Роман Жюля Верна «Вокруг Луны»: Глава 6. Вопросы и ответы

Четвертого декабря хронометры показывали пять часов земного утра, когда путешественники проснулись после пятидесятичетырехчасового путешествия. Они провели в снаряде только пятью часами сорока минутами больше половины предполагаемого срока, а между тем ядро успело пролететь уже семь десятых всего пути. Это несоответствие объяснялось непрерывным снижением скорости снаряда.

Когда друзья через нижнее окно поглядели на Землю, она показалась им темным пятном, померкшим в солнечном сиянии. Ни серпа, ни пепельного света – ничего уже не было. На следующий день в полночь нужно было ждать «новоземелия» в то самое время, когда Луна вступит в фазу полнолуния. Наверху ночное светило становилось все ближе и ближе к траектории снаряда, так что встреча должна была произойти точно в назначенный срок. Весь черный небосвод был испещрен множеством сверкающих точек, которые как будто медленно передвигались, но вследствие огромных расстояний, отделяющих их от снаряда, относительная величина их не изменялась. Солнце и звезды видны были так же, как и с Земли. Луна же хотя и казалась значительно крупнее, но в сравнительно слабые подзорные трубы путешественников еще нельзя было наблюдать ни деталей ее поверхности, ни топографического или геологического строения.

Время протекало в непрерывных беседах. Говорили главным образом о Луне; каждый высказывал все, что знал: Барбикен и Николь, как и всегда, делились научными сведениями, а Мишель угощал их своими неистощимыми фантазиями. Много толковали о самом снаряде, о его положении в пространстве и направлении пути, о возможных случайностях, о необходимых предосторожностях, которые следовало принять при падении на Луну.

Как-то раз во время завтрака один вопрос Мишеля о снаряде вызвал очень любопытный ответ Барбикена, который стоит здесь привести.

Мишеля интересовало, что случилось бы со снарядом, если бы при начальной скорости полета его остановило какое-либо препятствие.

– Я не представляю себе, – сказал председатель «Пушечного клуба», – что могло бы остановить снаряд?

– Ну все-таки предположим, что это случилось бы!

– Твое предположение совершенно невероятно, – ответил Барбикен. – Разве что сила толчка оказалась бы недостаточной; но в таком случае скорость снаряда стала бы снижаться постепенно, а внезапной остановки все-таки произойти не могло.

– Ну а если бы он столкнулся с каким-нибудь телом?

– С каким же, например?

– Да хоть с тем же огромным болидом, который мы встретили.

– Тогда, – сказал Николь, – снаряд вместе со всеми нами разлетелся бы на тысячу кусков.

– Мало этого, – добавил Барбикен, – мы бы при этом заживо сгорели.

– Сгорели! – удивился Мишель. – А жаль, что ничего подобного не случилось: интересно было бы посмотреть.

– Много бы ты увидел! – отозвался Барбикен. – Теперь известно, что тепло есть особый вид движения; если ты нагреваешь воду, то есть сообщаешь ей теплоту, это значит, что ты приводишь в движение частицы воды.

– Подумайте! – воскликнул Мишель. – Вот остроумная теория.

– И совершенно правильная, милый друг. Теплота – это движение молекул, то есть попросту движение мельчайших частиц тела. Если нажать тормоз железнодорожного поезда, он остановится. А куда же при этом денется движение? Движение превратится в теплоту, и тормоз нагреется. Почему смазывают оси колес? Чтобы предотвратить нагрев, иначе произойдет потеря движения, превращенного в тепло. Понимаешь?

– Еще бы! – воскликнул Мишель. – Прекрасно понимаю! Значит, например, если я очень долго бежал или плавал и с меня градом катит пот, почему я останавливаюсь? Очень просто: мое движение превратилось в теплоту!

Шутка Мишеля заставила Барбикена улыбнуться. Затем он снова вернулся к своей теории:

– Таким образом, в случае столкновения нашего снаряда с каким-нибудь телом случилось бы то же, что и с пулей, которая отскакивает горячей после удара о металлическую пластину. Ее движение превращается в теплоту. Я утверждаю, что, если бы наше ядро столкнулось с болидом, резкое сокращение его скорости вызвало бы такую температуру, что снаряд в одно мгновение не только расплавился, а даже испарился бы.

– А что же случилось бы, если бы Земля внезапно прекратила свое поступательное движение? – спросил Мишель.

– Ее температура повысилась бы до такой степени, что наша планета тотчас превратилась бы в пар.

– Здорово, – сказал Мишель, – вот прекрасное средство покончить с нашим миром и избавить людей от всех земных несчастий.

– А если бы Земля упала на Солнце? – спросил Николь.

– По расчетам, – ответил Барбикен, – такое падение вызвало бы развитие теплоты, равной теплоте сгорания тысячи шестисот шаров угля, по объему равных земному шару.

