Поэма Руставели «Витязь в тигровой шкуре»: Сказ 40. Рассказ Фатман о пленении Нестан-Дареджан Каджами, Автандилу переданный
Изрекла Фатман: «Всю землю озарявшая ушла,
Жизнь, которую случайно для себя я обрела;
С той поры я изнываю, душу сковывает мгла,
Из очей неистощимых слёзы льются без числа.
Дом и дети мне постыли, жизнь казалась вечным злом,
В полусне я горевала, и во сне, и перед сном.
А Усен, клятвопреступник, представлялся мне лжецом;
Подойти ко мне не смел он и с опущенным лицом.
Как-то раз я проходила мимо стражи. Был закат.
Дом узрев странноприимный, я помедлила у врат.
Вспоминала то светило, чьи огни меня казнят,
Клятву каждого мужчины проклинала много крат.
Некий раб и три сопутных забрели в наш славный град.
У раба наряд был рабский, у других — простой наряд;
За гроши питья и пищи накупив, уселись в ряд,
Пили, ели, толковали, хохотали нараскат.
Я внимала, говорили: «Веселимся мы и пьём,
Но меж нами каждый знает очень мало о другом:
Кто, зачем, куда, откуда и каким идёт путём.
Пусть же каждый без утайки всем объявит о своём».
Пересказывали вести, как давно заведено.
Молвил раб: «О братья, небом провидение дано!
Я собрал для вас алмазы, вы же сеяли пшено:
Восхвалю своё известье, ибо лучшее оно.
Я слуга царя, что правил всей Каджетскою страной.
Но однажды царь великий был сражён болезнью злой,
Вдов и сирот утешитель удалился в мир иной,
А царевичи царёвой опекаемы сестрой.
Дулардухт — жена, но сердцем неподатливей камней;
Рать её неуязвима, а сама разит людей.
Как сыны Росан и Роди, два племянника у ней.
Ныне власть её простерлась над Каджетиею всей.
Мы узнали, что за морем умерла её сестра.
Омрачились царедворцы, и никто не ждал добра.
Кто доложит о покойной, что пришла её пора?
Раб Рошак был старшиною всех служителей двора.
Он сказал: «На плаче этом я не буду, хоть убей.
На разбой пойду в долины я с дружиною своей,
Возвращусь обогащенным, не промешкав много дней,
Провожать пойду царицу, о сестре поплачу с ней»,
Он созвал своих подручных, мы сошлись к нему на зов;
Из пришедших он с собою взял отборных сто рабов.
По ночам подстерегали, днём ловили мы купцов,
Караваны разоряли, изрубив проводников.
Так однажды ночью тёмной мы блуждали, сея зло;
Неожиданно равнина озаряется светло.
Мы сказали: «Неужели солнце на землю сошло?»
Пораженные, болтали всё, что в голову взбрело.
Что зарей одним казалось, то — луной другим очам;
Рассмотреть вблизи желая, приближались мы к лучам;
Окружить спеша сиянье, растянулись по полям.
Глас, из блеска исходящий, обратился властно к нам:
«Кто вы, всадники? Хочу я слышать ваши имена!
Я послом в Каджети еду! Сторонитесь от меня!»
Но, услышав, приближались мы, молчание храня;
Перед нами оказался всадник с обликом огня.
Взор был молнии подобен, пересекшей небосклон;
Был сияньем беспредельным сумрак ночи освещён,
Был тенистый строй гишерный блеском перлов озарён,
Но звучал сердито голос, хоть прекрасен был и он.
Обратились мы к светилу дружелюбным языком.
Ложь открылась — это солнце вовсе не было рабом,
В нём мы женщину узнали, подобрались мы тайком
И пленить дерзнули солнце, обступив его кругом.
Вновь ее мы попросили: «О себе поведай нам.
Чья ты, кто ты, в местность эту по каким пришла путям?»
Но в безмолвье пребывала волю давшая слезам.
Блеск драконом поглощён был, и тоскливо стало нам.
От сомкнутых уст прекрасной не дождались мы вестей:
Кто она, какой бездушный обманул её злодей?
Не поведала, в досаде, нам истории своей,
Взором, аспиду подобно, цепенящая людей.
