Роман Джека Лондона «Морской волк»: Глава 35

На следующий день, расчистив гнезда для мачт и приведя все в порядок, мы решили втянуть на борт две стеньги. Грот-стеньга была длиною свыше тридцати футов, фок-стеньга [грот-стеньга и фок-стеньга — продолжение грот-мачты и фок-мачты (большие мачты делаются составными)] — около тридцати, и из них-то я и собирался соорудить стрелы для подъемного крана. Это была нелегкая работа. Прикрепив один конец толстой веревки к вороту на шхуне, а другой привязав к основанию фок-стеньги, я начал тянуть. Мод помогала мне вертеть ворот и укладывала в бухту канат.

Мы удивились, как легко оказалось втянуть такой груз на судно. Ворот был усовершенствованной системы и развивал огромную силу. Конечно, то, что мы выигрывали в силе, мы теряли в расстоянии: моя сила была обратно пропорциональна длине веревки, за которую я тянул. Канат медленно полз через борт, и, по мере того как брус выходил из воды, вертеть рукоятку становилось все труднее. Когда же конец стеньги поравнялся с перилами, дело застопорилось.

— Я должен был предвидеть это, — сказал я нетерпеливо. — Теперь нам надо начинать все сначала.

— А почему бы не привязать канат ближе к середине мачты, — посоветовала Мод.

— Об этом-то и надо было раньше подумать, — ответил я, крайне недовольный собой.

Я опустил стеньгу снова в воду и привязал к ней веревку на треть дальше от толстого конца. Через час я опять поднял ее, но она снова уперлась в борт. Я сел и стал обдумывать положение. Я просидел недолго. Вскоре я с торжеством вскочил на ноги.

— Нашел! — воскликнул я. — Надо прикрепить канат у центра тяжести! И так нужно будет поступать со всеми предметами, которые нам придется поднимать на судно.

И опять пришлось все начинать сначала и спустить стеньгу обратно в воду. Но все-таки и теперь я плохо рассчитал место центра тяжести: на этот раз кверху пошла верхушка стеньги. Мод следила за работой с отчаянием, а я посмеивался и говорил, что все обойдется хорошо.

Указав ей, как надо вертеть ворот и как остановиться, когда я крикну ей, я стал руками направлять движение стеньги, и когда мне показалось, что стеньга достаточно поднялась, я дал сигнал Мод остановиться. Но, вопреки моим ожиданиям, брус стал опять сползать в воду.

В разгар нашей работы появился Волк Ларсен. Мы обменялись с ним приветствием, и хотя он ничего не видел, он сел на ступеньку и по долетавшим до него звукам стал следить за нами. Теперь я применил другую систему. Я устроил блок и стал тянуть веревку через него. Стеньга медленно поднималась, пока, наконец, не повисла в воздухе над бортом; тогда я, к своему удивлению, заметил, что работа Мод оказалась ненужной. Укрепив неподвижно блок, я сам вертел ворот и мало-помалу вытаскивал стеньгу. Ее верхняя часть наклонилась к палубе, и вся стеньга наконец-то повалилась на палубу.

Я посмотрел на часы. Было двенадцать. Болела спина, я устал и был голоден, а на палубе лежала всего одна стеньга в результате упорной работы в течение всего утра. Теперь только я стал убеждаться, как непосильна была для нас эта работа. Но я учился. Послеобеденная работа должна была показать, чего я мог добиться, и она показала это. Мы возвратились через час, немножко отдохнув и подкрепившись сытным обедом.

Меньше чем за час я благополучно поднял на судно и грот-стеньгу и стал устраивать подъемный кран. Связав крест-накрест верхушки обоих брусьев, причем один конец был несколько длиннее, так как размеры их были неодинаковы, я к точке их пересечения прикрепил двойной блок и перекинул через оба его колеса веревку для подъема. Чтобы воспрепятствовать основаниям стеньги скользить по палубе, я набил на ней толстые планки. Окончив эту работу, я прикрепил веревку к верхушкам стрел и провел ее на ворот. Теперь все мои надежды возлагались на этот ворот. По-прежнему Мод вертела, а я направлял движение.

