Роман Джека Лондона «День пламенеет» («Время-не-ждёт»): Часть вторая. Глава III
Вернувшись в отель около двух часов утра, он застал там репортеров, ждавших его, чтобы проинтервьюировать. На следующее утро явилось еще несколько. Итак, Нью-Йорк встретил его ревом бумажных труб. Еще раз, под гром тамтамов и дикие завывания, его живописная фигура появилась на печатной странице. Король Клондайка, герой арктической ночи, оцениваемый в тридцать миллионов, прибыл в Нью-Йорк. Зачем он явился сюда? Остричь нью-йоркцев, как остриг толпу в Неваде? Уолл-стрит должна быть настороже, ибо дикарь Клондайка только что прибыл в город. Или случится так, что Уолл-стрит его обкорнает? Немало там обкорнали дикарей; быть может, такова будет и судьба Пламенного?
Он усмехнулся про себя и давал двусмысленные интервью. Это помогало его игре, и он снова усмехнулся, размышляя о том, что парням на Уолл-стрит придется здорово поработать, прежде чем они его обкорнают.
Все ждали, что он станет играть. Когда началась закупка Уорд Вэлли, было немедленно решено, что это — его ход. Биржевые сплетни разрастались. Значит, он снова напустился на Гугенхаммеров! История на Офире еще раз появилась в газетах и преподносилась столько раз, что в конце концов даже Пламенный с трудом мог ее узнать. Однако все это лишь подбавляло зерна на его мельницу. Биржевые игроки были совершенно сбиты с толку. С каждым днем он увеличивал закупку, а продавцы отзывались с такой готовностью, что акции Уорд Вэлли повышались очень медленно.
— Это наверняка побьет покер, — радостно шептал про себя Пламенный, замечая произведенную им суматоху.
Газеты высказывали бесконечные догадки и предположения, а Пламенного постоянно преследовала целая свита репортеров. Его интервью были подлинными шедеврами. Заметив, как наслаждаются газеты его местным наречием, его словечками, вроде «наверняка», «валяйте», «плевать», он даже утрировал особенности своей речи, заимствуя фразы, употреблявшиеся другими золотоискателями, а иногда и самостоятельно изобретая новые.
Это была безумная неделя, до четверга, восемнадцатого числа. И он не только играл так, как никогда не игрывал раньше, но перед ним был самый большой стол в мире, а ставки были так велики, что опытнейшим завсегдатаям пришлось насторожиться. Несмотря на неограниченную продажу, его упорная закупка вызвала устойчивое повышение Уорд Вэлли, и с приближением четверга положение все обострялось. Что-нибудь да лопнет. Сколько он мог купить? Что делала все это время компания Уорд Вэлли? Пламенный наслаждался интервью, какие появлялись в газетах, — интервью были мирные и сдержанные. Леон Гугенхаммер даже высказал предположение, что, быть может, этот северный крез делает ошибку. Это отнюдь не означает, что они беспокоятся, объяснил Джон Доусетт. И возражений они не имеют. Не зная его намерений, они уверены в одном, а именно — он повышает акции Уорд Вэлли. А против этого они ничего не имеют. Какая бы судьба ни постигла его самого вместе со спекуляциями, Уорд Вэлли это не затронет; дело стоит крепко, как скала Гибралтара. Нет, благодарю вас, — у них не было акций для продажи. Это чисто искусственное повышение не могло продолжаться долго, а Уорд Вэлли не подобало менять обычный характер своих операций из-за какой-то нелепой сумятицы на бирже. «Все это — спекуляция от начала до конца, — сказал Натаниэль Леттон, — и мы отказываемся принимать в ней какое-либо участие или в какой-либо мере обращать на нее внимание».
За это время Пламенный несколько раз тайно встречался со своими партнерами — раз с Леоном Гугенхаммером, раз с Джоном Доусеттом и дважды с м-ром Хоуиссоном. Встречи эти преимущественно ограничивались поздравлениями, ибо, поскольку он был осведомлен, все шло удовлетворительно.
