Роман Жюля Верна «80000 километров под водой» («Двадцать тысяч льё под водой»): Часть первая. Глава двадцать первая. Несколько дней на суши

Я помню, что первое соприкосновение с твердой землей произвело на меня довольно сильное впечатление. Нед Ленд пробовал землю ногой, точно испытывал ее прочность. Между тем не прошло еще и двух месяцев с тех пор, как мы стали пассажирами «Наутилуса», по выражению капитана Немо, или, точнее говоря, пленниками капитана.

Через несколько минут мы были уже на расстоянии ружейного выстрела от берега моря. Почва здесь состояла почти исключительно из кораллового известняка, но, судя по руслам высохших рек, усеянных гранитными глыбами, можно было предположить, что происхождение острова было вулканическое.

Весь горизонт был закрыт чащей великолепного леса. Огромные деревья, — некоторые из них достигали двухсот футов в высоту, — соединялись друг с другом густой сетью ползучих лиан — настоящими естественными гамаками, покачивающимися от каждого дуновения ветерка.

Тут были мимозы, фикусы, гибисковые деревья и пальму, пальмы без конца. У подножья деревьев, под защитой их зеленеющих сводов, цвели гигантские орхидеи.

Но канадец, весь поглощенный мыслями о полезной, не обращал внимания на приятное — на эти изумительные образцы новогвинейской флоры. Найдя кокосовую пальму, он сшиб с нее камнем несколько кокосов, вскрыл их и предложил нам. Мы выпили кокосовое молоко и съели мякоть с наслаждением, которое, нельзя было рассматривать иначе, как протест против обычного меню «Наутилуса».

— Замечательно! — заявил Нед Ленд.

— Вкусно! — поддержал его Консель.

— Как вы думаете, неужели капитан Немо запретит нам принести на борт «Наутилуса» некоторый запас этих кокосов? — спросил меня канадец.

— Не думаю, — ответил я, — но уверен, что сам он не прикоснется к ним.

— Тем хуже для него! — заметил Консель.

— И тем лучше для нас! — подхватил Нед Ленд. — Нам больше останется.

— Минутку, друг Нед! — сказал я канадцу, намеревавшемуся атаковать вторую пальму. — Кокосовые орехи — замечательная вещь, но, прежде чем наполнять ими до отказа шлюпку, следует, мне кажется, выяснить, нет ли на острове других продуктов, не менее полезных. Я полагаю, что свежие овощи очень нам пригодятся на «Наутилусе».

— Хозяин прав, — сказал Консель. — Я предлагаю поделить шлюпку на три части: первую оставить для плодов, вторую — для овощей, а третью — для дичи, которой, кстати сказать, пока мы совершенно не видим.

— Консель, не надо отчаиваться, — возразил канадец,

— Итак, предлагаю продолжить нашу экскурсию, но только все время быть на-чеку. Хотя остров и кажется необитаемым, но все-таки тут могут оказаться жители, менее разборчивые в выборе пищи, чем мы …

— Эге-ге! — вскричал Нед Ленд, ляская челюстями при этом намеке.

— Эй, Нед, что с вами? — воскликнул Консель.

— Честное слово, — сказал канадец, — я начинаю пот мать прелесть людоедства.

— Нед! Нед! Что вы сказали? — воскликнул Консель. Оказывается, вы людоед? Значит, находясь с вами в каюте, я все время был в опасности? Значит, мне грозит в одно прекрасное утро проснуться полусъеденным?

— Друг Консель, я вас люблю, но не настолько, чтобы съесть вас без особой надобности.

— Не верю вам, — ответил Консель, — Давайте охотиться. Надо поскорее подсунуть какую-нибудь дичь этому каннибалу, не то в один из ближайших дней хозяин найдет только кусочки своего бывшего слуги.

В то время как Нед и Консель перебрасывались этими шутками, мы дошли до опушки леса. Проникнув под густые своды, мы в продолжение двух часов обошли его из конца в конец.

