Сказка Киплинга «Братья Маугли»: Страница 3

— Вся заросль твоя, — сказала Багира, — и ты можешь охотиться на всякую дичь, которую ты в состоянии убить, но в память о быке, заплатившем за тебя, никогда не убивай или не ешь ни молодого, ни старого домашнего скота. Таков Закон Джунглей. И Маугли свято повиновался. Он вырастал, делался сильным, как это было бы с каждым, не сидящим за уроками мальчиком, которому не о чем думать, кроме еды. Раза два Мать Волчица сказала ему, что Шер Хану нельзя доверять и что он когда-нибудь должен убить Шер Хана. Молодой волк ежечасно вспоминал бы о совете Ракши, но Маугли позабыл ее слова, ведь он был только мальчик, хотя, конечно, назвал бы себя волком, если бы умел говорить на каком-нибудь человеческом наречии. Шер Хан вечно попадался на его пути, потому что Акела постарел, стал слабее, и теперь хромой тигр подружился с младшими волками стаи и те часто бегали за ним; Акела не допустил бы до этого, если бы прежняя сила дала ему возможность как следует проявлять свою власть. Кроме того, Шер Хан льстил молодым волкам и высказывал удивление, что такие прекрасные молодые охотники добровольно покоряются полуживому вожаку и детенышу человека.

— Мне рассказывали, — говаривал Шер Хан, — что на Скале Совета вы не решаетесь смотреть ему в глаза. И молодые волки ворчали, поднимая щетину. Багира, у которой повсеместно были уши и глаза, знала кое-что о таких разговорах и раза два прямо и просто сказала Маугли, что когда-нибудь Шер Хан его убьет; но мальчик смеялся и отвечал:

— У меня стая, у меня и ты, и хотя Балу ленив, он может в мою защиту нанести лапой несколько ударов. Чего мне бояться? В один очень жаркий день в мозгу Багиры появилась новая мысль, родившаяся вследствие дошедших до нее слухов. Может быть, Икки, дикобраз, предупредил пантеру; во всяком случае, раз, когда Маугли лежал в глубине джунглей, прижимаясь головой к ее красивой черной шкуре, Багира сказала ему:

— Маленький Брат, сколько раз я говорила тебе, что Шер Хан твой враг?

— Столько, сколько орехов на этой пальме, — ответил Маугли, конечно, не умевший считать. — Что же из этого? Мне хочется спать, Багира, а у Шер Хана такой же длинный хвост и такой же громкий голос, как у Мао, павлина.

— Теперь не время спать. Это знает Балу, знаю я, знает стая, знают даже глупые-глупые олени. Табаки тоже говорил об этом тебе.

— Хо, хо! — ответил Маугли. — Недавно ко мне пришел Табаки и стал грубо уверять меня, что я бесшерстный человеческий детеныш, неспособный даже вырывать из земли дикие трюфели, а я схватил шакала за хвост, два раза качнул и ударил о пальму, чтобы научить его вежливости.

— И глупо сделал; правда, Табаки любит мутить, однако он мог сказать тебе многое, близко касающееся тебя. Открой глаза, Маленький Брат, Шер Хан не решается убить тебя в джунглях, но помни: Акела очень стар; вскоре наступит день, когда он окажется не в силах убить оленя, и тогда Одинокий Волк перестанет быть вожаком стаи. Многие из волков, которые осматривали тебя, когда ты впервые был приведен в Совет, тоже состарились, а молодежь верит Шер Хану и думает, что человеческому детенышу не место среди нас. Скоро ты сделаешься взрослым человеком.

— А разве человек не имеет права охотиться со своими братьями? — спросил Маугли. — Я здесь родился. Я повинуюсь Закону Джунглей, и в нашей стае не найдется ни одного волка, из лап которого я не вынимал бы заноз. Они, конечно, мои братья. Багира вытянулась во всю длину и прищурила глаза.

— Маленький Братец, — сказала она, — пощупай рукой мою шею под нижней челюстью. Маугли протянул свою сильную темную руку и там, где исполинские мышцы скрывались под блестящей шерстью, как раз под подбородком пантеры, нащупал маленькое бесшерстное пространство.

— Никто в джунглях не знает, что я, Багира, ношу на себе этот след… след ошейника, а между тем, Маленький Брат, я родилась среди людей, среди людей умерла и моя мать, в клетках королевского дворца в Удейпуре. Вот почему я заплатила за тебя Совету, когда ты был маленьким голым детенышем. Да, да, я тоже родилась среди людей, а не в джунглях. Я сидела за железными брусьями и меня кормили, просовывая между ними железную чашку; наконец, раз ночью я почувствовала, что я, Багира, пантера, а не людская игрушка, одним ударом лапы сломала глупый замок и ушла. Благодаря моему знанию людских обычаев, я в джунглях стала ужаснее Шер Хана. Правда это?

— Да, — ответил Маугли, — все в джунглях боятся Багиры, все, кроме Маугли.