Но во вторник утром до Пламенного дошли слухи, заставившие его задуматься. И в газете «Уолл-Стрит» появилось сообщение, по-видимому из надежного источника, что в четверг, на совещании директоров Уорд Вэлли, вместо объявления обычного дивиденда, будет предложено всем держателям акций сделать дополнительные взносы. Это был первый нанесенный Пламенному удар. И его охватил ужас при мысли, что он разорен, если слухи имеют основание. И особенно остро он вспомнил, что вся эта колоссальная операция велась на его собственные деньги. Доусетт, Гугенхаммер, Леттон ничем не рисковали. Правда, этот панический страх продолжался недолго, но был настолько силен, что заставил его вспомнить Хольдсуорти и кирпичный завод и побудил отменить распоряжения о закупке акций. Затем он бросился к телефону.
— Пустой слух — ни на чем не основан, — послышался гортанный голос Леона Гугенхаммера.
— Как вы знаете, — сказал Натаниэль Леттон, — я — один из директоров, и, конечно, мне должно быть известно положение дел.
А Джон Доусетт заявил:
— Я вас предостерегал именно против подобных слухов. В них нет ни на йоту истины, — конечно, нет. Я вам ручаюсь честью джентльмена.
Искренне устыдившись своей слабости, Пламенный вернулся к делу. Прекращение закупки превратило биржу в бедлам, и по всей линии ценных бумаг спекулянты на понижение разорялись. Акции Уорд Вэлли, как стоящие очень высоко, уже стали падать. В ответ на это Пламенный спокойно удвоил закупку. Весь вторник, среду и утро четверга он продолжал покупать, а Уорд Вэлли повышались. Ему без конца их предлагали, а он все покупал, покупал в таком количестве, что, если бы пришлось немедленно расплачиваться, ему нечем было бы заплатить. Но что за беда? Ведь в этот день должен быть объявлен двойной дивиденд, — успокаивал он себя. — Расплачиваться придется другим. И тогда он будет диктовать им условия.
Тут-то и обрушился удар. Слухи оправдались: акционеры Уорд Вэлли должны были сделать добавочные взносы. Пламенный всплеснул руками. Он сравнил отчет со своими квитанциями: не только Уорд Вэлли, но и все ценности полетели вниз — дело рук спекулянтов на понижение. Что касается акций Уорд Вэлли, то Пламенный даже не потрудился узнать, окончательно ли они обесценены или продолжают еще падать. На Уолл-стрит царила паника, но Пламенный, казалось, не был ни оглушен, ни даже растерян. Он оставил поле сражения, чтобы обдумать создавшееся положение. " Пламенный разорен, — читал он, — Пламенный получил по заслугам; еще у одного выскочки с Запада сорвалась легкая нажива ". При входе в свой отель он купил последний выпуск газеты, извещавший о самоубийстве молодого человека, ягненка, вздумавшего идти по следам Пламенного.
— Какого черта он покончил с собой? — пробормотал Пламенный.
Он пришел в свои комнаты, заказал коктейль, снял ботинки, сел и стал думать. Через полчаса он потянулся, чтобы взять стакан. Когда жидкость горячей волной разлилась по телу, его лицо медленно расплылось в слабую, но неподдельную улыбку. Он смеялся над самим собой.
— Обжулили, черти! — пробормотал он.
