Роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта»: Часть третья. Глава VI. В которой теоретически рассматривается людоедство

Итак, первый способ спасения, испробованный Джоном Манглсом, не удался. Надо было не медля прибегнуть ко второму. Было совершенно ясно, что поднять «Маккуори» невозможно; ясно и то, что единственный выход — это покинуть бриг. Ждать на нем маловероятной помощи было бы не только неосторожно, но просто безумно. Пока появится этот спасительный корабль, «Маккуори» успеет обратиться в щепки. Стоит только разыграться буре или просто подуть свежему ветру с открытого моря, и волны потащат по песку злосчастный бриг, разобьют, растерзают и размечут его обломки. Джон Манглс хотел добраться до суши раньше этой неминуемой гибели судна.

И он предложил построить такой крепкий плот, чтобы на нем можно было перевезти на берег Новой Зеландии пассажиров и достаточное количество съестных припасов.

Обсуждать было некогда, и принялись за дело. Закипела работа, и до наступления темноты было немало сделано. Около восьми часов вечера, после ужина, в то время как леди Элен и Мери Грант лежали в рубке, Паганель и все остальные расхаживали по палубе, обсуждая положение. Роберт не захотел идти спать. Храбрый мальчуган слушал, готовый оказать какую угодно услугу, пойти на любое самое опасное дело.

Паганель спросил капитана, не может ли плот, вместо того чтобы высадить пассажиров на берег, проплыть с ними вдоль побережья до Окленда. Джон Манглс ответил, что такое плавание на ненадежном плоту невозможно.

— А на ялике брига можно было бы решиться на то, что нельзя сделать на плоту?

— Но только в крайнем случае, — ответил Джон Манглс, — и лишь при условии, что мы шли бы на нем днем, а ночью стояли на якоре.

— Так, значит, подлецы, которые нас бросили…

— Ах, эти! — сказал Джон Манглс. — Они были совсем пьяны, и я боюсь, что в такую непроглядную ночь они поплатились жизнью за свой низкий поступок.

— Тем хуже для них, — отозвался Паганель, — но тем хуже и для нас, ибо ялик был бы нам очень полезен.

— Что делать, Паганель! — вмешался в разговор Гленарван. — Плот доставит нас на сушу.

— Этого-то мне и хотелось бы избежать, — сказал географ.

— Как, — воскликнул Гленарван, — нас ли, закаленных в странствиях по пампасам, может испугать путешествие в каких — нибудь двадцать миль.

— Друзья мои, — ответил Паганель, — я не сомневаюсь ни в нашей отваге, ни в мужестве наших спутниц. Двадцать миль — это, конечно, сущий пустяк, но не в Новой Зеландии. Надеюсь, вы не заподозрите меня в малодушии — ведь я первый уговаривал вас пересечь Америку, пересечь Австралию. Но тут я еще раз повторяю: лучше все, что угодно, чем путешествие по этой вероломной стране.

— Разве лучше верная гибель на разбитом судне? — возразил Джон Манглс.

— Что же такого страшного для нас в Новой Зеландии? — спросил Гленарван.

— Дикари, — ответил Паганель.

— Дикари? — повторил Гленарван. — Но разве мы не можем избежать встречи с ними, держась берега? И вообще, что могут несколько жалких дикарей сделать с десятком европейцев, хорошо вооруженных и готовых защищаться.

— Это вовсе не жалкие дикари, — отвечал, качая головой, Паганель. — Новозеландцы объединены в грозные племена, борющиеся против английского владычества. Они сражаются с захватчиками, часто побеждают их, а победив, всегда съедают!

— Так это людоеды! Людоеды! — крикнул Роберт, а затем прошептал еле слышно: — Сестра… леди Элен…

— Не бойся, мой мальчик, — сказал, желая успокоить его, Гленарван. — Наш друг Паганель преувеличивает.

— Я ничего не преувеличиваю, — возразил географ. — Роберт уже не раз показал себя мужчиной, и я говорю с ним как с мужчиной, не скрывая правды. Новозеландцы самые жестокие, если не сказать самые убежденные, из всех людоедов. Они пожирают всех, кто им попадается. Для них война — всего лишь охота за вкусной дичью, которая называется человеком, и, надо признать, такая война не лишена смысла. Европейцы убивают врагов и зарывают их в землю. Дикари убивают врагов и поедают их, а, как сказал мой соотечественник Туснель, не так жестоко зажарить врага, как убить его, когда он не хочет умирать.

