Повесть Григоровича «Антон-Горемыка»: VI. Пегашка

Время подходило уже к самому рассвету, когда толстоватый ярославец был внезапно пробужден шумом в избе. Открыв глаза, он увидел стол опрокинутым; из-под него выползал на карачках Антон, крестясь и нашептывая: "Господи благослови, господи помилуй, с нами крестная сила..."

— Что, брат, с тобою?.. Эй, что ты? — спросил мужичок, соскакивая с нар и принимаясь трепать Антона по плечу. — Эк ты меня испужал; словно "комуха",¹ вот так и трясет меня всего...

— Господи благослови... ох!.. насилу отлегло... — выговорил Антон, вздрагивая всем телом, — ишь, какой сон пригрезился... а ничего, ровно ничего не припомню... только добре что-то страшно... так вот к самому сердцу и подступило; спасибо, родной, что подсобил подняться... Пойду-ка... ох, господи благослови! пойду погляжу на лошаденку свою... стоит ли она, сердешная...

Антон снова перекрестился и поспешно вышел из избы. Мужик сел на нары и начал мотать онучи.

Шум, произведенный Антоном, разбудил не одного толстоватого ярославца; с полатей послышались зевота, оханье, потягиванье; несколько босых ног свесилось также с печки. Вдруг на дворе раздался такой пронзительный крик, что все ноги разом вздрогнули и повскакали наземь вместе с туловищами. В эту самую минуту дверь распахнулась настежь, и в избу вбежал сломя голову Антон... Лицо его было бледно, как известь, волосы стояли дыбом, руки и ноги дрожали, губы шевелились без звука; он стоял посередь избы и глядел на всех страшными, блуждающими глазами.

— Что там? — отозвалась хозяйка, просовывая голову между перекладинами полатей.

— Что ты?.. эй, сват!.. мужичок... дурманом прихватило, что ли?.. Эк его разобрало, — заговорили в одно время мужики, окружая Антона.

— Что ты всех баламутишь? — произнес грубо хозяин, оттолкнув первого стоявшего перед ним мужика и хватая Антона за рубаху. — Да ну, говори!.. что буркалы-то выпучил...

— Увели!.. — мог только вскрикнуть Антон. — Лошаденку... ей-богу... кобылку пегую увели!..

— Ой ли?.. братцы... ишь что баит... долго ли до греха... э! э! э!..

И все, сколько в избе ни было народу, не исключая даже Антона и самого хозяина, все полетели стремглав на двор. Антон бросился к тому месту, куда привязал вечор пегашку, и, не произнося слова, указал на него дрожащими руками... оно было пусто; у столба болталась одна лишь веревка...

— Взаправду увели лошадь! ишь вот, вот и веревка-то разрезана, ножом разрезана... и... и... и... — слышалось отовсюду.

Антон ухватился обеими руками за волосы и зарыдал на весь двор.

— Братцы, — говорил бедный мужик задыхающимся голосом, — братцы! что вы со мною сделали?.. куды я пойду теперь?.. Братцы, если в вас душа есть, отдайте мне мою лошаденку... куды она вам?.. ребятишки, вишь, у меня махонькие... пропадем мы без нее совсем... братцы, в Христа вы не веруете!..

Ничто не совершается так внезапно и быстро, как переходы внутренних движений в простом народе: добро ряд об ряд с лихом, и часто одно венчается другим почти мгновенно. Почти все присутствующие, принявшие было горе Антона со смехом, теперь вдруг как бы сообща приняли в нем живейшее участие; нашлись даже такие, которые кинулись к хозяину с зардевшими, как кумач, щеками, со сверкающими глазами и сжатыми кулаками. Толстоватый ярославец горячился пуще всех.

— Ты, хозяин, чего глядел! — вскричал он, подступая к нему. — Разве так делают добрые люди? нешто у тие постоялый двор, чтобы лошадей уводили?.. нет, ты сказывай нам теперь, куда задевал его лошадь, сказывай!..

— Да ты-то, тие, тие... охлестыш ярославский пузатый, — возразил не менее запальчиво хозяин, — мотри, не больно пузырься... что ко мне приступаешь? Мотри, не на таковского наскочил!..

— Вестимо, вестимо, — заговорили в толпе, — он тебе дело баит; сам ты, мотри, не скаль зубы-те! нешто вы на то дворы держите? этак у всех нас, пожалуй, уведут лошадей, а ты небось останешься без ответа.

