назвал особняк де Ла Моля, молодой дипломат и его друг обменялись взглядами. Фиакр Жюльена был тут же, но он находил разговор этих молодых людей бесконечно более интересным, чем беседу с добрым лейтенантом 96-го полка.
«Боже мой, неужели дуэль такой пустяк! — думал Жюльен. — Как же я счастлив, что нашел этого кучера. Было бы совсем плохо, если бы мне пришлось перенести еще и это оскорбление в кафе!»
Занятный разговор почти не прерывался. Жюльен понял тогда, что дипломатическое притворство очень уместно в некоторых случаях.
Оказывается, скука отнюдь не всегда присуща разговорам людей высокого происхождения. Эти, например смеются над процессией в день Тела Господня, осмеливаются рассказывать скабрезные анекдоты, даже с картинными подробностями. Им только недостает рассуждений на политические темы, но и это более чем вознаграждается легкостью их тона и замечательной меткостью их выражений. Жюльен почувствовал живую привязанность к ним. «Как был бы я счастлив видеться с ними часто!»
Как только они расстались, кавалер де Бовуази поспешил навести справки: они оказались не блестящи.
Ему было очень любопытно узнать, кто был его противником: прилично ли нанести ему визит. Немногие полученные им сведения были не обнадеживающими.
— Все это ужасно, — говорил он своему секунданту. — Немыслимо признаться, что я дрался на дуэли с простым секретарем господина де Ла Моля, и еще по той причине что мой кучер украл у меня визитные карточки.
— Наверное, инцидент этот даст пищу для насмешек.
В тот же вечер кавалер де Бовуази и его друг распространили повсюду слух, что господин Сорель, к слову сказать, очень милый молодой человек, был побочным сыном близкого друга маркиза де Ла Моля. Этот слух прошел без затруднений. После того как это было установлено, молодой дипломат и его друг удостоили Жюльена несколькими визитами в продолжение тех двух недель, которые он провел в своей комнате. Жюльен им признался, что он всего один раз за всю жизнь был в Опере.
— Это невероятно, — сказали ему. — Только туда ведь и можно ходить; обязательно ваш первый выход должен быть на «Графа Ори».
В Опере кавалер де Бовуази представил его знаменитому певцу Джеронимо, пользовавшемуся тогда значительным успехом.
Жюльен был почти в полном восхищении от кавалера; его пленяла в молодом человеке эта смесь уважения к самому себе с загадочной внушительностью и оттенком фатовства. Например, кавалер несколько заикался только потому, что имел честь часто видеться с одним знатным вельможей, обладавшим таким недостатком. Жюльен никогда не встречал в одном существе подобного сочетания поистине смешных сторон с таким совершенством манер, подражать которым должен стараться всякий бедный провинциал.
Его видели в Опере с кавалером де Бовуази; эта дружба заставила называть его имя.
— Итак, — сказал ему однажды господин де Ла Моль, — вы, оказывается, побочный сын богатого дворянина из Франш-Конте, моего близкого друга?
Маркиз прервал слова Жюльена, пытавшегося было заявить, что он не причастен к распространению этого слуха.
— Господин де Бовуази не захотел бы признаться, что дрался на дуэли с сыном плотника.
— Я это знаю, отлично знаю, — сказал маркиз де Ла Моль. — Мне остается только подтверждать этот рассказ, который для меня удобен. Но я вас попрошу об одном, это отнимет у вас не более получаса вашего времени: во все дни Оперы присутствуйте в вестибюле при разъезде высшего общества. Я иногда замечаю у вас провинциальные манеры, от которых вам надо бы избавиться; помимо этого, вам не мешало бы познакомиться, хотя бы по виду, кое с кем из высшего общества, к кому я могу дать иной раз поручение. Пройдите в бюро театральных мест, чтобы вас там знали; вам там выдадут проходной билет.