Нам Рошак велел: «Не смейте вы светлейшей докучать;
Дело дивного светила очень трудно изъяснять;
О судьбе царицы нашей люди могут лишь мечтать,
Ибо ей дарит Создатель всё, что может удивлять.
Эта девушка нам Богом вечноблагостным дана;
Отведем ее к могучей, осчастливит нас она.
Если скроем, то, конечно, обнаружится вина
И позорными навеки станут наши имена».
Мы с Рошаком согласились, прекратился этот спор;
Все отправились в Каджети с освещавшею простор;
Больше к ней не обращались, и не ранил разговор
Застилавшему слезами ослепительный свой взор.
Я сказал тогда Рошаку: «Отпусти меня пока,
Я заеду в Гуланшаро и вернусь наверняка».
Разрешил он. «В граде этом у меня лежат шелка,
Захвачу их и не медля догонять помчусь войска».
Был рассказ раба приятен для внимающих людей,
Слёзы лить я перестала, стало на сердце светлей;
Я узнала каждый признак той, что всех надежд милей,
Успокоилась немного от нечаянных речей.
Привела того раба я, усадила пред собой,
Повелела: «Повтори-ка мне рассказ чудесный свой!»
И вторично рассказал он о беглянке молодой.
Умиравшая в мученьях, снова стала я живой.
Я тотчас же обратилась к черным двум моим рабам,
Что, волхвуя, становились недоступными очам,
И в Каджети их послала, чтоб они, не медля там,
Всё разведали о ясной и скорей вернулись к нам.
Через трое суток ими я была извещена,
Что царице, в путь спешащей, огнеликая дана;
От людей теперь сокрыта несравненная луна
И помолвлена с Росаном, малым юношей, она.
«Мы на ней Росана женим, — Дулардухт велела так, —
Не до свадьбы нам сегодня, торжествует в сердце мрак;
Возвратившись из-за моря, я устрою этот брак».
В замке евнух охраняет красоты небесной знак.
Чародеев знаменитых увезла она с собой,
Ибо долгий путь опасен и враги готовы в бой;
А войска её остались за оградой крепостной,
И, отплывшая, не скоро приплывет она домой.
До сих пор столица каджей неприступною была;
Посредине их твердыни возвышается скала,
А в скале — проход, идущий от подножья до чела,
Где таится та зарница, что губительно светла.
У дверей прохода вечно стражи грозные стоят.
Там дозорных десять тысяч, имениты все подряд;
По три тысячи охраны у троих каджетских врат.
Сердце, с миром бессердечным как союз твой не разъят?»
Эти новости услышав, солнцеликий Автандил
Отцветающую розу снова ярко расцветил;
Полный радости великой, небеса благодарил,
Разузнав, куда сокрыли то светило из светил.
«О, любимая, — сказал он, — видно, я тобой любим,
Грусть развеяна рассказом увлекательным твоим,
Но давай беседу нашу о Каджети мы продлим!
Каждый каджи бестелесен, как же станет он земным?
Я скорблю о полонённой, и палят меня огни,
Только что ей смогут сделать бестелесные одни?»
Та ответила: «От сердца ты сомненье отгони!
Каджи — люди, а не бесы, хоть враждой полны они.
Люди каджами зовут их потому, что этот род
На высотах достигает волхвования высот,
Всем вредит и досаждает, недоступный для невзгод.
Тот ослепшим возвратится, кто на каджей нападёт.
Чудеса они являют, поражают слепотой,
На ладьи врагов бросают злых смерчей свистящий строй,
По волнам шагают смело, воду делают сухой,
Знойный полдень затемняют, освещают мрак ночной.
Потому так называют окружающие их,
Хоть они не бестелесны, вроде всех людей земных».
Благодарность изъяснил он: «Мой огонь теперь утих.
Стало на сердце светлее от чудесных слов твоих».
Автандил, рыдая, славил побеждающего тьму:
«Благодарностью безмерной я дары твои приму.
Ты, никем не изъяснимый, не доступный никому,
Боль нежданно исцеляя, внял моленью моему».
Вседержителя он славил за услышанный рассказ,
Но Фатман возревновала солнцеликого тотчас.
