Поэма Руставели «Витязь в тигровой шкуре»: Сказ 5. Тариэля первый рассказ о себе, Автандилу поведанный
«Я хочу, чтоб со вниманьем ты в рассказанное вник,
В то, что я едва заставлю выговаривать язык.
От которой стал безумен, безутешен, бледнолик,
Та вдали, а я, скорбящий, кровью плачущий, поник.
Всем известно, что царило в Индостане семь царей.
Парсадан шесть царств индийских сделал вотчиной своей;
Был царящий над царями всех богаче и щедрей,
Станом — лев, а ликом — солнце, побеждал других вождей.
Был седьмым царем отец мой, устрашитель вражьих стран.
Не таясь, вступал в сраженье мой родитель Саридан.
В царство враг войти боялся, был он ждан или неждан,
И охотой услаждался царь, удачей осиян.
Но свобода надоела, стало сердце тосковать,
Он сказал: „Врагов привык я отражать и поражать,
Отовсюду их отбросил, и велик мой пир опять.
Что ж, отправлюсь наше царство Парсадану передать!“
И тогда же к Парсадану он гонца послать велел,
Поручил сказать: „Ты целым Индостаном овладел;
Силу сердца твоего я днесь изведать захотел,
Пусть же верной службы слава мне достанется в удел!“
Парсадан веселый молвил: „Пусть на пир все поспешат“
Саридану весть отправил: „Славлю бога многократ,
Ибо, в Индии мне равный, царь ко мне явиться рад.
Приезжай, тебя я встречу, как родитель и как брат!“
Амирбарством и уделом был отец мой наделен;
Там амиром-спасаларом амирбару быть — закон.
В этой должности высокой славы всей достигнул он.
Амирбар царю подобен, только цезарства лишен.
Царь с отцом моим достойным обращался, как с ровнёй,
Говорил: „Тебе подобных нет в державе ни в одной“.
Шел он в бой, — с мольбой о мире шли враги наперебой.
С ним настолько я не сходен, сколь со мною кто иной.
Были царь с женой бездетны, труден был их жизни путь,
Неутешно горевали, и в тоске сжималась грудь.
День пришел, и я родился — день несчастный проклят будь!
Царь сказал: „Взращу, как сына, нам не чуждого отнюдь“.
Я, четою царской взятый, к царской пышности привык,
Для господства был воспитан, чтоб над войском стал велик;
Мудрецы меня учили по велению владык.
Стал я львиной силой славен, словно солнце светолик.
Сколь померк я, знает это свет мой видевшая там.
Мне завидовало солнце, словно сумерки утрам.
Все шептали: „Он подобно древу рая, свеж и прям“.
Днесь я тень того сиянья, прежним преданного дням.
Зачала царица наша, было мне тогда пять лет
Разрешилась дщерью…» — молвил и вздохнул, теряя цвет.
Грудь ему Асмат омыла и очам вернула свет. Вновь сказал:
«Светлейшим солнцем был тогда же мир согрет.
Я сказал о несказанном, и мала моя хвала.
Парсадан развеселился, торжествам пора пришла,
И сошлись цари с дарами дорогими без числа.
Рать навек даров раздачей осчастливлена была.
Так окончились родины. Стали нас растить вдвоем.
Солнца треть она являла и тогда в лице своем.
Были мы равно любимы и царицей и царем.
Назову я ту, мне сердце заменившую костром».
Чувств лишился витязь юный, вспомнив имя дорогой.
Автандил заплакал также, тронут горестью такой.
Свет очам Асмат вернула, грудь обрызгала водой.
Тариэль промолвил: «Слушай, ныне смерть пришла за мной.
Царской дочери той имя было Нестан-Дареджан.
Был царевне семилетней богом ясный разум дан,
Облик, лунному подобный, был чудесно осиян.
Даже сердцу из алмаза не стерпеть подобных ран!
В бой вступить я мог, она же взоры нежила, созрев.
Царь гордился, для правленья в ней помощницу узрев.
Был отцу обратно отдан я, стройнее всех дерев,
Не однажды, словно кошка, был растерзан мною лев.
Царь для дочери особый приказал построить дом.
Безоар, рубин и яхонт заменяли камень в нём;
Брызгал розовой струею водомет перед дворцом,
Где жила та дева, сердце мне спалившая огнём.
День и ночь к ней из курильниц вился ладан голубой.
То она сидела в башне, то сходила в сад густой;
И Давар, вдове каджетской, что была царю сестрой,
Дочь свою отдал в ученье он, владеющий страной.
Во дворце парча повсюду взор узорностью влекла,
Там росла для нас незримо эта роза из стекла;
Лишь Асмат и две рабыни знали дверь, что к ней вела.
Как взращенным в Габаоне станом там она росла.
Парсадан меня, как сына, лет пятнадцать опекал,
Был я с ним все дни, меня он даже спать не отпускал;
Силой льву, красою солнцу, станом пальме равен стал,
На полях и на арене всех похвал я достигал.
В поле промаха не зная, била дичь моя стрела,
А с охоты на арену в мяч игра меня влекла,
После игр на пир веселый шел с друзьями без числа;
Но теперь меня та дева с милой жизнью развела.
Мой отец ушел из мира, смертный час его настиг.
Царь индийский омрачился, всех утех лишенный вмиг.
С облегченьем те вздохнули, что дрожали, как тростник.
Каждый враг отвык от плача, каждый друг в слезах поник.
Целый год я находился в черной келий одной,
И, горюя днем и ночью, позабыл я свет дневной;
Чтобы вывести из мрака, от царя пришли за мной,
Он велел: „Прошу, как сына, Тариэль, расстанься с тьмой.
Мы ведь больше сожалеем, был он с нами наравне“.
Подарил мне сто сокровищ, траур сжечь велел в огне,
Пожаловать отцовский Парсадан изволил мне:
„Тариэлю амирбарство в нашей отдано стране“.
Я огнём горел, горюя о родном отце своём,
Но из мглы меня исторгли слуги царские силком.
В честь мою назначен праздник был царицей и царём,
Далеко навстречу вышли, как родители, вдвоём.
Ими был, как сын, посажен я поближе к их местам,
И поведали, что надо мне защитой быть царям.
Попытался отдалиться, стал от робости упрям,
Но цари не отступились. Амирбаром стал я там.
Много лет прошло, о многом я забыл, судьбой гоним.
Труден мне рассказ подробный. Витязь, верь словам моим!
Мир изменчивый и лживый в злых делах неутомим,
На меня упали искры, высекаемые им».