Случай благоприятствовал нам: мы наткнулись на одно из самых полезных растений тропического пояса; оно снабдило нас пищей, по которой мы стосковались на борту «Наутилуса».

Я говорю о хлебном дереве, обильно произрастающем на острове Гвебороаре; мы очень скоро нашли его бессемянную разновидность, получившую у малайцев название «рима».

Хлебное дерево отличалось от окружающих совершенно прямым стволом высотою в сорок футов. Его грациозно закругленная верхушка, образованная большими многодольчатыми листьями, сразу бросается в глаза натуралисту. Среди массы листьев свешивались большие шаровидные плоды величиною в один дециметр, покрытые шероховатыми шестиугольниками. Это полезное дерево без всякого ухода и забот дает плоды в течение восьми месяцев в году.

Нед Ленд хорошо знал эти плоды.

Ему случалось уже есть их во время своих многочисленных путешествий, и он знал, как их надо приготовлять.

— Господин профессор, — сказал он, — я умру от нетерпения, если не попробую тотчас же мякоти этого дерева!

— Попробуйте, Нед, попробуйте. Ведь мы для того и забрались сюда, чтобы делать опыты. Не стесняйтесь!

— Это не отнимет много времени, — сказал он.

Вооружившись зажигательным стеклом, канадец быстро развел костер из валежника.

Огонь весело затрещал.

Тем временем Консель и я выбирали подходящее хлебное дерево.

Плоды некоторых из них еще не созрели, и их толстая кожура покрывала белую мякоть. Зато другие, — таких было множество, — студенистые и желтоватые, казалось, только ждали того, чтобы их сорвали.

Консель принес Неду штук десять таких плодов.

Канадец разрезал их на ломтики — плоды хлебного дерева не содержат никаких семян — и положил на раскаленные уголья. При этом он все время приговаривал:

— Вы увидите, профессор, какой это вкусный хлеб!

— Особенно после того, как люди два месяца вовсе не видели хлеба, — добавил Консель.

— Это даже не хлеб, — продолжал канадец. — Это вкуснейшее пирожное. Вам никогда не доводилось пробовать его, господин профессор?

— Никогда, Нед.

— В таком случае готовьтесь к неземному наслаждению. Если вы не попросите второй порции — я не достоин звания короля гарпунщиков!

Через несколько минут та сторона ломтей, которая была обращена к огню, совершенно обуглилась. В середине каждого ломтя показалась белая мякоть, запахом напоминающая артишок.

Надо признаться, что хлеб оказался действительно вкусным, и я ел его с большим удовольствием.

— К сожалению, — сказал я, — вряд ли эта мякоть сохраняется в свежем виде … Поэтому, мне кажется, не стоит брать запас ее на борт.

— Что вы, господин профессор! — возмущенно воскликнул Нед Ленд. — Вы говорите как теоретик-натуралист, я же поступаю как практик-пекарь. Консель, сделайте запас этих плодов, мы на обратном пути заберем их с собой на борт.

— А как вы заготовите их впрок?

— Сделаю из мякоти тесто. После того как оно перебродит, оно может сохраняться бесконечно долго, не портясь. Перед употреблением его надо будет сварить на кухне «Наутилуса», и, несмотря на кисловатый привкус, вы пальчики оближете, когда вам его подадут.

— Я вижу, Нед, что ваш хлеб — совершенство, и нам нечего больше желать…

— Напротив, господин профессор, — возразил канадец, — можно пожелать еще овощей и фруктов для полноты удовольствия.

— Что ж, давайте искать фрукты и овощи.

Закончив сбор плодов хлебного дерева, мы снова пустились на поиски новых блюд для нашего «земного» обеда.