Не перечил распалённой притягательной для глаз:
Покоряясь, целовал он целовавшую не раз.
С Автандилом этой ночью, лёжа, тешилась она
Хоть в объятья неохотно им была заключена;
Ведь мерещилась герою аравийская луна,
Обезумевшее сердце до утра не знало сна.
Слёзы витязя стремились докатиться до морей,
И корабль гишерный плавал в чёрном омуте очей.
Витязь думал: «Кто владеет ныне розою моей?
Я — как ворон на навозе, хоть рождён как соловей».
Мог растрогать даже камни плач рыдавшего тайком,
И затоном стало поле роз, обрызганных дождём.
Услаждалась, ликовала с ним лежащая вдвоём:
Ворон, розу обретая, стать захочет соловьём.
На заре пошёл купаться лучезарный светоч стран;
Благовонья и одежды поднесла ему Фатман,
Много платьев подарила, не один дала тюрбан:
«Как угодно одевай же, без стесненья, статный стан!»
Он подумал: «Я сегодня о себе не умолчу!
Одеяние торговца променяю на парчу».
И оделся витязь в платье, подходящее к мечу,
Красоту свою умножил, уподобился лучу.
На обед к Фатман тогда же приглашен был Автандил,
Разукрашенный явился, весел сердцем, полон сил;
Он любовницу вельможным одеяньем удивил.
Улыбаясь, объявила: «Ты мне взоры усладил»,
Изумлённая, безмерно восторгалась красотой;
Но, украдкой усмехаясь, говорил себе герой:
«И доныне я не понят этой женщиной смешной».
Он терпел ее объятья. Разве был исход иной?
Пообедали, расстались, поскакал домой спаспет;
Задремал, хмелён и весел, в шёлк и золото одет;
Только к вечеру проснулся, по полям рассыпал свет,
Пригласил Фатман: «Один я, никого со мною нет».
Лишь вошла, от изумленья перед ним упала ниц:
«Ах, убьет меня, алоэ, это полчище зарниц!»
Усадил её поближе блеск, не знающий границ,
И на рощу роз упала тень от хижины ресниц.
Автандил сказал: «Быть может, словом сердце разобью,
Задрожишь, почуяв новость, словно в руки взяв змею.
Лишь теперь тебе откроюсь, ничего не утаю;
Знай, гишеровые стрелы пронизали жизнь мою.
Ты решила: он торговый возглавляет караван.
Знай, мне все войска вверяет царь великий Ростеван,
Многих ратей предводитель, я ношу спаспета сан,
Мне открыты арсеналы в городах аравитян.
Я в твоей надежной дружбе совершенно убежден.
Дочь царя лицом хрустальным озаряет небосклон,
И ее сверканьем нежным я расплавлен и сожжен,
На чужбину ею послан я, хранивший царский трон.
Я разыскиваю ныне деву, бывшую с тобой;
Ту луну ища повсюду, обошёл я круг земной.
Льва я видел, что блуждает ради бедствующей той,
Сам себя уничтожая нескончаемой тоской».
О своих скитаньях долгих рассказал ей Автандил
И о том, кто стан прекрасный в шкуру тигра облачил
«Для неведомого мужа ты — бальзам, источник сил,
И осушишь ты ресницы цвета вороновых крыл.
Сделай так, Фатман, чтоб витязь огнеликий не угас.
Мы поможем вспыхнуть снова солнцам, гаснущим сейчас;
Люди все, узнав об этом, славословить будут нас.
Может, вновь соединятся разлучённые не раз:
Колдуна ко мне пришли ты, пусть в Каджети он пойдет,
Наши новости доложит солнцу в облаке невзгод;
Совершить нам подобает всё, что дева изберёт.
Коли Бог того желает, мы низвергнем тьмы оплот».
Изрекла Фатман: «Отрада мне создателем дана,
Весть, услышанная мною, лишь бессмертию равна!»
Мага, чёрного как ворон, привела тотчас она,
Повелев: «Спеши в Каджети, где скрывается луна.
Днесь узнаю, сколь полезна для меня волшба твоя,
Из моей пронзённой жизни устрани ты острия,
Солнцу, жаждущему вести, дай целебного питья!»
И ответил тот: «До завтра всё узнать сумею я».
