Рассказ Тэффи «Преступник»

Да-да. Где волны морские — там бури, где люди — там страсти.

Под старость, конечно, страсти стихают — от усталости, от привычки подавлять их. Но в молодости бороться с ними трудно.

Вовка думать этого не мог, но чувствовал определённо и ясно. Бороться было трудно. Особенно потому, что предмет, возбуждающий его страсть, вертелся под самым его носом по несколько часов в день. Иногда даже снился ночью.

Предмет этот был большой красный карандаш. Внутри он был чёрный, как самый обыкновенный, но снаружи блестящий, круглый, красный и ужасно большой. Красоты нечеловеческой.

Такой карандаш годится не только для писания, а и для многих других надобностей. Можно его просто катать по полу, можно им стучать по столу, как барабанной палочкой. Да и вообще — быть владельцем такой роскошной, такой огромной красной штуки уже само по себе упоительно.

Классная комната скучная, серенькая; чёрная доска, седоватая учительница в тёмном платьишке, замурзанные ребята с грязными лапками — всё блёклое, унылое, и среди них — он, яркий, блестящий, сверкающий, единственная радость мира. Кра-со-та!

Можно держать себя в руках день, два, три, но не вечно же. Больше выдержать было уже трудно. Как человек по натуре вполне порядочный, Вовка испробовал сначала легальный путь. Нахмурил те места, где у взрослых бывают брови, и спросил деловито у хозяина карандаша:

— Это разве твой карандаш?

— Конечно, мой, — ответил хозяин и, на всякий случай, засунул карандаш себе за пазуху.

— У меня был такой же, — вдохновился Вовка. — Это ты, верно, мой взял.

Но дело не выгорело.

На другой день он переменил тактику.

— Дай мне порисовать твоим карандашом.

Не прошло и это.

После — другого выбора уже не было. Путь к обладанию желанным предметом оставался один. И путь этот был преступный. Вовка отлично понимал, что совершил преступление, иначе на вопрос матери: «Что это за карандаш?» — не хмурил бы те места, где у взрослых бывают брови, и не отвечал бы басом: «Это нам в школе дали».

А потом, чтобы переменить разговор, не стал бы скакать на одной ноге по всей комнате и при этом ещё орать во всё горло. Играть карандашом он залезал под диван. Там было спокойнее для преступного наслаждения. Он катал карандаш по полу и тихонечко пел бессловесную песню, не очень музыкальную и всегда вызывавшую громкий окрик: «Кто там воет под диваном? Если это волк залез, так надо его капканом словить».

Он никогда не писал этим карандашом. Карандаш был ему нужен как красота, а не как польза. Приятно было смотреть на него, вертеть в руках, катать по полу, поглаживать. Но главное — любоваться на его чудесный ярко-красный цвет.

Когда старшая сестра, большая, шестилетняя, Буба, дотронулась до этого удивительного предмета, Вовка завизжал, как от боли.

— Ты не имеешь права, это моё!

— Я только посмотреть хотела.

— Не имеешь права смотреть, это моё!

Дело с карандашом, пожалуй, так бы и затихло, но такой же карандаш, даже лучше, потому что длиннее и новее, оказался ещё у одного мальчика.

Тут уже раздумывать было нечего. Коготок увяз, и всей птичке конец.

Под диваном стали кататься два карандаша.

— С моим Вовкой беда, — испуганно рассказывала Вовкина мать своей приятельнице. — Вера, милая, по-моему, он в школе у мальчишек карандаши таскает. И не признаётся. Как быть? Надо что-то предпринять, а то, если пойдёт дальше, ведь из него определённый вор выйдет. Что делать?

— Подожди, я попробую, — решила Вера. — У меня он не отвертится. Завтра же приду и поговорю.

— Только, ради бога, не очень строго! Он ведь маленький.

— Маленький, но психология уже заправского вора. Катает свои карандаши под диваном. Тут нужно действовать серьёзно и скоро.

На другой день весёлая и оживлённая пришла Вера к приятельнице. Принесла детям конфет.

— Ах, Зиночка, — рассказывала она между прочим, — какой я сегодня видела роскошный карандаш! Совсем красный. Такого нигде ни у кого нет. Ты ведь никогда не видала красного карандаша? Таких ведь больше нет. Мне говорили, что на всю Европу сфабриковали только один.

Пятилетнее сердце не выдержало.

— А у меня есть два. Два! — закричал Вовка. — Вот, смотрите.

Вера посмотрела, полюбовалась и сказала тоном доброго малого:

— Мальчишки ещё не заметили, что ты их стащил.

Вовка растерялся, раскрыл рот.

— Ну так я тебе советую: завтра же положи их на место. Прямо каждому в его стол. Понял? А то, наверное, их родители заявили полиции. Нельзя так долго держать у себя чужие вещи.

— Это ужасно, — вздохнула Буба. — Он, наверное, не отдаст.

— Ну что ты говоришь! — возмутилась Вера. — Вовка да не отдаст! Он же умный, он понимает, что с полицией шутки плохи.

Вовка молчал и громко сопел. Положение было трудное. Расстаться с карандашами было совершенно невыносимо. Бывают разлуки, которые нельзя вынести. Искалечить свою молодую жизнь! Можно подумать, что так они ему легко достались, эти карандаши. Других таких не наживёшь. А Буба говорит — «не отдаст». Значит, надо назло отдать. Лучше, пожалуй, быть дураком, да с карандашами.

Вовка карандашей не отдал.

А вскоре разыгралась и другая история, на ту же тему.

Повели детей в гости к почтенной старухе. Пока мать со старухой беседовала, дети рассматривали карточки в альбоме, потом, как в этом возрасте полагается, начали разглядывать всё, что было в комнате. Потрогали вазочку с цветами, перевернули пепельницу. Пепел посыпался на ковёр. Струсили, покосились на старуху. Та не заметила. Потом добрались до рабочего ящика. Тут уж пошло раздолье. Чего только не напрятала старуха в свой ящик! И тесёмки, и катушки, и ленточки, и крючочки, и перламутровые пуговки, нанизанные на шнурочек, и два напёрстка. Был ещё и третий напёрсток — ужасно странный — без донышка и яркого, неповторимо яркого красного цвета. Пришлось примерить его на все пальцы. Очень был интересный напёрсток, такого нигде не найдёшь. Какая старуха хитрая, — завела у себя этакую прелесть! Прямо не оторваться.