Роман Жюля Верна «Вокруг Луны»: Глава 7. Минута опьянения

Это любопытное, но вполне логичное, странное, но объяснимое явление могло произойти только при данных необычайных условиях. Всякий предмет, выброшенный из вагона наружу, должен был следовать по той же траектории и мог остановиться только вместе со снарядом. Эта тема дала повод к беседам, которые затянулись до самой ночи. Волнение путешественников увеличивалось по мере их приближения к цели. Они готовились к неожиданностям, ждали новых «чудес» и находились в таком состоянии, что ничто не могло бы их удивить. Их воображение намного опережало снаряд, скорость которого, незаметно для пассажиров, уже значительно снизилась, и Луна с каждой минутой увеличивалась на их глазах. Казалось, им достаточно протянуть руку, чтобы дотянуться до нее…

На другой день, 5 декабря, все трое были уже на ногах с пяти часов утра. Если верить вычислениям, то этот день должен быть последним днем их странствия. Именно в этот день, ровно в полночь, в самый момент полнолуния, они должны были достигнуть блестящего диска Луны. В ближайшую же полночь должно было завершиться самое необычайное из всех путешествий, какие только предпринимались в древние или в новые времена. Поэтому уже ранним утром сквозь окна, посеребренные лучами Луны, они приветствовали ночное светило радостными и дружескими возгласами: «Ура!»

Луна величественно плыла по звездному небу; еще несколько градусов – и она очутится именно в той точке пространства, где должна произойти ее встреча со снарядом. Барбикен на основе собственных расчетов установил, что снаряд упадет в северном полушарии, где тянутся обширные равнины и лишь кое-где попадаются редкие горы – обстоятельство благоприятное, если лунная атмосфера, как полагали, действительно сохранилась только в лунных низинах.

– Равнина к тому же гораздо удобнее для нашей посадки, чем горы, – заметил Ардан. – Житель Луны, которого высадили бы в Европе на Монблане или в Азии на вершине Гималаев, еще не вправе был бы сказать, что находится на Земле.

– Есть и еще одно удобство, – добавил капитан Николь, – если снаряд упадет на плоскую поверхность, он остановится тотчас же, как только прикоснется к ней. С горы же, наоборот, он покатится как колесо, а так как мы не белки, то нам уже не выйти живыми из ядра. Стало быть, все к лучшему.

Успех дерзкого предприятия и в самом деле казался уже несомненным. Но Барбикен был все же чем-то озабочен, хотя и хранил молчание, не желая волновать своих спутников.

Дело в том, что движение снаряда по направлению к северному полушарию Луны доказывало, что его траектория несколько отклонилась. По математическим выкладкам, выстрел должен был нацелить снаряд в самый центр лунного диска. Отклонение было очевидным, но что же могло его вызвать?

Барбикен, не имея каких-либо исходных данных, не мог понять, ни даже определить степень такого отклонения. Однако он надеялся, что это отклонение не будет иметь иных последствий, кроме их посадки в северных областях Луны, как раз наиболее для этого благоприятных.

Поэтому Барбикен, не делясь ни с кем своими опасениями, довольствовался тем, что внимательно наблюдал Луну, стараясь по возможности уловить степень отклонения снаряда.

Что могло быть ужаснее предположения, что снаряд, не достигнув цели, начнет удаляться от Луны и унесется в межпланетное пространство!

Теперь Луна уже не казалась плоским диском, уже все яснее вырисовывались ее выпуклости и горы. Если бы солнечные лучи падали сейчас на Луну косо, а не отвесно, то благодаря отбрасываемой ими тени можно было бы ясно различить высокие кольцеобразные лунные горы, увидеть зияющие кратеры и причудливые трещины, бороздящие необозримые лунные равнины. Но сейчас весь этот рельеф стушевывался из-за яркого солнечного освещения. Можно было лишь с трудом разглядеть крупные темные пятна, которые придают Луне сходство с человеческим лицом.

– Лицо, да и только, – сказал Ардан. – Но я обижен за прекрасную сестру Аполлона – оказывается, она рябая!