Спустились сумерки, когда я закончил работу. Волк Ларсен, который все время сидел и слушал, но ни разу не открыл рта, отправился в кухню и стал приготовлять себе ужин. У меня так болела спина, что я едва мог разогнуться. Но я гордо смотрел на свою работу. Я сгорал от желания поднять что-нибудь с помощью моего крана; я радовался точно ребенок, получивший новую игрушку.

— Жаль, что уже поздно, — сказал я. — А то бы я попробовал, как он будет работать.

— Не будьте жадным, Хэмфри, — упрекнула меня Мод. — Утро вечера мудренее, к тому же вы устали так, что едва стоите на ногах.

— А вы? — ответил я участливо. — Вы тоже устали. Вы работали не за страх, а за совесть. Я горжусь вами, Мод.

— Наполовину меньше, чем я вами, и с наполовину меньшим на то основанием, — отвечала она, посмотрев мне в лицо с каким-то особенным выражением; мелькнувший в ее глазах огонек, какого я не видел в них еще ни разу, какою-то сладкой болью отозвался у меня в сердце, но я не понял его значения. Она опустила глаза, а затем подняла их вновь и засмеялась.

— А что, если бы нас теперь увидели наши знакомые? — сказала она. — Посмотреть бы на нас со стороны! Знаете, на кого вы стали похожи?

— Знаю, — ответил я, — я частенько посматриваю и на вас.

Я все еще продолжал думать о том, что заметил в ее глазах, и меня удивила эта быстрая перемена нашего разговора.

— Благодарю вас! — воскликнула она. — На кого же я стала похожа?

— Почти на гороховое пугало, — ответил я. — Взгляните, например, хотя бы на эту вашу изорванную в клочья юбку, на эти лохмотья! А блузка! Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что вы стряпаете над костром и вытапливаете жир из котиков. А шляпа? Вот так шляпа! И это женщина, перу которой принадлежит «Вынужденный поцелуй»…

Она сделала мне глубокий реверанс и сказала:

— А что касается вас, сэр…

В течение пяти минут мы весело болтали, но под этими шутками скрывалось что-то серьезное, и я поставил это в связь с тем выражением, которое подметил в ее глазах. Но что это могло быть? Значило ли это, что мы стали разговаривать нашими взглядами более красноречиво, чем словами? Я знаю, что мои глаза несколько раз выдавали меня, но я заставлял их молчать. Неужели она все-таки заметила и поняла? И отвечали ли ее глаза мне? Что бы ни означало выражение ее глаз, тот трепетный огонек выражал больше, чем слова. А может быть, и не так! Я был неопытен в разговоре глазами. Я был просто Хэмфри Ван-Вейден, писатель, который был влюблен. Я все время думал об этом, когда мы подтрунивали друг над другом, пока, наконец, не добрались до берега, где уж и без того было о чем подумать.

— Какая досада, — пожаловался я после ужина. — Работаешь целый день не покладая рук и не можешь поспать как следует ночь, не прерывая сна.

— А разве он все еще опасен? — задала она вопрос. — Слепой человек!

— Я никогда ему не доверял, — заявил я, — а тем более теперь, когда он слеп. Эта его беспомощность заставит его озлобиться еще больше. Но я знаю, что делать. Прежде всего я завтра же утром захвачу легкий якорь и отведу судно подальше от берега. Таким образом, каждый вечер, когда мы будем уплывать на остров на лодке, Волк Ларсен будет оставаться там в плену. Поэтому эта ночь последняя, когда мы будем чередоваться и не спать. Одна мысль — эта уже утешение.

Мы поднялись на другой день очень рано и позавтракали до рассвета.

— О, Хэмфри!.. — в отчаянии воскликнула Мод и смолкла.

Она смотрела на «Призрак». Я взглянул по тому же направлению, но не заметил ничего необыкновенного. Она перевела взор на меня, и я снова вопросительно поглядел на нее.

— Наш кран! — сказала она, и голос ее задрожал.

Я забыл о его существовании. Я вгляделся опять: крана не было.

— Неужели это он? — проговорил я вне себя от злости.

Она с участием коснулась моей руки.

— Но ведь вы сможете это сделать снова! — сказала она, чтобы меня утешить.

