Драма Льва Толстого «Живой труп»: Страница 8
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Те же, без Феди и лакея.
Коротков. Кто это к нему? Наверно, Машка.
Стахович. Какая Машка?
Коротков. Цыганка Маша. Втюрилась в него, как кошка влюблена.
Стахович. Какая милая. И поет.
Афремов. Прелесть! Танюша да она. Вчера они с Петром пели.
Стахович. Ведь экой счастливец этот...
Афремов. Что его бабы любят, бог с ним.
Коротков. Терпеть не могу цыганок. Никакого изящества нет.
Буткевич. Ну, не говори.
Коротков. Я их всех за одну француженку отдам.
Афремов. Ну, да ты известный эстет. Пойти посмотреть, кто это. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же, без Афремова.
Стахович. Если Маша, так приведи ее сюда, пусть споет. Нет, теперь не то цыгане. Танюша была. Ах, черт возьми.
Буткевич. А я думаю, что всё то же.
Стахович. Как то же, когда романсы пошлые вместо песни?
Буткевич. И романсы есть хорошие.
Короткое. А хочешь пари, что я заставлю спеть, и ты не узнаешь: песня это или романс?
Стахович. Коротков вечно пари.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Те же и Афремов.
Афремов (входит). Господа, это не Маша. А принять ее негде, кроме здесь. Пройдемте в биллиардную.
Коротков. Давай пари. Что, заробел?
Стахович. Хорошо, хорошо.
Коротков. Вот и попадешь на бутылку.
Стахович. Ну ладно. Вино захвати.
Уходят, разговаривая.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Входят Федя и Саша.
Федя. Пойдем сюда. Ах, ах. Как это ты. Да, да...
Саша (смущенно). Федя, прости меня, если тебе неприятно, но, ради бога, выслушай меня. (Голос ее дрожит.)
Федя (ходит по комнате. Саша села, смотрит на него). Слушаю.
Саша. Федя, вернись домой.
Федя. Я тебя очень понимаю, Саша, милая, и на твоем месте я бы сделал то же: постарался бы как-нибудь вернуть все к старому, но на моем месте, если ты, милая, чуткая девочка, была бы, как ни странно это сказать, на моем месте,— ты бы наверное сделала то, что я, то есть ушла бы, перестала бы мешать чужой жизни...
Саша. Как мешать? Разве Лиза может жить без тебя?
Федя. Ах, милая Саша, голубушка, может, может. И еще будет счастлива, гораздо счастливее, чем со мной.
Саша. Никогда.
Федя. Это тебе кажется. (Держит в руке письмо и гнет.) Да не в том дело, то есть не то что не в том дело, а главное дело в том, что я-то не могу. Знаешь, толстую бумагу перегибай так и этак. И сто раз перегнешь. Она все держится, а перегнешь сто первый раз, и она разойдется. Так между мной и Лизой. Мне слишком больно смотреть ей в глаза. И ей также — поверь.
Саша. Нет, нет.
Федя. Говоришь нет, а сама знаешь, что да.
Саша. Я могу только по себе судить. Если бы я была на ее месте и ты бы ответил то, что ты отвечаешь, это было бы ужасно для меня.
Федя. Да, для тебя.
Молчание. Оба смущены.
Саша (встает). Неужели так и останется?
Федя. Должно быть.
Саша. Федя, вернись.
Федя. Спасибо тебе, милая Саша. Всегда ты мне останешься дорогим воспоминанием... но прощай, голубушка. Дай мне поцеловать тебя. (Целует ее в лоб.)
Саша (взволнованная). Нет, я не прощаюсь и не верю, и не хочу верить... Федя...
Федя. Ну так слушай же. Только слово, что то, что я тебе скажу, никому не скажешь. Даешь слово?
Саша. Разумеется.
Федя. Ну так слушай, Саша. Правда, что я муж, отец ее ребенка, но я лишний. Постой, постой не возражай. Ты думаешь, я ревную? Нисколько. Во-первых, не имею права, во-вторых, не имею повода. Виктор Каренин старый ее друг и мой тоже. И он любит ее, и она любит его.
Саша. Нет.
Федя. Любит, как может любить честная, нравственная женщина, которая не позволяет себе любить никого, кроме мужа, но она любит и будет любить, когда препятствие это (показывает на себя) будет устранено. И я устраню его, и они будут счастливы. (Голос дрожит.)
Саша. Федя, не говори так.
Федя. Ведь ты знаешь, что это правда, и я буду рад их счастью, и лучше я ничего не могу сделать, и не вернусь, и дам им свободу, и так и скажи. И не говори, не говори, и прощай. (Целует ее в голову и отворяет дверь.)
Саша. Федя, я восхищаюсь перед тобой.
Федя. Прощай, прощай.
Саша уходит.