Поиски не остались безуспешными, и к полудню мы собрал ли достаточный запас бананов. Эти удивительно нежные тропические фрукты зреют в течение круглого года. Их едят в сыром виде. Кроме бананов, мы нашли вкусные плоды манго и несколько крупных ананасов. Хотя эти сборы и отняли у нас много времени, мы не жалели об этом.

Консель не спускал глаз с Неда Ленда. Гарпунщик шел впереди и, проходя мимо кустов или деревьев, уверенной рукой срывал лучшие плоды для пополнения запасов.

— Ну, — сказал, наконец, Консель, — надеюсь, теперь вы удовлетворены, дружище Нед? Вы получили все, что хотели.

— Гм … — промычал канадец.

— Как, вы еще недовольны?

— Все эти травки — только приправа к обеду, десерт" сладкое. А где суп? Где жаркое?

— Да, да, Нед, — сказал я, — не забывайте, пожалуйста, своего обещания накормить нас котлетами! Что-то я не вижу этих котлет …

— Господин профессор, — ответил канадец, — охота не только не кончилась, но даже еще не начиналась. Терпение! Рано или поздно мы встретим какую-нибудь крылатую или четвероногую дичь, не здесь, так где-нибудь в другом месте…

— И если не сегодня, то в какой-нибудь другой день, — в тон канадцу подхватил Консель. — Однако забираться в глубь леса не стоит. Я советую возвратиться к шлюпке.

— Как? Уже? — вскричал Нед.

Мы должны вернуться на борт до наступления темноты, — сказал я.

— Но который теперь час? — огорченно спросил канадец.

— Не меньше двух часов пополудни, — ответил Консель. Как быстро бежит время на твердой земле! — с глубоким вздохом сказал Нед Ленд.

Мы пошли обратно лесом. Попутно мы пополнили наши запасы листьями капустной пальмы, за которыми пришлось лезть на самую верхушку дерева, зелеными бобами, которые малайцы называют «абру», и превосходного качества ямсом.

Мы изнывали от усталости, когда подходили к лодке, Однако, Нед Ленд считал, что мы еще мало собрали провизии. Но судьба была благосклонна к нему. Уже усевшись в лодку, он вдруг заметил несколько саговых деревьев, высотой в двадцать пять--тридцать футов.

Эти деревья столь же полезны, как и хлебные, и по справедливости считаются одним из драгоценнейших продуктов Меланезии.

Нед Ленд знал, как нужно обращаться с ними.

Взявшись за топор, он в несколько минут срубил два-три дерева.

Я следил за канадцем скорее как натуралист, чем как проголодавшийся человек. Он начал с того, что от каждого ствола отодрал по куску коры толщиной с большой палец; при этом обнажилась сеть волокон, переплетающихся в путанные узлы, между которыми виднелась клейкая мука. Эта мука и была тем веществом, которое служит главной пищей меланезийского населения.

Наконец, в пять часов пополудни, нагруженные запасам, мы покинули берег острова и полчаса спустя пристали к «Наутилусу».

Нас никто не встретил. Огромный железный цилиндр казался необитаемым.

Освободившись от ноши, я спустился в свою комнату. Там ждал меня ужин. Я поел и лег спать.

На другой день, 6 января, не произошло ничего нового. Никакого шума внутри судна, ни малейшего признака жизни. Шлюпка болталась у борта, на том самом месте, где мы ее оставили. Мы решили возвратиться на остров Гвебороар.

Нед Ленд надеялся, что на этот раз охота будет удачнее, чем накануне. Кроме того, мы хотели посетить другую часть леса.

С восходом солнца мы тронулись в путь. Лодка, подхваченная бегущей к берегу волной, быстро подплыла к острову.

Мы высадились и, доверившись инстинкту Неда Ленда, последовали за ним, следя за тем, чтобы длинноногий канадец не слишком удалялся от нас.

Нед Ленд повел нас в глубь западной части острова. Перейдя вброд несколько ручейков, мы вышли на равнину, окаймленную с одной стороны великолепным лесом. Несколько зимородков порхали на берегу ручья, но ни один не позволил приблизиться к себе на ружейный выстрел.