— О ты, детеныш человека! — очень нежно промурлыкала пантера. — И как я вернулась в мои джунгли, так и ты, в конце концов, должен вернуться к людям, к людям — твоим братьям… если тебя раньше не убьют в Совете.

— Но за что же, за что могут меня убить? — спросил Маугли.

— Посмотри на меня, — сказала Багира. И Маугли взглянул ей прямо в глаза; пантера выдержала только половину минуты, потом отвернулась.

— Вот почему, — сказала она, шевеля своей лапой на листьях. — Даже я не могу смотреть тебе в глаза, хотя родилась среди людей и люблю тебя, Маленький Брат. Другие тебя ненавидят, потому что не могут выдержать твоего взгляда, потому что ты разумен, потому что ты вынимал колючки из их лап, потому что ты — человек.

— Я этого не знал, — мрачно проговорил Маугли, и его черные брови сдвинулись.

— Что говорит Закон Джунглей? Прежде ударь, потом говори. Сама твоя беззаботность показывает, что ты человек. Но будь мудр. В сердце я чувствую, что когда Акела упустит свою добычу (а с каждым днем ему делается все труднее останавливать оленей), стая обратится против него и против тебя. Они соберут Совет на скале, и тогда, тогда… Ага, придумала! — сказала Багира и одним прыжком очутилась на четырех лапах. — Скорей беги в долину к человеческим хижинам и возьми частицу Красного Цветка, который они разводят там; у тебя в свое время будет друг сильнее меня, сильнее Балу, сильнее всех, кто тебя любит. Достань Красный Цветок. Под Красным Цветком Багира подразумевала огонь; ни одно создание в джунглях не произносит этого слова. Дикие животные смертельно боятся пламени и придумывают для него сотни разных названий.

— Красный Цветок? — спросил Маугли. — Я знаю, в сумраке он вырастает подле их хижин. Я принесу его.

— Это настоящая речь человеческого детеныша, — с гордостью сказала Багира. — Но помни: он растет в маленьких горшочках. Добудь один из них и всегда храни его на случай нужды.

— Хорошо, — сказал Маугли, — иду. Но уверена ли ты, о моя Багира, — он обнял рукой прекрасную шею пантеры и глубоко заглянул в ее большие глаза, — уверена ли ты, что все это дела Шер Хана?

— Клянусь освободившим меня сломанным замком, — уверена, Маленький Брат!

— В таком случае, клянусь купившим меня быком, что я отплачу за все Шер Хану и, может быть, с избытком! — крикнул Маугли и кинулся вперед.

— Да, он человек. Это совершенно по-человечески, — сказала Багира, снова ложась. — О Шер Хан, в мире никогда не бывало такой неудачной охоты, как твоя охота на эту лягушку десять лет тому назад. Маугли пересекал лес; он бежал быстро; в его груди горело сердце. Когда поднялся вечерний туман, он подошел к родной пещере, перевел дух и посмотрел вниз на деревню. Молодые волки ушли, но Волчица Мать, лежавшая в глубине логовища, по дыханию мальчика угадала, что ее лягушонок чем-то взволнован.

— Что тебя тревожит, сынок? — спросила она.

— Болтовня о Шер Хане, — ответил он. — Сегодня ночью я иду охотиться среди вспаханных полей. Маугли нырнул в чащу и побежал к реке, протекавшей в глубине долины. Тут он остановился, услышав охотничий вой своей стаи, крик преследуемого самбхура и его фырканье; очевидно, он остановился, собираясь отбиваться. Тотчас же послышался злобный, полный горечи вой молодых волков:

— Акела! Акела! Одинокий Волк, покажи свою силу! Место вожаку стаи! Бросайся! Вероятно, Одинокий Волк прыгнул и промахнулся: Маугли услышал лязг его зубов и короткий лай, вырвавшийся у него из горла, когда олень опрокинул его передней ногой. Маугли не стал ждать больше, а побежал; и по мере того, как он углублялся в возделанные поля, где жили люди, позади него вой затихал. «Багира сказала правду, — задыхаясь подумал Маугли и угнездился в кормушке для скота близ окна одной хижины. — Завтра наступит важный день для Акелы и для меня». Прижимаясь лицом к окну и глядя на пламя очага, мальчик увидел, как жена хозяина дома поднялась и стала в темноте бросать в огонь какие-то черные кусочки; когда же пришло утро, и дымка тумана побелела и сделалась холодной, маленький ребенок взял сплетенную из веток чашку, внутри вымазанную глиной, наполнил ее тлеющими угольями, прикрыл своим одеялом и вышел с нею из хижины, направляясь к коровам в загоне.

— И все? — прошептал Маугли. — Если это может сделать детеныш — нечего бояться! Он обогнул угол дома, встретил мальчика, вырвал у него из рук чашку и скрылся в тумане. А мальчик громко кричал и плакал от ужаса.