Путешественники на таком близком расстоянии от цели не отрываясь вглядывались в этот неведомый мир. В своем воображении они уже странствовали по новой стране. Они взбирались на высокие пики, спускались на дно широких кратеров. То тут, то там им чудились обширные моря, едва сдерживаемые в берегах давлением разреженной атмосферы, горные потоки, несущие свои воды в эти моря. Склонясь над бездной, они надеялись услышать хоть какой-нибудь звук с этого вечно безмолвного светила.

Этот день ярче всего запечатлелся в памяти друзей. Ни одна подробность не изгладилась из их воспоминаний. Безотчетная тревога овладевала ими по мере приближения к цели. Эта тревога, конечно, усилилась бы, если бы они только знали, насколько уменьшилась скорость снаряда: она показалась бы им явно недостаточной, чтобы долететь до цели.

В это время снаряд уже почти ничего не весил. Вес его уменьшался непрерывно и должен был полностью исчезнуть; такое поразительное явление возможно лишь в точке, где лунное притяжение уравновешивается земным.

Однако, несмотря на все волнения, Ардан с привычной ему аккуратностью не забыл приготовить завтрак. Друзья закусили с большим аппетитом. Что может быть вкуснее бульона, сваренного на газе? Что может быть лучше консервированного мяса? В довершение пиршества было выпито несколько стаканов отменного французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники – если они существуют – должны под палящими лучами Солнца давать самые прекрасные сорта вин. Предусмотрительный француз захватил с собою на всякий случай несколько драгоценных лоз Медока и Кот д'Ора, на которые он возлагал большие надежды.

Кислородный аппарат Рейзе и Реньо действовал с необычайной точностью. Воздух в снаряде был совершенно чистым. Ни одна молекула углекислоты не могла устоять против едкого натра, а кислород, по словам капитана Николя, был «самого первого сорта». Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с воздухом, умеряло его сухость; немногие дома Парижа, Лондона, Нью-Йорка, немногие театральные залы находились в столь идеальных гигиенических условиях.

Но для правильного действия аппарата за ним требовался тщательный уход. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы утечки, проверял краны и устанавливал температуру газа. До сих пор все шло как нельзя лучше, путешественники, подражая почтенному Дж. Т. Мастону, начинали заметно полнеть, и, доведись им провести в своей «тюрьме» еще несколько месяцев, они вышли бы из нее совершенно неузнаваемыми. Одним словом, с ними происходило то же, что и с цыплятами в клетке, – они жирели с каждым днем.

Глядя в окно, Барбикен видел труп пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно подвывала при виде останков Сателлита. Но весь этот хлам казался неподвижным, словно он лежал на земле.

– Знаете ли, друзья, – сказал Ардан, – если бы один из нас не перенес первого толчка при вылете, было бы очень трудно «предать земле» его останки, то есть я хочу сказать «предать эфиру», так как здесь эфир заменяет землю. Посмотрите на труп Сателлита, он преследует нас как угрызения совести!

– Да, это было бы невесело, – ответил Николь.

– Ах, – воскликнул Мишель. – Я жалею только о том, что здесь нельзя погулять! Какое было бы наслаждение парить в этом лучезарном эфире, купаться и кувыркаться в живительных солнечных лучах! Если бы Барбикен догадался запастись скафандром и воздушным насосом, я бы рискнул вылезти из снаряда и умостился бы на нем в позе какой-нибудь «химеры» или «гиппогрифа».

– Неисправимый мечтатель, – рассмеялся Барбикен, – поверь, что ты недолго бы красовался в виде своего гиппогрифа, потому что, несмотря на скафандр, тебя раздуло бы от содержащегося в тебе самом воздуха, ты лопнул бы, как граната или как воздушный шар, залетевший слишком высоко в небо. Брось свои сожаления и запомни: пока мы парим в пустоте, всякие сентиментальные прогулки за пределами снаряда запрещаются.

Мишель Ардан нехотя поддался убеждениям товарища. Он согласился, что его мечты трудновыполнимы, но все же не невозможны, так как слова «невозможно» в его словаре не существовало.

Беседа переходила с одной темы на другую и не прерывалась ни на минуту.

Трем друзьям казалось, что в их головах родятся самые разнообразные идеи с тою же быстротой, как распускаются молодые побеги под первыми лучами весеннего солнца. Они чувствовали себя просто переполненными «идеями».

Среди множества вопросов и ответов, обсуждавшихся в это утро, Николь затронул вопрос, который озадачил друзей.

