Сказка Андерсена «Волшебный холм»: Страница 2

Потом все вошли в холм, где собралось самое что ни на есть избранное общество, да притом так скоро, точно их всех ветром намело. Каждому было приготовлено особое удобное местечко; морские гости сидели за столом в больших чанах с водой и чувствовали себя совсем как дома. Все вели себя за столом очень прилично, кроме молодых норвежцев-троллей. Они положили ноги на стол, думая, что у них всё выходит мило.

— Ноги долой! — сказал старый тролль, и они послушались, хотя и не сразу.

Своих соседок за столом они щекотали еловыми шишками — у них были полные карманы этих шишек, — потом сняли с себя для удобства сапоги и дали их держать дамам. Старый тролль вел себя совсем не так: он рассказывал чудеснейшие истории о величественных норвежских скалах, о пенящихся водопадах, которые с гулом и рёвом, подобным раскатам грома и звукам органа, низвергаются в пучину; рассказывал о лососях, что прыгают и борются с течением под звуки золотой арфы водяного; рассказывал о звёздных зимних ночах, когда весело звенят упряжные бубенчики, а молодые парни бегают с горящими смоляными факелами по гладкому льду, до того прозрачному, что видно, как под ним мечутся испуганные рыбы. Да, умел-таки он рассказывать! Слушатели словно видели и слышали всё сами: водопады и водяные мельницы шумели, деревенские парни и девушки пели и отплясывали халлинг. Ух, как! И старый тролль так расходился, что вдруг чмокнул старую лесную деву, точно старый дядюшка, а они вовсе и родственниками-то не были.

Потом дочерей лесного царя заставили танцевать. Они прекрасно исполнили несколько танцев, и простых и с притоптыванием, и, наконец, должны были исполнить самый затейливый, проделать то, что они называли выйти из хоровода.

Эх! как они пошли вытягиваться! Где начало, где конец, где рука, где нога — ничего не разберёшь, точно стружки закрутились! Под конец они так завертелись, что мёртвую лошадь затошнило и она принуждена была выйти из-за стола.

— Бррррр! — сказал старый тролль. — Вот так задали работу своим ножкам! А что они ещё умеют, кроме плясок, вытягивания ножек и головокружения?

— А вот сейчас узнаешь, — сказал лесной царь и вызвал самую младшую дочь; она была тонка и прозрачна, как лунный свет; это была самая нежная и изящная из всех сестёр: она взяла в рот белый прутик, и вдруг — нет её, исчезла без следа! Вот было и все её искусство.

Но старый тролль сказал, что такое искусство в жене ему вовсе не по вкусу, да и сыновьям его вряд ли понравится.

Вторая умела ходить сбоку самой себя — выходило, точно у нее была своя тень, а у троллей и духов её ведь не бывает!

Третья сестра была совсем иного склада: она обучалась варить пиво у самой бабки-болотницы и отлично умела шпиговать болотные кочки светляками.

— Из неё выйдет отличная хозяйка! — сказал старый тролль, но чокаться с ней не стал, а только подмигнул — он боялся выпить слишком много.

Четвёртая вышла с золотою арфой в руках, ударила по одной струне, и все должны были поднять левую ногу — тролли и духи все ведь левши, — ударила по другой, и все должны были плясать под её музыку.

— Опасная особа! — сказал старый тролль, а молодые тролли взяли да ушли из зала — им уж надоело всё это.

— А следующая что умеет? — спросил старый тролль.

— Любить всё норвежское, — сказала та. — Я выйду замуж только за норвежца.

А самая младшая сестра шепнула старому троллю на ухо:

— Это она узнала из одной норвежской песни, что при светопреставлении, когда всё рушится, уцелеют одни норвежские скалы. Вот ей и хочется попасть в Норвегию: она страсть боится погибнуть.

— Эге! — сказал старый тролль. — Вот оно что! А седьмая и последняя что умеет?

— Перед седьмой есть ещё шестая, — сказал старый лесной царь — он умел считать.

Но шестая не хотела даже показаться.

— Я умею только говорить правду в глаза, — сказала она. — Поэтому я никому не нужна, да и дела у меня по горло: я шью себе погребальный саван.

Теперь дошла очередь и до седьмой. Что же она умела? Да она умела рассказывать сказки о чём угодно и сколько угодно.

— Вот тебе мои пять пальцев, — сказал старик тролль, — Расскажи мне сказку о каждом.

И она взяла его руку и принялась рассказывать, а он смеялся до колик. Когда же она дошла до Златоперста, опоясанного золотым кольцом, словно в ожидании обручения, старик сказал:

— Стой! Держи его крепче! Рука эта — твоя! На тебе я сам женюсь!

Сказочница возразила, что он ещё не дослушал о Златоперсте и о Петрушке-Бездельнике.

— Зимой дослушаем, — сказал старый тролль. — Послушаем тогда и о них, и об ёлке, и о берёзке, и о трескучих морозах, и о дарах хульдры. Тебе предстоит отличиться у нас; там в Норвегии никто не умеет так рассказывать. Мы будем сидеть в горной пещере, при свете сосновых лучин, и пить мёд из золотых рогов викингов. Водяной подарил мне парочку таких рогов. И Гарбу придёт к нам в гости и споёт тебе все песни горных пастушек. Вот веселье-то пойдёт у нас! Лососи запрыгают в струях водопада и будут биться о стены пещеры; только не попасть им к нам! Эх! Хорошо в нашей старой славной Норвегии!.. А где же мои молодцы?

Да, куда же они девались? Они бегали по полю и задували блуждающие огоньки, которые так любезно явились участвовать в факельном шествии.

— Что вы шляетесь? — сказал старый тролль. Я вот взял вам мать, а вы можете взять за себя которую-нибудь из тёток.

Но молодцы сказали, что им больше нравится пить на «ты» и говорить речи, а жениться вовсе не хочется. И вот они говорили речи, пили на «ты» и потом опрокидывали кубки себе на ноготь — это значило, что в них не осталось ни капли. Наконец они сняли с себя кафтаны и растянулись на столе отдыхать: они нисколько не стеснялись. А старый тролль пустился со своею молодою невестой в пляс и потом поменялся с ней сапогами — это поновее, чем меняться кольцами!

— Чу! Запел петух! — сказала старая ключница. — Пора закрывать ставни, чтобы солнце не спекло нас.

И холм закрылся.

А по стволу гнилого дерева бегали взад и вперёд ящерицы и тараторили:

— Ах, как мне понравился старый норвежский тролль!

— По-моему, молодёжь лучше! — сказал дождевой червяк, но ведь он был слеп, жалкая тварь!