— О, поверьте мне, — горько ответил я, — мой гнев ровно ничего не стоит, — я ведь не способен обидеть муху, — но хуже всего то, что ему это известно. Вы правы. Если это он уничтожил наш подъемный кран, то мне действительно не остается больше ничего, как вновь приняться за работу. Но теперь уж я буду сам дежурить на шхуне. И если он вмешается…

— Неужели же вы думаете, что я смогу остаться на берегу одна? — возразила Мод. — Не будет ли лучше и его привлечь к работе, чтобы он нам помогал? Тогда мы отлично могли бы жить на «Призраке» втроем.

— Пожалуй, — согласился я, все еще злясь, потому что никак не мог примириться с тем, что мой кран был разрушен. — То есть я хочу сказать, что если мы с вами перейдем на жительство на судно, то будем ли мы там жить с Волком Ларсеном в мире или нет, — это безразлично. Впрочем, это ребячество, — заметил я, — он делает просто глупости; я на него не сержусь.

Но мое сердце сжалось, когда мы опять взобрались на шхуну и увидели, какое опустошение произвел на ней Ларсен. Мой кран исчез. Блоки были разрублены пополам, а Ларсен знал, что я не сумею исправить их. Я вспомнил о вороте и побежал к нему. Оказалось, что и ворот перестал работать: Волк Ларсен сломал его. Мы с Мод посмотрели друг на друга с сокрушением. Затем я выглянул за борт. Мачты, реи и гафеля, которые я с таким трудом выпутал из снастей, исчезли бесследно. Он разрезал веревки, которыми они были привязаны к судну, и пустил их по морю.

Слезы выступили у Мод на глазах, и я понял, что это из сочувствия ко мне. Я сам готов был плакать. Куда теперь девались все наши планы вновь оснастить «Призрак»?! Волк Ларсен нас доконал. Я опустился на люк и задумался в мрачном отчаянии.

— Он заслуживает смерти! — воскликнул я. — Пусть простится мне то, что у меня не хватает мужества быть его палачом.

Но около меня стояла Мод и проводила рукой по моим волосам, точно я был малый ребенок.

— Не надо, не надо… — говорила она. — Все обойдется. Право на нашей стороне, и все будет хорошо.

Я вспомнил афоризм Мишле и коснулся головой ее плеча; и подлинно, я вдруг почувствовал в себе новый прилив сил. Эта благословенная женщина была для меня неиссякаемым источником энергии. Да и в самом деле, что за важность! Только простая неудача, отсрочка на несколько дней. Мачты не могло отнести далеко в море: ветра не было. Значит, найти их большого труда не составит. А кроме того, это был нам урок. Теперь я знал, чего ожидать от Ларсена. Если бы он выждал до конца нашей работы и уничтожил бы ее тогда, это было бы хуже.

— Вот он идет, — шепнула Мод.

Я посмотрел. Он тихонько шел по корме вдоль борта.

— Не обращайте на него внимания, — шепнул я ей. — Он хочет узнать, как мы к этому отнеслись. Делайте вид, что мы не знаем. Лишим его этого удовольствия. Снимите башмаки, вот так, и держите их в руках.

И мы сыграли со слепцом в кошку и мышку. Когда он шел по левой стороне, мы перебегали на правую и, взобравшись на ют, смотрели, как он то поворачивал назад, то шел вперед по нашему следу.

Все-таки каким-то образом он узнал, что мы на шхуне, потому что очень уверенно сказал: «Доброе утро!» — и ожидал нашего ответа. Затем он ушел на корму, а мы прошли на нос.

— О, я знаю, что вы здесь! — закричал он издали.

И я видел, как он внимательно прислушивался, не ответим ли мы ему.

Это мне напомнило большую сову, которая после каждого своего крика прислушивается, не отзовется ли испуганная добыча. Но мы не отзывались и двигались только тогда, когда двигался он. И так мы бегали по палубе, как дети, увертываясь от злого великана, пока, наконец, это не надоело самому Волку Ларсену, и он не сошел с палубы в каюту. Тогда мы надели наши сапоги и с беззвучным смехом перелезли через борт в лодку.

Когда я посмотрел в ясные карие глаза Мод, я забыл все на свете и знал только то, что я ее люблю и что только благодаря ей я буду способен проложить ей и мне обратный путь в мир.