Поведение птичек навело меня на мысль, что они не в первый раз сталкивались с двуногими существами и знают, чего можно ожидать от человека. Из этого я сделал вывод, что если остров и необитаем в данное время, то во всяком случае еще недавно его посещали люди.

Пройдя всю обширную равнину, мы подошли к маленькому лесочку, откуда доносилось пение множества птиц.

— Пока что это только птицы, — сказал Консель.

— Но среди них есть и съедобные, — ответил гарпунщик.

— Навряд ли, дружище, — возразил Консель. — По-моему, это попугай.

— Друг мой Консель, — важно заявил канадец, — попугай сойдет за фазана у людей, которым нечего есть!

— Со своей стороны могу подтвердить, — сказал я, — что приготовленный попугай — довольно вкусное блюдо.

В самом деле, под густой листвой деревьев роился целый мирок попугаев, готовых заговорить на человеческом языке, если бы кто-нибудь занялся их воспитанием.

В ожидании же этого они болтали со своими разноцветными самками, перепрыгивая с ветки на ветку и порхая с дерева на дерево. Тут были представлены все разновидности отряда попугаев: медлительные и важные какаду, как будто занятые решением какой-то философской проблемы, и ярко окрашенные арары, во время полета кажущиеся кусками разноцветной ткани, уносимой ветром, и умные попугаи-жако, лучше всех других усваивающие человеческую речь, и множество других разновидностей этих очаровательных, но в большинстве своем несъедобных птиц.

Однако, в этой коллекции недоставало одного экспоната: я говорю о птице, водящейся исключительно в этих краях и никогда не появляющейся вне пределов островов Арру и Новой Гвинеи. Но судьба оказалась милостивой ко мне и дала мне случай полюбоваться этой птицей.

Пройдя сквозь редкий лесок, мы вышли на лужайку, поросшую кустарником. Наши шаги вспугнули пару каких-то птиц; я заметил, что их оперение расположено так, что они могут летать только против ветра. Их волнистый полет, грация, с которой они описывают в воздухе круги, непередаваемая игра красок в их оперении — все это привлекало и услаждало взор. Я без труда узнал их.

— Это райские птицы! — вскричал я.

— Отдел килегрудых, отряд воробьинообразных, семейство райских птиц, — тотчас же сказал Консель.

— Может быть, семейство куропаток? — спросил Нед Ленд.

— Нет, друг Нед, — сказал я. — Но хоть это и не куропатки, я буду вам очень обязан, если вы со свойственной вам ловкостью поможете мне поймать одну из этих очаровательных тропических птиц.

— Попробую, господин профессор, хотя, по правде сказать, я больше привык к гарпуну, чем к ружью.

Малайцы, торгующие райскими птицами, применяют разнообразные способы их ловли, к которым, к сожалению, мы не могли прибегнуть: то они расставляют силки на макушках высоких деревьев, где охотнее всего гнездятся райские птицы; то они ловят их при помощи специального, очень вязкого клея; то, наконец, они отравляют водоемы, из которых эти птицы привыкли пить воду.

Что же касается нас, то нам оставалось только стрелять их в лет, с малыми шансами на успех. И в самом деле, мы истратили значительную часть зарядов, но не убили ни одной из этих птиц.

К одиннадцати часам утра мы миновали уже первую цепь холмов в центре острова, не встретив ни одного зверька. Голод подстегивал нас. Понадеявшись на успешную охоту, мы не захватили с собой провизии и теперь горько раскаивались в этом.

Но тут, к нашей радости и к великому изумлению самого Конселя, ему посчастливилось двумя выстрелами подряд сбить белого голубя и вяхиря. Мы быстро ощипали их и, насадив на импровизированный вертел из прута, стали жарить на костре из сухого валежника.