— Да что вы, ребята, — отвечал хозяин, стараясь задобрить толпу, — что вы, взаправду: разве я вам сторож какой дался! Мое дело пустить на двор да отпустить, что потребуется... А кто ему велел, — продолжал он, указывая на Антона, — не спать здесь... Ишь он всю ночь напролет пропил с таким же, видно, бесшабашным, как сам; он его и привел... а вы с меня ответа хотите...

— Братцы! — закричал Антон, отчаянно размахивая руками, — братцы, будьте отцы родные... он, он же и поил меня... вот как перед богом, он, и тот парень ему, вишь, знакомый... спросите хошь у кого... во Христа ты, видно, не веруешь!..

— Ребята, — вымолвил ярославец, — я сам видел, как он вечор поил его... право слово, видел...

— А нешто я отнекиваюсь? Пил с ними; да, позвал меня товарищ, сам подносил; ну и пил...

— Да ты его знаешь... того, рыженького-то? Что прикидываешься!

— А отколь мне знать его? Эка леший! Нешто у меня здесь мало всякого народу перебывает! так мне всех и знать... я его впервинку и в глаза-то вижу... да что вы его, братцы, слушаете? может, лошадь-то у него крадена была... вы бы наперед эвто-то разведали.

— Братцы, кобылка, как перед господом богом, девятый год у меня стоит... спросите у кого хотите...

— Да, ишь ловок больно! А у кого они спросят? Экой прыткой какой! заметил хозяин.

— Что мне теперь делать? Что делать, братцы? — воскликнул снова бедный мужик, ломая руки.

— Слушай, брат, как бишь тебя?..

— Антон, родимый... как перед господом богом, Антон.

— Ну, хорошо; слушай, Антон, — сказал ярославец, выступая вперед, коли так, вот что ты сделай: беги прямо в суд, никого не слушай, ступай как есть в суд; ладно; сколько у те денег-то?..

— Ни полушки нетути, касатик, то-то и горе мое; кабы деньги были, так разе стал бы продавать последнюю лошаденку... Нужда!..

— Как! у тебя денег нету? — возразил хозяин, разгорячаясь. — Ах ты, мошенник! так как же ты приходишь на постой?.. ты, видно, надуть меня хотел... Братцы! вот вы за него стояли, меня еще тазать зачали было... вишь он какой! он-то и есть мошенник...

— Тебе, я чай, сказывал рыженький... ах он... Господи! чем погрешился я перед тобою? — произнес Антон, едва-едва держась на ногах.

— Да, теперь отвертываться да на другого сваливать станешь... Ах ты, бездельник! да я сам пойду в суд, сам потащу тебя к городничему; мне и приказные-то все люди знакомые и становой!..

— Полно, хозяин, ты, может, напраслину на него взводишь, ишь он какой мужик-ат простой, куды ему чудить! и сам, чай, не рад, бедный; может, и сам он не ведал, с каким спознался человеком... — послышалось в толпе.

Но хозяин и слышать не хотел; сколько ни говорили ему, сколько ни увещевал его толстоватый ярославец, принимавший, по-видимому, несчастие Антона к сердцу, он стоял на одном. Наконец все присутствующие бросили дворника, осыпав его наперед градом ругательств, и снова обратились к Антону, который сидел теперь посередь двора на перекладине колодца и, закрыв лицо руками, всхлипывал пуще прежнего.

— Слушай, брат Антон, — начал один из них, — не печалься добре; гореваньем лошади не наживешь; твоему горю можно еще пособить; этако дело не впервинку случается; слушай: ступай-ка ты прямо, вот так-таки прямо и беги в Заболотье... знаешь Заболотье?

— Нет, кормилец, не знаю: я не здешний.

— Ну, да нешто... ступай все прямо по большой дороге; на десятой версте, мотри, не забудь, — на десятой, сверни вправо, да там спросишь... Как придешь в Заболотье-то, попаведайся к Ильюшке Степняку... там тебе всякой укажет...

— Полно, кум, что баишь пустое! Ну, зачем пойдет он в Заболотье? тут вот, может статься, и ближе найдешь свою лошадь... Послушай, брат Антон, ступай помимо всех в Спас-на-Журавли, отсель всего верст двадцать станет... я знаю, там спокон века водятся мошенники... там нагдысь еще накрыли коноводов... ступай туда...

