Рассказ Бунина «Таня»: Страница 5

То же чувствовал и он. И волновала еще жалость к ней: и не знает, что это их последняя ночь!

Ночью он то засыпал, то в тревоге просыпался: решится ли прийти? Тьма дома, шум вокруг этой тьмы, трясутся ставни, в печке то и дело завывает... Вдруг он в страхе очнулся: не услыхал, - услыхать ее в той преступной осторожности, с которой она пробиралась в густой темноте по дому, нельзя было, - не услыхал, а почувствовал, что она, невидимая, уже стоит у тахты. Он протянул руки. Она молча нырнула под одеяло к нему. Он слышал, как стучит ее сердце, чувствовал ее озябшие босые ноги и шептал самые горячие слова, какие только мог найти и выговорить.

Они долго лежали так, грудь с грудью, целуясь с такой крепостью, что больно было зубам. Она помнила, что он не велел ей сжимать рот, и, стараясь угодить ему, раскрывала его, как галчонок.

- Ты, небось, совсем не спала?

Она ответила радостным шепотом:

- Ни минуточки. Все ждала...

Нашарив на столике спички, он зажег свечу. Она в страхе ахнула:

- Петруша, что ж это вы сделали? А ну-ка старуха проснется, увидит свет...

- Черт с ней, - сказал он, глядя на ее раскрасневшееся личико. - Черт с ней, я хочу видеть тебя...

Взяв ее, он не спускал с нее глаз. Она прошептала:

- Я боюсь, - что это вы на меня так смотрите?

- Да то, что лучше тебя на свете нет. Эта головка с этой маленькой косой вокруг нее, как у молоденькой Венеры...

Глаза ее засияли смехом, счастьем:

- Какая это Винера?

- Да уж такая... И эта рубашонка...

- А вы купите мне миткалевую... Верно, вы правда меня очень любите?

- Нисколько не люблю. И опять ты пахнешь не то перепелом, не то сухой коноплей...

- Отчего ж вам это нравится? Вот вы говорили, что я всегда говорю в это время... а теперь... сами говорите...

Она начала все крепче прижимать его к себе, хотела еще что-то сказать и уже не могла...

Потом он потушил свечу и долго лежал молча, курил и думал: а все-таки надо сказать, ужасно, но надо! И чуть слышно начал:

- Танечка...

- Что? - так же таинственно спросила она.

- Ведь мне надо уезжать...

Она даже поднялась:

- Когда?

- Все-таки скоро... очень скоро... У меня есть неотложные дела...

Она упала на подушку:

- Господи!

Его какие-то дела где-то там, в какой-то Москве, внушали ей нечто вроде благоговения. Но как же все-таки расстаться с ним ради этих дел? И она замолчала, быстро и беспомощно ища в уме выхода из этого неразрешимого ужаса. Выхода не было. Хотелось крикнуть: "Возьмите меня с собой!" Но она не смела - разве это возможно?

- Не могу же я век тут жить...

Она слушала и соглашалась: да, да...

- Не могу же я взять тебя с собой... Она вдруг отчаянно выговорила:

- Почему?

Он быстро подумал: "Да, почему, почему?" И поспешно ответил:

- У меня нет дома, Таня, я всю жизнь езжу с места на место... В Москве живу в номерах... И ни на ком никогда не женюсь...

- Отчего?

- Оттого, что уж такой я родился.

- И ни на ком никогда не женитесь?

- Ни на ком, никогда! И даю тебе честное слово, мне, ей-Богу, необходимо, очень важные и неотложные дела. К Рождеству непременно приеду!

Она припала головой к нему, полежала, капая на его руки теплыми слезами, и прошептала:

- Ну, я пойду... Скоро светать начнет... И, поднявшись, стала в темноте крестить его:

- Сохрани вас Царица Небесная, сохрани Матерь Божия!

Прибежав к себе за перегородку, она села на постель и, прижав к груди руки, слизывая с губ слезы, стала шептать под гул метели в сенцах:

- Господи батюшка! Царица Небесная! Дай, Господи, чтоб не утихало хоть еще дня два!

Через два дня он уехал, - еще проносились по двору утихающие вихри, но он не мог больше длить тайное мучение ее и свое и не сдался на уговоры Казаковой подождать хоть до завтра.

И дом и вся усадьба опустели, умерли. И представить себе Москву и его в ней, его жизнь там, его какие-то дела, не было никакой возможности.

На Рождество он не приехал. Что это были за дни! В какой муке неразрешающегося ожидания, в каком жалком притворстве перед самой собой, будто и нет никакого ожидания, шло время с утра до вечера! И все Святки она ходила в самом лучшем своем наряде - в том платье и в тех полсапожках, в которых он встретил ее тогда осенью, на вокзале, в тот незабвенный вечер.