В то время как дичь жарилась под наблюдением Конселя, Нед Ленд приготовлял плоды хлебного дерева.

Как и следовало ожидать, вяхирь и голубь были съедены до последней косточки. Мускатные орехи, которыми они питаются, придали особый аромат их мясу, и жаркое получилось действительно восхитительное.

— Они так же вкусны, как пулярки, выкормленные на трюфелях! — сказал Консель.

— Ну-с, Нед, — спросил я, — чего вам теперь еще не хватает?

— Четвероногой дичи, господин профессор, — ответил канадец. — Эти птички — только закуска, а не настоящая пища. Поэтому я не успокоюсь до тех пор, пока не убью какое-нибудь настоящее четвероногое животное, из которого можно сделать отбивную котлету.

— А я, Нед, не успокоюсь до тех пор, пока не поймаю райскую птицу.

— Итак, будем продолжать охоту, — сказал Консель. — Только вернемся назад, поближе к морю. Мы забрались уже к самым отрогам гор, и я думаю, что благоразумней все-таки было бы не забираться в глубь леса.

Консель был прав, и мы последовали его совету. После часа ходьбы мы пришли в лес, состоящий почти исключительно из саговых деревьев. Из-под наших ног несколько раз выскальзывали змеи, но не ядовитые. Райские птицы улетали, как только мы приближались к ним на расстояние выстрела, и я потерял уже надежду поближе познакомиться с ними, когда Консель, шедший впереди, вдруг нагнулся и, восторженно вскрикнув, позвал меня: он держал в руке великолепный экземпляр райской птицы.

— Браво, Консель! — воскликнул я.

— Хозяин очень любезен, — ответил он.

— Нет, нет, друг мой, ты совершил чудо. Поймать райскую птицу живой, да еще голыми руками — это неподражаемо!

— Если хозяин соблаговолит взглянуть на нее поближе, он поймет, что моя заслуга не так велика.

— Почему, Консель.

— Потому что эта птица мертвецки пьяна!

— Пьяна?

— Да. Пьяна от мускатных орехов, которые она пожирала под мускатным деревом, и мне ничего не стоило взять ее. Глядите же внимательно, Нед: вот наглядное доказательство того, как вредна невоздержанность!

— Ну, знаете, Консель, грешно вам попрекать меня количеством выпитой за последние два месяца водки! — ответил канадец.

Тем временем я рассматривал птицу, Консель не обманывал меня: райская птица действительно опьянела от одурманивающею сока мускатных орехов и была совершенно беспомощна. Она не только не могла летать, но и ходила с трудом.

Пойманный Конселем экземпляр принадлежал к красивейшей из восьми разновидностей райских птиц, которые водятся в Новой Гвинее и соседних с нею землях. Эта разновидность получила название «изумрудной» и была самой редкой. Величиной она в тридцать сантиметров. Головка у нее маленькая, глаза, помещающиеся непосредственно рядом с клювом, также очень малы. Расцветка ее представляла собой очаровательную гамму цветов: желтый клюв, темнокорнчневые лапы и когти, светлокоричневые с пурпурной каемкой крылья, бледножелтый хохолок, изумрудно-зеленая шея и каштановая грудь и брюшко. Два пышных и пушистых изогнутых дугой пера необычайной нежности и красоты украшали ее хвост. В общем, птица, была поразительно красива и вполне заслужила свое туземное название «солнечной птицы».

Мне страстно хотелось привезти живым в Париж этот редкий экземпляр и подарить его зоологическому саду, в котором еще не было ни одного экземпляра живых райских птиц.

— Это в самом деле редкая птица? — спросил Нед Ленд тоном охотника, для которого несъедобная дичь не имеет никакой цены.

— В самом деле, Нед, и к тому же райскую птицу очень трудно поймать живьем. Но даже и мертвые, эти птицы очень; высоко ценятся. Поэтому туземцы стали подделывать их так же, как в Европе подделывают жемчуг и бриллианты.

