Повесть Горького «Жизнь ненужного человека»: Страница 45

«Сильно, должно быть, пьян!» – подумал Евсей.

– Знаешь, кто живёт в том доме? – спросил Маклаков, посмотрев назад. – Миронов – писатель – помнишь?

– Помню.

– Ну, ещё бы тебе не помнить, – он так просто поставил тебя дураком…

– Да, – согласился Евсей.

Шли медленно и не стучали ногами. В маленькой узкой улице было тихо, пустынно и холодно.

– Воротимся назад! – предложил Маклаков. Потом поправил шапку, застегнул пуговицы пальто и задумчиво сообщил: – А я, брат, уезжаю. В Аргентину. Это в Америке – Аргентина…

Климков услыхал в его словах что-то безнадёжное, тоскливое, и ему тоже стало печально и неловко.

– Зачем это так далеко? – спросил он.

– Надо…

Он снова остановился против освещённого окна и молча посмотрел на него. На чёрном кривом лице дома окно, точно большой глаз, бросало во тьму спокойный луч света, свет был подобен маленькому острову среди тёмной тяжёлой воды.

– Это его окно, Миронова, – тихо сказал Маклаков. – По ночам он сидит и пишет…

Встречу шли какие-то люди, негромко напевая песню.

Это будет последнийИ решительный бой…

– говорила песня задумчиво, как бы спрашивая…

– Надо бы перейти на другую сторону! – шёпотом предложил Евсей.

– Боишься? – спросил Маклаков, но первый шагнул с тротуара на мёрзлую грязь улицы. – Напрасно боишься, – эти люди, с песнями о боях, смирные люди. Звери не среди них… Хорошо бы теперь посидеть в тепле, в трактире… а всё закрыто! Всё прекращено, брат…

– Пойдёмте домой! – предложил Климков.

– Домой? Нет, спасибо…

Евсей остался, покорно подчиняясь грустному ожиданию чего-то неизбежного.

– Слушай, какой ты, к чёрту, шпион, а? – вдруг спросил Маклаков, толкая Евсея локтем. – Я слежу за тобою давно, и всегда лицо у тебя такое, точно ты рвотного принял.

Евсей обрадовался возможности открыто говорить о себе и торопливо забормотал:

– Я, Тимофей Васильевич, уйду! Вот, как только устроится всё, я и уйду. Займусь, помаленьку, торговлей и буду жить тихо, один…

– Что устроится?

– А вот всё это, – с новой жизнью. Когда народ возьмётся сам за всё…

– Э-э… – протянул шпион, махнув рукой; засмеялся и оборвал своим смехом желание Евсея говорить.

Было тоскливо.

– Вот что! – неожиданно грубо и с сердцем заговорил Маклаков, когда снова подходили к дому, где жил писатель. – Я в самом деле уезжаю, – навсегда, из России. Мне нужно передать этому… писателю бумаги. Видишь, вот – пакет?

Он помахал в воздухе перед лицом Евсея белым четырёхугольником и быстро продолжал:

– Сам я не пойду к нему. Я второй день слежу за мим – не выйдет ли? Он – болен, не выходит. Я отдал бы ему на улице. Послать по почте нельзя, его письма вскрывают, воруют на почте и отдают нам в охрану. А идти к нему – я не могу…

Шпион прижал пакет к груди, наклонился, заглядывая в глаза Евсею.

– Здесь в пакете – моя жизнь, я написал про себя рассказ, – кто я и почему. Я хочу, чтобы он прочитал это, – он любит людей…

Взяв Евсея за плечо крепкой рукой, шпион тряхнул его и приказал:

– Ступай ты, отдай ему это! В руки прямо, лично ему. Иди! Скажи… – Маклаков оборвался, помолчал. – «Один агент охранного отделения прислал вам эти бумаги и покорнейше просит» – так и скажи, не забудь – «покорнейше просит! – прочитать их». Я тебя подожду тут, – иди! Но, смотри, не говори ему, что я здесь. А если он спросит – скажи: «бежал, уехал в Аргентину». Повтори!

– Уехал в Аргентину…

– Да, и – не забывай! – покорнейше просит! Иди скорее…

Тихонько подталкивая Климкова в спину, он проводил его до двери дома, отошёл в сторону и там остановился, наблюдая.

Взволнованный, охваченный мелкою дрожью, потеряв сознание своей личности, задавленное повелительною речью Маклакова, Евсей тыкал пальцем в звонок, желая возможно скорее скрыться от шпиона, готовый лезть сквозь двери. Дверь открылась, в полосе света встал какой-то чёрный человек, сердито спрашивая:

– Что вам нужно?

– Писателя, господина Миронова. Лично его, в руки ему назначено письмо – пакет, пожалуйста, скорее! – говорил Евсей, невольно подражая быстрой и несвязной речи Маклакова.

В голове у него замутилось, там лежали только слова шпиона, белые и холодные, точно мёртвые кости, и когда над его головой раздался глуховатый голос: «Чем могу служить вам?» – Евсей проговорил безучастным голосом, точно автомат:

– Один агент охранного отделения прислал эти бумаги и покорнейше просит прочитать их. Он уехал в Аргентину…

Незнакомое, странно чужое слово смутило Евсея, и он тише добавил:

– Которая в Америке…

– А где же бумаги?

Голос звучал ласково. Евсей поднял голову, узнал солдатское лицо с рыжими усами, вынул из кармана толстый пакет и подал его.

– Ну, присядьте…

Климков сел, опустив голову.

Звук разрываемой бумаги заставил его вздрогнуть. Не поднимая головы, он опасливо посмотрел на писателя, тот стоял перед ним, рассматривая пакет, и шевелил усами.

– Вы говорите – он уехал?

– Да…

– А вы сами тоже агент?

– Тоже, – тихонько сказал Евсей.

И подумал:

«Сейчас начнёт ругать…»

– Лицо ваше мне как будто знакомо.

Евсей старался не смотреть на него, но чувствовал, что он улыбается.

– Да, знакомо, – проговорил он, вздыхая.

– Вы тоже – наблюдали за мной?

– Один раз. А вы заметили меня из окна, вышли на улицу и дали мне письмо…

– Да, да – помню! Ах, чёрт возьми, так это вы? Я вас, кажется, обругал тогда, а?

Евсей встал со стула, недоверчиво взглянул в смеющееся лицо, посмотрел вокруг.

– Это ничего! – сказал он.

Ему было нестерпимо неловко слышать грубовато ласковый голос и боязно, что писатель ударит его и выгонит вон.

– Странно мы с вами встретились на сей раз, а?

– Больше ничего? – смущённо спросил Евсей.

– Ничего. Но вы, кажется, устали? Посидите, отдохните…

– Я пойду…

– Как хотите. Ну, спасибо, – до свиданья!

Он протянул руку, большую, с рыжею шерстью на пальцах. Евсей осторожно дотронулся до неё и неожиданно для себя попросил:

– Позвольте и мне жизнь мою рассказать вам…

И когда чётко сказал эти слова, то подумал вослед им:

«Вот с кем надо мне говорить! Если сам Тимофей Васильевич, такой умный и лучше всех который, его уважает…»