– Вот что, – сказал капитан, – лететь на Луну, конечно, очень интересно, а как-то мы вернемся назад?

Собеседники с изумлением переглянулись. Можно было подумать, что этот вопрос встал перед ними впервые.

– Что ты хочешь сказать? – серьезно спросил Барбикен.

– Мне кажется неуместным толковать о возвращении из страны, в которую мы даже еще и не прибыли, – добавил Мишель.

– Я же не говорю об отступлении, – возразил Николь, – но я повторяю свой вопрос: каким способом мы вернемся?

– Этого я не знаю, – ответил Барбикен.

– А я и знал бы, все равно не вернулся бы, – ответил Мишель.

– Вот так ответ! – воскликнул Николь.

– Я его одобряю, – заявил Барбикен. – И прибавлю со своей стороны, что ваш вопрос в настоящую минуту не имеет никакого существенного значения. Впоследствии, если мы найдем нужным вернуться на Землю, мы и подумаем об этом. Если колумбиады на Луне и не будет, то снаряд-то ведь всегда останется с нами.

– Хорошо утешение! Пуля без ружья!

– Ружье всегда можно сделать, – возразил Барбикен, – порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. К тому же, чтобы возвратиться на Землю, нужно преодолеть лишь лунное притяжение; достаточно будет подняться над Луной на восемь тысяч лье, чтобы потом, в силу закона тяготения, снаряд сам собой упал на Землю.

– Довольно, – перебил Мишель, воодушевляясь. – И слышать не хочу о возвращении! Поговорили, и будет. А вот что касается сообщения с нашими старыми земляками – по-моему, наладить его будет нетрудно.

– Каким же это образом?

– Посредством болидов, извергаемых лунными вулканами.

– Весьма остроумная идея, Мишель, – серьезно сказал Барбикен. – Лаплас высчитал, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно силы, в несколько раз превышающей метательную силу наших пушек. А ведь вулканы обладают гораздо большей силой извержения.

– Ура! – закричал Мишель. – Болиды – прекрасные почтальоны и при этом еще даровые! Ну и посмеемся же мы над нашим почтовым ведомством! Но я думаю…

– О чем ты думаешь?

– Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку! Мы могли бы обмениваться с Землей телеграммами!

– Черт возьми! – ответил Николь. – А вес проволоки длиной в восемьдесят шесть тысяч лье тебе нипочем?

– Конечно, нипочем! Можно было только удвоить заряд колумбиады! Его можно было бы утроить, учетверить, упятерить! – кричал Мишель, все больше разгорячаясь.

– Против этого проекта, – сказал Барбикен, – я выскажу только одно возражение. А именно: проволока при вращательном движении Земли наматывалась бы на снаряд, как цепь на вал, и, стало быть, неизбежно притянула бы нас обратно на Землю.

– Что за дьявольщина! – вскричал Мишель. – Значит, все мои нынешние идеи невыполнимы. Идеи, достойные Мастона! Кстати, я уверен, что если мы не вернемся на Землю, то Мастон непременно навестит нас на Луне!

– Не сомневаюсь в этом, – горячо подтвердил Барбикен. – Он верный и смелый товарищ. Да к тому же это и не так уж трудно! Колумбиада прочно врыта в землю Флориды! Хлопка и азотной кислоты для пироксилина хватит! Луна снова пересечет зенит Флориды! Через восемнадцать лет она будет в точности в той же самой точке, что и сейчас.

– Ну еще бы, – вторил Мишель, – Мастон, конечно, навестит нас, а с ним и наши друзья: Эльфистон, Бломсбери, все члены «Пушечного клуба»… Ну и устроим же мы им прием! А там, глядишь, между Луной и Землей установятся уже регулярные рейсы поездов и снарядов! Ура Мастону!

Если уважаемый Мастон и не был в состоянии расслышать эти «ура», выкрикиваемые в его честь, то в ушах у него звенело наверняка. Что-то поделывал он в это время? Стоял, бедняга, на своем наблюдательном посту в Скалистых горах, на астрономической станции Лонгспика, и старался разыскать в беспредельном пространстве снаряд колумбиады. Если он думал в эту минуту о своих дорогих друзьях, то надо сказать, что и они не оставались в долгу, и под влиянием какого-то странного возбуждения все их лучшие мысли и чувства были связаны с ним.

