Пьеса Льва Толстого «Власть тьмы»: Страница 21
Анютка. Дедушка, а дедушка! Копают! Ей-богу, копают, в погребе копают, слышь! Однова дыхнуть, копают!
Митрич. Чего не вздумает. Ночью копают. Кто копает? Корова чешется, а ты — копают! Спи, говорю, а то сейчас свет потушу.
Анютка. Голубчик, дедушка, не туши. Не буду. Ей-богу, не буду, однова дыхнуть, не буду. Страшно мне.
Митрич. Страшно? Ты не бойся ничего, вот и не будет страшно. А то сама боится и страшно, говорит. Как же не страшно, как ты боишься? Эка девчонка глупая какая.
Молчание. Сверчок.
Анютка (шепотом). Дедушка! А дедушка! Ты заснул?
Митрич. Ну, чего еще?
Анютка. Кака же така детосека?
Митрич. А вот така. Вот как попадется такая же, как ты,— не спит, он придет с мешком, да девчонку шварк в мешок, да сам туда же с головой, подымет ей рубашонку, да и ну хлестать.
Анютка. Да чем же он хлестает?
Митрич. А веник возьмет.
Анютка. Да он там не увидит, в мешке-то.
Митрич. Небось увидит.
Анютка. А я его укушу.
Митрич. Нет, брат, его не укусишь.
Анютка. Дедушка, идет кто-то! Кто это? Ай, матушки родимые! Кто это?
Митрич. Идет, так идет. Чего ж ты? Мать, я чай, идет.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же и Анисья (входит).
Анисья. Анютка!
Анютка притворяется, что спит.
Митрич!
Митрич. Чего?
Анисья. Что свет-то жжете? Мы в холодной ляжем.
Митрич. Да вот только убрался. Я потушу.
Анисья (ищет в сундуке и ворчит). Как надо, его никак и не найдешь.
Митрич. Да ты чего ищешь-то?
Анисья. Крест ищу. Окрестить надо. Помилуй бог, помрет! Некрещеный-то! Грех ведь!
Митрич. А то как же, известно, порядок надо... Что, нашла?
Анисья. Нашла. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Митрич и Анютка.
Митрич. То-то, а то бы я свой дал. О господи!
Анютка (вскакивает и дрожит). О-о, дедушка! Не засыпай ты, Христа ради. Страшно как!
Митрич. Да чего страшно-то?
Анютка. Помрет, должно, робеночек-то? У тетки Арины так же бабка окрестила,— он и помер.
Митрич. Помрет — похоронят.
Анютка. Да, может, он бы и не помер, да бабка Матрена тут. Ведь я слышала, что бабка-то говорила, однова дыхнуть, слышала.
Митрич. Чего слышала? Спи, говорю. Закройся с головой, да и все.
Анютка. А кабы жив был, я б его нянчила.
Митрич (рычит). О господи!
Анютка. Куды ж они его денут?
Митрич. Туда и денут, куда надо. Не твоя печаль. Спи, говорю. Вот мать придет — она тебя!
Молчание.
Анютка. Дедушка! А ту девчонку, ты сказывал, ведь не убили же?
Митрич. Про ту-то? О, та девчонка в дело вышла.
Анютка. Как ты, дедушка, сказывал, нашли-то ее?
Митрич. Да так и нашли.
Анютка. Да где ж нашли? Ты скажи.
Митрич. В ихнем доме и нашли. Пришли в деревню, стали солдаты шарить по домам, глядь — эта самая девчонка на пузе лежит. Хотели ее пришибить. Да так мне скучно стало, взял я ее на руки. Так ведь не дается. Отяжелела, как пять пудов в ней сделалось; а руками цапается за что попало, не отдерешь никак. Ну, взял я ее, да по головке, по головке. А шаршавая, как еж. Гладить, гладить — затихла. Помочил сухарика, дал ей. Поняла-таки. Погрызла. Что с ней делать? Взяли ее. Взяли, стали кормить да кормить, да так привыкла, с собой в поход взяли, так с нами и шла. Хороша девчонка была.
Анютка. Что ж, а некрещеная?
Митрич. А кто е знает. Сказывали, что не вполне. Потому народ ненашенский.
Анютка. Из немцев?
Митрич. Эка ты: из немцев. Не из немцов, а азиаты. Они всё равно как жиды, а не жиды тоже. Из поляков, а азиаты. Крудлы, круглы прозвище им. Да уж забыл я. Девчонку-то мы Сашкой прозвали. Сашка, а хороша была. Ведь вот все забыл, а на девчонку, в рот ей ситного пирога с горохом, как сейчас гляжу. Только и помню из службы из всей. Как пороли, помню, да вот девчонка в памяти. Повиснет, бывало, на шее, и несешь ее. Такая девчонка была, что надо лучше, да некуда. Отдали потом. Ротного жена в дочери взяла. И в дело вышла. Жалели как солдаты!
Анютка. А вот, дедушка, тоже батя, я помню, как помирал. Ты еще не жил у нас. Так он позвал Микиту, да и говорит, прости меня, говорит, Микита... а сам заплакал. (Вздыхает.) Тоже как жалостно.
Митрич. А вот то-то и оно-то...
Анютка. Дедушка, а дедушка. Вот опять шумят чтой-то в погребе. Ай, матушки, сестрицы-голубушки! Ох, дедушка, сделают они что над ним. Загубят они его. Махонький ведь он... О-о! (Закрывается с головой и плачет.)