– Недурная порция тепла для Солнца! – воскликнул Мишель. – Обитатели Урана и Нептуна вряд ли пожаловались бы на такую прибавку, ведь они, должно быть, замерзают от холода на своих планетах.

– Итак, друзья мои, – продолжал Барбикен, – всякое резко прерванное движение порождает теплоту. На основании этой теории можно допустить, что солнечное тепло поддерживается множеством болидов, которые непрерывным градом падают на поверхность Солнца. Вычислено даже, что…

– Берегись, осторожнее, – вставил Мишель, – мы опять подходим к цифрам.

– Вычислено даже, – продолжал невозмутимо Барбикен, – что при ударе каждого болида о поверхность Солнца развивается количество тепла, равное теплу от сгорания четырех тысяч единиц каменного угля того же объема.

– А какова теплота Солнца? – спросил Мишель.

– Если бы Солнце окружить слоем угля толщиной в двадцать семь километров, то сгорание его дало бы теплоту, равную солнечной.

– И эта теплота?..

– Посредством этой теплоты можно бы в час вскипятить два миллиарда девятьсот миллионов кубических мириаметров воды.

– Почему же мы до сих пор не изжарились? – воскликнул Мишель.

– Потому что атмосфера, окружающая земной шар, поглощает четыре десятых солнечного тепла. К тому же тепло, получаемое Землею, составляет не более одной двухмиллиардной доли всего солнечного тепла.

– Я вижу, – сказал Мишель, – что все к лучшему на этом свете и что эта ваша атмосфера полезная штука, потому что она не только позволяет нам дышать, но и мешает нам изжариться.

– Да, – сказал Николь, – но на Луне, к несчастью, дело обстоит по-другому.

– Подумаешь! – воскликнул неунывающий Мишель. – Если там есть жители, они чем-то дышат. Если их уже нет, они, я надеюсь, оставили достаточно кислорода на троих человек хотя бы где-нибудь в долинах, где он мог скопиться благодаря своей тяжести. Ну что ж, мы не будем взбираться на горы, вот и все!

С этими словами он встал и направился к окну смотреть на сиявший ослепительным блеском лунный диск.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Здорово же там жарко!

– Не говоря уже о том, – прибавил Николь, – что день на Луне длится триста шестьдесят часов.

– Но зато, – пояснил Барбикен, – и ночи там такие же длинные, а так как тепло теряется в пространство от излучения, ночная температура Луны не должна отличаться от температуры межпланетных пространств.

– Теплое местечко, что и говорить! – сказал Мишель. – Ну что же, не беда! Я бы хотел уже быть там! Эх, дорогие друзья, а ведь и впрямь забавно иметь Землю вместо Луны, видеть, как она встает из-за горизонта, угадывать очертания ее материков и говорить себе: «Вот тут Америка, а вон там Европа», потом следить, как она меркнет в солнечных лучах. Кстати, Барбикен, могут ли лунные жители наблюдать затмения?

– Да, солнечные затмения могут, – ответил Барбикен, – когда центры Солнца, Луны и Земли находятся на одной прямой линии и притом Земля стоит между обоими светилами. Но эти затмения частичные, потому что Земля, заслоняющая, как экран, солнечный диск, слишком мала и оставляет видимой большую часть Солнца.

– А почему же не может быть полного затмения? – спросил Николь. – Ведь теневой конус, отбрасываемый Землей, выходит далеко за пределы Луны!

– Да, если не учитывать преломления лучей в земной атмосфере. И нет, если мы будем иметь в виду это преломление. Обозначим дельтой прим горизонтальный параллакс, а р прим видимый диаметр…

– Ух, – вздохнул Мишель, – опять половина v плюс ноль в квадрате. Говори, пожалуйста, так, чтобы тебя могли понять простые смертные, ходячая ты алгебра!

– Изволь! – согласился Барбикен. – Итак, говоря вульгарно, так как среднее расстояние от Луны до Земли равно шестидесяти радиусам Земли, то длина теневого конуса вследствие преломления сократится по крайней мере до сорока двух радиусов. А поэтому во время затмений Луна оказывается за пределами чисто теневого конуса и освещается не только периферийными, но и центральными солнечными лучами.

– Тогда почему же все-таки затмение происходит, раз, по-вашему, его быть не должно? – шутливо допытывался Мишель.

– Только потому, что эти солнечные лучи оказываются ослабленными преломлением и большая их часть поглощается атмосферой, через которую они проходят.

– Такое объяснение меня вполне удовлетворяет, – заявил Мишель. – К тому же мы все это проверим, когда окажемся на Луне. А теперь, Барбикен, скажи мне, веришь ли ты, что Луна – древняя планета?

– Что за идея?

– Представь, – сказал Мишель с забавной важностью, – мне тоже иногда приходят в голову разные идеи.

– Эта идея принадлежит не Мишелю, – сказал Николь.

