Повесть Станюковича «Севастопольский мальчик»: Глава 14. Часть 4
Старый французский генерал, начальник колонны, назначенный штурмовать первый и второй бастионы, почему-то не выждал условленного сигнала к штурму.
Ему казалось, что внезапное прекращение бомбардировки и есть сигнал начинать штурм. Напрасно его начальник говорил, что он ошибается, что сигналом будет сноп ракет после белого света фальшвейера с одной батареи. Напрасно доказывал, что начинать атаку рано. Остальные колонны еще не строятся.
Старый генерал, как видно, был упрям и не любил советов.
Он приказал идти на приступ.
И из-за оврага показалась густая цепь стрелков. Сзади шли резервы. Через несколько минут французы бешено бросились на штурм двух бастионов.
Их встретили ружейным огнем и картечью. Все наши пароходы стали бросать снаряды в резервы и в штурмовую колонну…
Жаркий огонь расстроил французов.
Шагах в тридцати от второго бастиона они остановились и рассыпались за камнями. Еще раз они бросились в атаку, но снова не выдержали огня и отступили… Начальник колонны был смертельно ранен.
В это время блеснула струя белого света; за нею поднялся целый сноп сигнальных ракет, рассыпавшихся разноцветными огнями.
Для союзников это значило: «Штурмовать остальные укрепления Корабельной стороны».
А для севастопольцев: «Возьмет неприятель бастионы — взят и Севастополь».
Молчаливые и серьезные, ждали защитники штурма.
И многие шептали:
— Помоги, господи!
Главнокомандующий со своим большим штабом уже переправился с Северной стороны в город и с плоской крыши морской библиотеки смотрел на зеленеющее пространство перед Малаховым курганом, по которому беглым шагом шел неприятель…
Хотя князь Горчаков уже знал, что несвоевременный штурм одной французской колонны был отбит в полчаса, но напрасно он старался скрыть свое волнение перед развязкой нового общего штурма укреплений Корабельной стороны.
И вздрагивающие губы главнокомандующего, казалось, шептали:
— Спаси, господи!
Начальник штаба чуть слышно сказал начальнику артиллерии армии:
— Главное… отступить некуда. Мост через бухту не готов!
— Что вы говорите? — рассеянно спросил подавленный главнокомандующий.
— Чудное, говорю, утро, ваше сиятельство!
— Да… Посланы еще три полка в город?..
— Посланы, князь!..
На Северной стороне толпа баб стояла на коленях и молила о победе…
Мужчины, не принимавшие участия в защите, истово крестились. Матросы, бывшие на кораблях, высыпали на палубы.
Все с тревогой ждали штурма.
А Маркушка, черный от дыма и грязи, накануне так добросовестно паливший из своей мортирки, что, увлеченный, казалось, не обращал внимания на тучи бомб, ядер и пуль, перебивших более половины людей на четвертом бастионе, и на лившуюся кровь, и на стоны, — Маркушка и не думал, что надвигающаяся «саранча», как звал он неприятеля, через несколько минут ворвется в бастион и всему конец.
Напротив!
Возбужденный и почти не спавший в эту ночь, он сверкал глазами, напоминающими волчонка, глядя на «саранчу», высыпавшую из траншей, и хвастливо крикнул:
— Мы тебя, разбойника, угостим! Угостим!
— С банкета долой! — крикнул Кащук.
Контуженный вчера камнем, он сам вчера перевязал свою окровавленную голову и стоял у орудия, заряженного картечью, со шнуром в руке, спокойный и хмурый, ожидая команды стрелять.
— Я только на саранчу взгляну, дяденька!
— На место! — строго крикнул Кащук.
Маркушка спрыгнул с банкета к своей мортирке.
— Не бреши… Лоб перекрести. Еще кто кого угостит! — сердито промолвил матрос.
— Увидишь, дяденька! — дерзко, уверенно и словно пророчески, весь загораясь, ответил Маркушка.
— Картечь! Стреляй! Жарь их! — раздалась команда батарейного командира.
Бастион загрохотал.