Потом улыбка исчезла; лицо стало серьезным и мрачным. Оставляя в стороне его участие в нескольких западных предприятиях, все еще требовавших доплат, он был разорен. Но сильнее всего пострадала его гордость. Каким простаком он оказался! Они обкрутили его, а у него даже нет никаких доказательств. Самый простецкий фермер запасся бы документами, а он довольствовался «соглашением джентльменов», да к тому же еще и устным. «Соглашение джентльменов»! Он презрительно фыркнул. В его ушах еще звучали слова, сказанные по телефону Джоном Доусеттом: «Честь джентльмена». Они были подлыми ворами и мошенниками — вот кто они такие, и они его обманули. Газеты правы. Он приехал в Нью-Йорк, чтобы его обокрали, и господа Доусетт, Леттон и Гугенхаммер блестяще это исполнили. Он был мелкой рыбешкой, и они играли с ним десять дней — срок более чем достаточный, чтобы проглотить его со всеми одиннадцатью миллионами. Конечно, все это время они выезжали на его спине, а теперь будут скупать за гроши акции Уорд Вэлли, пока не выправится рынок. По всей вероятности, из своей добычи Натаниэль Леттон воздвигнет еще пару новых зданий для своего университета, Леон Гугенхаммер купит новые машины для своей яхты или приобретет целую флотилию яхт. Но что сделает со своей долей этот черт Доусетт, он не мог себе представить; вернее всего, откроет еще ряд банков.
Пламенный сидел и поглощал коктейль, вспоминая свою жизнь на Аляске и снова переживая те суровые годы, когда он бился за свои одиннадцать миллионов. Он был весь напоен жаждой мести: дикие мысли и неясные планы убить предателей мелькали в его голове. Вот что следовало сделать тому молодому человеку, вместо того чтобы лишать себя жизни. Он должен был стрелять в них, а не в себя! Пламенный достал портфель и вынул свой автоматический револьвер — большой кольт калибра 44. Он спустил предохранитель, повернул наружный ствол и высыпал содержимое обоймы через механизм. Выскочили один за другим восемь патронов. Он вложил их все в обойму, спустил в камеру и, взведя курок, поднял предохранитель. После этого, сунув револьвер в боковой карман пиджака, он заказал еще один коктейль и вернулся на свое место.
Упорно около часу он еще размышлял, но больше не улыбался. Морщины резче обозначились на его лице; в этих морщинах запечатлелся Север, укусы мороза, все, что он пережил и выстрадал, — длинные, бесконечные недели пути, холодные тундры Барроу, сокрушающие льдины Юкона, битвы со зверями и людьми, долгие месяцы в Койокуке, в аду, кишащем москитами, работа киркой и лопатой, страшные дни голода, рубцы и синяки от впивавшихся в тело ремней, мясная диета вместе с собаками и вся длинная вереница лет — двадцать лет, отданных напряженной непосильной работе.
В десять часов он встал и заглянул в городской справочник; затем надел ботинки, взял кэб и поехал. Дважды он менял кэб и наконец остановился у ночной квартиры сыскного агентства. Он лично занялся проведением своего плана, дал вперед большую сумму, выбрал шестерых нужных ему агентов и снабдил их инструкциями. Никогда еще эта простая работа не оплачивалась так хорошо: каждому, помимо жалованья от конторы, он дал чек на пятьсот долларов и в случае успеха обещал добавить столько же. Он был убежден, что в один из ближайших дней, если не раньше, три его молчаливых партнера сойдутся вместе. Каждому он приставил двух своих агентов. Ему нужно было знать время и место встречи.
— Ни перед чем не останавливайтесь, ребята, — был его последний наказ. — Я должен получить эти сведения. Что бы вы ни делали и что бы ни случилось, я вас выпутаю наверняка.
Возвращаясь в отель, он снова менял кэбы. Поднявшись в свою комнату, он проглотил еще стакан коктейля, лег в постель и уснул. Наутро, одевшись и побрившись, он заказал завтрак и газеты и стал ждать. Но больше он не пил. С десяти часов утра начались звонки по телефону: агенты давали отчет. Натаниэль сел в поезд в Тэрритаун. Джон Доусетт едет по подземной железной дороге. Леон Гугенхаммер еще не выходил, хотя, несомненно, он дома. И, разложив перед собой карту, Пламенный следил за своими тремя партнерами, съезжавшимися в одно место. Натаниэль Леттон был в своей конторе в Мючуэл Соландер. Затем к нему присоединился Леон Гугенхаммер. Доусетт все еще не трогался из своей конторы. Но в одиннадцать часов пришло известие, что и он приехал. Несколько минут спустя Пламенный мчался на автомобиле в Мючуэл Соландер.