Чем же, однако, объяснялось это усиливавшееся с каждой минутой возбуждение пассажиров снаряда? Лица их раскраснелись, точно они сидели перед раскаленной печью: дыхание сделалось бурным: легкие работали, как кузнечные мехи; глаза горели, голоса звучали оглушительно громко; каждое слово вылетало из их уст, как пробка из бутылки шампанского. Их жесты стали беспокойными, им не хватало места, чтобы развернуться, и, что всего удивительнее, они даже не замечали своего странного нервного возбуждения. Однако они были трезвы, это не подлежало никакому сомнению. Следовало ли приписать это странное мозговое возбуждение необычайной обстановке, близости ночного светила, от которого их отделяло всего несколько часов пути, или таинственному влиянию Луны на их нервную систему?

– А теперь, – резко произнес Николь, – раз не известно, возвратимся ли мы с Луны, я хочу знать, что мы станем на ней делать.

– Что мы станем делать? – воскликнул Барбикен, грозно топая ногой, словно он находился в фехтовальном зале. – Я этого и знать не хочу!

– Ах, ты не знаешь? – взревел Мишель, и его крик вызвал громкое эхо в снаряде.

– Нисколько об этом не забочусь! – в унисон ему кричал Барбикен.

– А я знаю! – воскликнул Мишель.

– Ну и скажи! – завопил Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать раскаты своего голоса.

– Захочу – скажу! – ответил Мишель, резко хватая товарища за руку.

– Говори сию минуту, – гремел Барбикен, сверкая глазами и грозя кулаком. – Ты увлек нас в это безумное путешествие, и мы желаем, наконец, знать зачем!

– Да, – заорал Николь, – если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!

– Зачем! – вскричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. – Ты хочешь знать зачем? Затем, чтобы именем Соединенных Штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить к Союзу сороковой штат! Чтобы колонизовать Луну, обработать ее, заселить, насадить там все чудеса науки, искусства и техники! Чтобы цивилизовать селенитов, если они только уже не цивилизованнее нас, и, наконец, провозгласить у них республику, если они еще не догадались сделать это сами!

– Да существуют ли еще на Луне эти селениты? – зарычал Николь, которым под влиянием непонятного опьянения словно овладел дух противоречия.

– Кто говорит, что селенитов нет? – угрожающе завопил Мишель.

– Я! – проревел в ответ Николь.

– Капитан! Посмей только повторить эту дерзость, и я заткну тебе глотку!

Противники готовы были кинуться с кулаками друг на друга, и нелепый спор грозил превратиться в побоище, если бы Барбикен, подскочив, не бросился их разнимать.

– Стойте, безумные! – крикнул он, разводя Николя и Мишеля. – Если селенитов нет, мы обойдемся и без них.

– Ну конечно! – орал Мишель, уже позабыв все свои предшествующие утверждения. – Мы можем обойтись и без них!

– На черта нам селениты!.. Долой селенитов!

– Луна будет наша! – кричал Николь.

– Мы втроем провозгласим республику!

– Я буду конгрессом! – вопил Мишель.

– А я сенатом! – орал Николь.

– А Барбикен президентом! – рычал Мишель.

– Президент должен быть избран народом! – крикнул Барбикен.

– Президент будет избираться конгрессом, – завопил Мишель. – А так как я и есть конгресс, то я единогласно избираю тебя президентом!

– Ура! Ура! Да здравствует президент Барбикен! – кричал Николь.

– Гип-гип, ура! – подхватил Мишель Ардан. Затем «президент» вместе с «сенатом» громовыми голосами затянули популярную песенку «Янки дудл», а «конгресс» вторил им, распевая в басовом регистре «Марсельезу».

Тут началась такая безудержная пляска с исступленными жестами, дикими конвульсиями и клоунскими кульбитами, что Диана, присоединившись к этой вакханалии, неистово завыла и подпрыгнула к самому своду снаряда. Оттуда послышалось непонятное хлопанье крыльев и необычайно звонкий петушиный крик.

Пять или шесть кур, как обезумевшие летучие мыши, взлетели под потолок, ударяясь с размаху о стенки снаряда.

Тут путешественники пришли в состояние полного опьянения. Непонятно почему, воздух обжигал им легкие и дыхательное горло. Наконец в беспамятстве они замертво упали на дно снаряда.