— Как! — воскликнул Консель. — Они подделывают райских птиц?

— Да, Консель.

— И хозяин знает, как это делают?

— Знаю, Консель. Райские птицы во время летних муссонов теряют свое замечательное хвостовое оперение. Птичьи «фальшивомонетчики» собирают эти перья и ловко вклеивают или вшивают их в хвост какого-нибудь несчастного попугая, предварительно ощипав его. Потом они закрашивают шов, «лакируют» птичку и… посылают в Европу — музеям или любителям — продукт этого своеобразного искусства.

— Что ж, — заметил Нед Ленд, — тем не на что жаловаться. Они ведь получают перья, а ведь это самое главное, если птица не предназначена для еды.

Моя мечта — завладеть райской птицей — таким образом осуществилась, но мечта Неда Ленда о котлете, пока что, была еще далека от воплощения!

Все же к двум часам дня канадцу посчастливилось подстрелить лесного кабана из породы тех, которых туземцы называют «бари-утанг».

Выстрел Неда, доставивший нам настоящее жаркое, был встречен всеобщим восторгом.

Нед Ленд был горд своей удачей. Кабан упал на месте мертвым, как только его коснулась электрическая пуля… Канадец быстро освежевал его и вырезал отличный кусок мяса на ужин. После этого охота возобновилась, и во время ее Неду Ленду и Конселю предстояло еще отличиться.

В самом деле, пробираясь сквозь кустарник, друзья неожиданно для себя вспугнули стадо кенгуру, которые бросились бежать, высоко подпрыгивая на своих эластичных конечностях. Они бежали очень быстро, но электрические пули оказались быстрей.

— Ах, господин профессор, — вскричал Нед Ленд, опьяненный удачной охотой, — какая чудная дичь, особенно в тушеном виде! Какой запас провизии для «Наутилуса»! Два, три, четыре кенгуру. И подумать только, что мы одни съедим всю эту гору мяса, а те ослы даже и не понюхают его!

Я думаю, что, если бы в порыве радости канадец не разболтался, он перебил бы все стадо. Но теперь ему пришлось довольствоваться дюжиной этих интересных млекопитающих, принадлежащих к семейству кенгуровых, разделу двуутробных, как сообщил Консель.

Убитые кенгуру были малорослыми. Они принадлежали к виду зайцеобразных кенгуру. Это ночные животные, днем они крепко спят. Помимо большой быстроты бега, этот вид кенгуру отличается удивительной увертливостью. Несмотря на небольшую величину этого зверька, шкурки его высоко ценятся.

Мы были очень довольны результатами своей охоты, Восторженный Нед предполагал на следующий день вернуться на этот очаровательный остров и перебить всех водящихся на нем съедобных четвероногих. Но он не предвидел, что события обернутся иначе.

Около шести часов вечера мы вышли к берегу моря. Шлюпка стояла на том месте, где мы ее оставили. «Наутилус», издали казавшийся длинным рифом, выступал из; воды в двух милях от нас.

Нед Ленд, не откладывая, занялся приготовлениями к обеду. Он был мастером в поваренном искусстве. Поджариваемые им «отбивные котлеты из бари-утанга» вскоре напоили воздух приятнейшим ароматом …

Но я ловлю себя на том, что становлюсь похожим на канадца и прихожу в восторг от куска жареного мяса. Да простит мне это читатель, как я простил канадцу …

Итак, обед удался на славу. Два вяхиря дополнили меню. Тесто саго, плоды хлебного дерева, несколько плодов мангового дерева, полдюжины ананасов и перебродивший сок кокосового! ореха привели нас в благодушное настроение. Мои достойные товарищи, да и я сам, отяжелели от сытного обеда.

— А что, если мы не вернемся сегодня на «Наутилус»? — предложил Консель.

— Ни сегодня, ни завтра и никогда? — добавил Нед Ленд. В эту секунду у наших ног упал камень.