— Это спорный вопрос, Паганель, — сказал майор, — но сейчас не время для дискуссий. Есть ли логика или нет в том, чтобы быть съеденным, нам этого не хочется. Но как же христианство еще не победило эти людоедские нравы?

— Так вы думаете, что все новозеландцы христиане? — возразил Паганель. — Таких очень немного, и миссионеры слишком часто становятся жертвами дикарей. В прошлом году был зверски замучен преподобный Уокнер. Маори повесили его. Их женщины выкололи ему глаза. Его кровь выпили, мозг — съели. И это убийство произошло в 1864 году, в Опотики, в нескольких лье от Окленда, буквально под носом у английских властей. Нужны века, друзья мои, чтобы изменить натуру целой расы. Маори еще долго будут такими, какими были всегда. Вся их история полна кровавых расправ. Сколько моряков они растерзали и сожрали: от матросов Тасмана до экипажа судна «Хоус»! И дело не в том, что им понравилось мясо белых. Задолго до прибытия европейцев новозеландцы убивали друг друга, потакая своему чревоугодию. Многие путешественники, жившие среди них, присутствовали при каннибальских трапезах, участникам которых просто хотелось поесть лакомого кушанья, такого, как мясо женщины или ребенка!

— Ба! — сказал майор. — Не рождено ли большинство этих рассказов воображением путешественников? Приятно вернуться из опасных стран, едва избежав участи попасть в желудки людоедов.

— Я допускаю, что в этих свидетельствах есть известная доля преувеличения, — ответил Паганель, — но ведь обо всем этом рассказывали люди, достойные доверия, как, например, Марсден, капитаны Дюмон-Дюрвиль, Лаплас и многие другие, и я верю их рассказам, не могу им не верить. Новозеландцы по природе жестоки. Когда у них умирает вождь, они совершают человеческие жертвоприношения. Считается, что жертвы смягчают гнев умершего, иначе этот гнев мог бы обрушиться на живых. Заодно вождь получает и слуг для «того света». Но так как, принося в жертву этих слуг, новозеландцы затем пожирают их, то есть основание считать, что делается это скорее из желания поесть человеческого мяса, чем из суеверия.

— Однако, — сказал Джон Манглс, — я думаю, что людоедство обусловлено и религией. Поэтому, если изменится религия, изменятся и нравы.

Что ж, друг мой Джон, — ответил Паганель, — вы затронули серьезный вопрос о происхождении людоедства. Религия ли, голод ли побуждает людей пожирать друг друга? Теперь этот спор был бы праздным. Пока не решен вопрос, почему существует каннибализм, но он существует — вот важный факт, который оправдывает нашу тревогу.

Паганель был прав. Людоедство в Новой Зеландии стало таким же хроническим явлением, как и на островах Фиджи или Торресова пролива. Суеверие, несомненно, играет известную роль в этих гнусных обычаях, но все же людоедство существует главным образом потому, что бывают времена, когда дичь в этих местах редка, а голод силен. Дикари начали есть человеческое мясо, чтобы утолить голод. В дальнейшем их жрецы утвердили и освятили этот чудовищный обычай. Потребность стала обрядом — вот и все.

К тому же, с точки зрения маори, нет ничего более естественного, чем поедать друг друга. Миссионеры часто говорили с ними о каннибализме. Спрашивали, почему они поедают своих братьев. На это вожди отвечали, что рыбы едят рыб, собаки — людей, люди — собак и что собаки едят друг друга. В их мифологии есть даже легенда о том, как один бог съел другого. Исходя из таких примеров, как устоять от соблазна пожирать себе подобных? Притом новозеландцы утверждают, что, пожирая врага, они уничтожают его духовную сущность, и таким образом к ним переходит его душа, сила, доблесть, ибо все это, главным образом, заключено в его мозгу. Вот почему мозг и считается на пиршествах людоедов лучшим и почетным блюдом.

Однако Паганель настаивал, и не без оснований, на том, что прихоть и, главное, голод толкали на людоедство не только новозеландцев, но и первобытных жителей Европы.

— Да, — прибавил Паганель, — людоедство свирепствовало среди предков самых цивилизованных народов, и не посчитайте, друзья мои, за личную обиду, если я скажу вам, что особенно оно было развито у шотландцев.

— В самом деле? — сказал Мак-Наббс.