— А как туда пройти-то, касатик?..

— Как выйдешь за заставу, бери прямо по проселку влево; там тебе будет село Завалье; как пройдешь Завалье-то, спроси Селезнев колодезь...

— Эка, а Кокиното и забыл... — заметил кто-то.

— Да, как пройдешь Завалье, спроси Кокинску слободу; обмолвился было маненько, ну, да нешто... а из Селезнева колодца пройдешь прямо в Спас-на-Журавли... вотчина будет такая большая...

— Дядя Михека, а дядя Михека, — перебил высокий и плешивый мужик, придвигаясь медленно к говорившему.

— Ну, что?

— А вот послушай ты меня, старика, что я тебе скажу...

— Ну...

— Право слово, ему податнее будет сходить в Котлы... вот как бог свят, податнее... Антон, право слово, ступай в Котлы; оно, что говорить, маненько подалее будет, да зато, брат, вернее; вот у нас намедни у мужичка увели куцего мерина, и мерин-ат такой-то знатный, важнеющий, сказывали, в Котлах, вишь, нашли...

— Э! эка ты проворный какой! ну куда ты его за семьдесят-то верст посылаешь...

— А что? пойдет и за двести, коли лошади не отыщет, — ответил тот с чувством оскорбленного самолюбия.

— Полно, Антон, ступай, говорю, в Спас-на-Журавли; там как раз покончишь дело...

— И то ступай в Спас-на-Журавли! — закричали многие, — в Спас-на-Журавли ступай!

— Да, как бы не так, — возразил сурово хозяин, — я небось так вот и отпущу его вам в угоду... он у меня пил, ел, а я его задаром отпущу; коли так, ну-ткась, ты хорохорился за него пуще всех, ну-кась заплати... что?.. а! нелюбо?..

— Что?..

— А вот то-то — теперь что? что?..

— Что мне тебе дать... — сказал Антон, поспешно вставая, — бери что хочешь, бери, не держи только...

— Давай полушубок!

— Бери, господь с тобою...

— Так-то сходнее; придешь опять — отдам, не то пришли из деревни девять гривен... за постой да за ужин...

— Ах ты, алочный человек! пра, алочный! жалости в тие нет... — сказал ярославец. — Ишь, на дворе стужа какая... того и смотри, дождь еще пойдет... ишь, засиверило, кругом обложило; ну, как пойдет он без одежды-то? ему из ворот, так и то выйти холодно...

— А мне что, он пил, ел...

— Тебе что! эх ты...

— Да ты-то что! ну, отдай ему свой полушубок, коли жалеешь...

— А я в чем пойду?

— Ну, вот то-то и есть; и всякой хлопочет, себе добра хочет...

— Куда же мне идти теперь? — перебил Антон, отдавая полушубок хозяину.

— Ступай в Спас-на-Журавли! — закричало несколько голосов.

— Как выйдешь за заставу, бери прямо по проселку вправо... не забудь, Завалье, так Кокино...

— Спасибо... отцы мои... спасибо... — бормотал Антон, выбегая без оглядки на улицу.

— Ступай все прямо... ступай!.. — кричали ему вслед мужики, выходя также за ворота, — ступай, авось лошадь найдешь...

— А вряд ли ему найти, — заметил кто-то, когда Антон был уже довольно далеко, — ведь денег у него нету...

— Ой ли? и то, и то... где ж тут найти! попусту только измается, сердешный...

— Ну, да пущай его поищет, авось как-нибудь и набредет на след... без денег, вестимо, плохо... да во всем милость божия...

— Дядя Федосей, найдет он лошадь аль нет?

— Как тут найдешь, черта с два найдешь; слышь, денег нету... напрасно набегается...

В это время Антон остановился у берега и крикнул:

— А куды пройти к заставе?

— Ступай, ступай все прямо по горе, мимо острога... ступай на гору, ступай вверх по горе... — отвечали мужички в один голос...

И долго еще продолжали они таким образом кричать ему вслед; Антона и вовсе не было видно; уже давным-давно закрыла его гора, а они все еще стояли на прежнем месте, не переставая кричать и размахивать на все стороны руками.

Сноски к главе

1—Лихорадка, по-ярославски. (Прим. автора.)