– Ну и слава богу, значит, я плагиатор.

– Ну конечно, – ответил Николь. – Если верить преданиям древних, жители Аркадии, например, считали, что их предки жили в те времена, когда Луна еще не была спутником Земли. На основании этого некоторые ученые считали Луну кометой, чья орбита однажды приблизилась к Земле настолько, что оказалась в сфере притяжения Земли.

– Ну а что же в этой гипотезе соответствует истине? – спросил Мишель.

– Да ничего, – ответил Барбикен, – и доказательством тому служит тот факт, что на Луне не осталось и следа той газообразной оболочки, которая всегда окружает кометы.

– А разве Луна, – предположил Николь, – прежде чем она стала спутником Земли, не могла, находясь в перигелии, настолько близко подойти к Солнцу, чтобы все ее газообразные вещества испарились?

– Могло быть и так, друг Николь, но это маловероятно.

– Почему?

– Потому что… Впрочем, не знаю почему.

– Ага! – торжествовал Мишель. – О том, чего мы не знаем, можно написать сотни томов.

– А скажите, пожалуйста, который теперь час? – спросил Барбикен.

– Три часа, – ответил Николь.

– Как незаметно проходит время в беседах таких ученых, как мы, – сказал Мишель. – Я чувствую, как с каждым часом я становлюсь умнее и образованнее.

С этими словами он залез под свод снаряда, «чтобы лучше наблюдать Луну», как он выразился. Товарищи его в это время смотрели в нижнюю раму, где не видно было ничего нового.

Через несколько минут Ардан снова спустился вниз и, подойдя к боковому иллюминатору, вскрикнул от изумления.

– Что случилось? – спросил Барбикен.

Председатель «Пушечного клуба» поспешно подошел к окну и увидел нечто вроде сплющенного мешка, который летел в нескольких метрах от снаряда. Мешок, казалось, висел неподвижно. Следовательно, он летел с тою же скоростью, что и ядро.

– Это еще что за штука? – спросил Ардан. – Может быть, это какая-нибудь межпланетная частица, которую наш снаряд захватил в сферу своего притяжения, и этот «спутник» будет сопровождать нас до самой Луны?

– Меня вот что удивляет, – заметил Николь. – Каким образом это тело, удельный вес которого, несомненно, намного меньше удельного веса нашего снаряда, может так стойко держаться на одном уровне с нами.

– Николь, – сказал Барбикен после нескольких минут размышления, – я не знаю, что это за тело, но могу вам объяснить, почему оно держится на одном уровне с нашим снарядом.

– Почему же?

– Потому что мы теперь летим в пустоте, мой дорогой капитан, а в пустоте все тела падают или движутся (что одно и то же) с одинаковой скоростью, независимо ни от формы тела, ни от его веса. Это воздух своим сопротивлением создает различия в весе. Если из длинной трубы выкачать насосом весь воздух, то всякий предмет, который вы введете в эту трубу, будь то пылинки или кусочки свинца, станет двигаться в ней с одинаковой скоростью. И здесь, в межпланетном пространстве, мы имеем ту же причину и те же следствия.

– Совершенно верно, – подтвердил Николь. – Значит, все, что бы мы ни выкинули из снаряда, будет лететь вместе с нами вплоть до самой Луны.

– Какие же мы дураки! – воскликнул Мишель.

– Чем же мы заслужили такую лестную характеристику? – спросил Барбикен.

– А тем, что мы не догадались наполнить наш вагон всякими полезными предметами: книгами, инструментами, орудиями и так далее. Мы теперь могли бы их выбросить, и все это следовало бы за нами к месту назначения. Вот это мысль! Почему бы нам самим не прогуляться, как этот болид? Почему бы не выпрыгнуть в пространство через одно из окон? Какое должно быть наслаждение парить в эфире! И притом в более выгодном положении, чем птица, которая должна работать крыльями, чтобы не упасть.

– Прекрасно, – сказал Барбикен. – А чем бы ты стал дышать?

– Проклятый воздух, его всегда не хватает там, где он нужен!

– Зато если бы воздуха хватило, Мишель, ты очень скоро отстал бы от нас, так как твой удельный вес меньше веса снаряда.

– Выходит, что это заколдованный круг?

– Самый что ни на есть заколдованный!

– Значит, придется еще посидеть взаперти в этом вагоне?

– Придется.

– Черт побери! – неистово закричал Мишель.

– Что с тобой? – спросил Николь.

– Я угадал, что это за мнимый болид. Никакой это не астероид и не осколок планеты!

– Что же это, по-твоему? – спросил председатель «Пушечного клуба».

– Это наш несчастный пес! Это супруг Дианы.

Действительно, этот предмет, сплющенный, неузнаваемый, плоский, как волынка, из которой выпустили воздух, был труп Сателлита, летевший вслед за снарядом к Луне.