— Да, майор, — подтвердил Паганель. — Если вы прочтете некоторые отрывки из летописей Шотландии, вы увидите, каковы были ваши праотцы, и, даже не углубляясь в доисторические времена, можно указать, что в царствование Елизаветы, в то самое время, когда Шекспир создавал своего Шейлока, шотландский разбойник Сони Бин был казнен за людоедство. Что побудило его есть человеческое мясо? Религия? Нет, голод.

— Голод? — спросил Джон Манглс.

— Да, голод, — повторил Паганель, — а точнее, та потребность пополнять в организме запас азота, содержащегося в животной пище, которую испытывают все плотоядные. Корнеплоды, крахмалистые овощи полезны для работы легких. Но чтобы быть сильным, надо питаться мясом, в котором есть все, что нужно для укрепления мышц. До тех пор, пока маори не вступят в вегетарианское общество, они будут есть мясо, причем человеческое мясо.

— А почему не мясо животных? — спросил Гленарван.

— Потому что животных у них нет, — ответил Паганель, — и это надо знать: не для того, чтобы оправдывать новозеландцев, но чтобы объяснить их людоедство. В этом негостеприимном крае редки не только четвероногие, но и птицы. Поэтому-то маори во все времена и питались человеческим мясом. У них даже существует резон людоедства, как охотничий сезон в цивилизованных странах. Тут начинаются у новозеландцев великие охоты, иначе говоря — великие войны, после которых целые племена попадают на стол победителей.

— Так по-вашему, Паганель, людоедство в Новой Зеландии переведется лишь тогда, когда на ее лугах будут пастись стада овец, быков и свиней? — заметил Гленарван.

— Очевидно, так, дорогой лорд. Но еще и потом понадобятся годы, чтобы маори отвыкли от мяса своих соплеменников, которое они предпочитают всякому другому, ибо не скоро сыновьям перестанет нравиться то, что нравилось отцам. Если верить дикарям, мясо новозеландцев похоже на свинину, но более ароматно. До мяса же европейцев они не очень охочи, потому что белые добавляют в пищу соль, и это придает их мясу особый привкус, который гурманам не по нраву.

— Они разборчивы! — сказал майор. — Ну, а как они едят это мясо — и белых и чернокожих — сырым или жареным?

— Да зачем вам это нужно знать, мистер Мак-Наббс? — воскликнул Роберт.

— А как же, мой мальчик! — серьезным тоном ответил майор. — Ведь если мне придется кончить свои дни в пасти у людоеда, я предпочитаю быть зажаренным.

— Почему?

— Для уверенности в том, что меня не съедят живым.

— Да, но зато вас станут поджаривать живым, майор! — озадачил его географ.

— Действительно, выбор не из легких, — ответил майор.

— Как бы то ни было, узнайте, к вашему удовольствию, Мак-Наббс, что новозеландцы употребляют человеческое мясо только в жареном или копченом виде. Это люди благовоспитанные, знатоки кулинарного искусства. Но мне отвратительна сама мысль быть съеденным! Окончить жизнь в желудке дикаря! Тьфу!

— Словом, из всего этого ясно, что не следует попадать им в руки, — заключил Джон Манглс. — Будем все же надеяться, что когда-нибудь христианство уничтожит эти чудовищные обычаи.

— Да, остается только надеяться, — ответил Паганель, — но, поверьте, дикарь, раз отведавший человеческого мяса, не так легко откажется от него. Судите сами по двум примерам.

— Каким же, Паганель? — спросил Гленарван.

— О первом сообщается в записках иезуитского миссионерского общества в Бразилии. Как-то раз один португальский миссионер повстречал больную старуху-бразилианку. Ей оставалось жить считанные дни. Иезуит открыл ей истины христианства, и старуха приняла их, не прекословя. Оделив ее пищей духовной, иезуит подумал и о телесной пище и предложил кающейся грешнице несколько европейских блюд. «Ох, — простонала в ответ старуха, — мой желудок не принимает никакой пищи. Вот только одного мне хотелось бы поесть, но этого никто мне здесь не достанет». — «Что же это?» — спросил иезуит. «Ах, сынок, это детская ручка! Я бы, кажется, с удовольствием обсосала косточки!»

— Неужели это так вкусно? — спросил Роберт.

— Вторая история ответит на твой вопрос, мой мальчик, — продолжал Паганель. — Один миссионер говорил в упрек людоеду, что есть человеческое мясо отвратительно и противно божеским законам. «Да, должно быть, и невкусно!» — прибавил он. «О, отец мой! — ответил дикарь, с вожделением поглядывая на миссионера. — Скажите, что не велит бог, но не говорите, что это не вкусно! Если бы вы попробовали!..»