Комедия Гоголя «Ревизор»: Страница 23
Почтмейстер (к зрителям). Ну, скверный мальчишка, которого надо высечь: больше ничего!
Артемий Филипович (продолжая читать). «Надзиратель над богоугодным заведе… и… и… и…» (заикается.)
Коробкин. А что ж вы остановились?
Артемий Филипович. Да нечеткое перо… впрочем, видно, что негодяй.
Коробкин. Дайте мне! Вот у меня, я думаю, получше глаза. (Берет письмо.)
Артемий Филипович (не давая письма). Нет, это место можно пропустить, а там дальше разборчиво.
Коробкин. Да, позвольте, уж я знаю.
Артемий Филипович. Прочитать я и сам прочитаю, далее, право, всё разборчиво.
Почтмейстер. Нет, всё читайте! Ведь прежде всё читано.
Все. Отдайте, Артемий Филипович! Отдайте письмо. (Коробкину.) Читайте!
Артемий Филипович. Сейчас. (Отдает письмо.) Вот позвольте… (закрывает пальцем) вот отсюда читайте.
Почтмейстер. Читайте! Читайте! Вздор, всё читайте!
Коробкин (читая). «Надзиратель за богоугодным заведением Земляника: совершенная свинья в ермолке».
Артемий Филипович (к зрителям). И не остроумно! Свинья в ермолке! Где ж свинья бывает в ермолке?
Коробкин (продолжая читать). «Смотритель училищ протухнул насквозь луком».
Лука Лукич (к зрителям). Ей богу, и в рот никогда не брал луку.
Аммос Федорович (в сторону). Слава богу, хоть по крайней мере обо мне нет.
Коробкин (читает). «Судья…»
Аммос Федорович. Вот тебе на! (Вслух.) Господа, я думаю, что письмо длинно. Да и чорт ли в нем: дрянь этакую читать.
Лука Лукич. Нет!
Почтмейстер. Нет, читайте!
Артемий Филипович. Нет, уж читайте!
Коробкин (продолжает). «Судья Ляпкин-Тяпкин в сильнейшей степени моветон…» (останавливается) должно быть французское слово.
Аммос Федорович. А чорт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник, а может быть и того еще хуже.
Коробкин (продолжая читать). «А впрочем, народ гостеприимный и добродушный. Прощай, душа Тряпичкин. Я сам, по примеру твоему, хочу заняться литературой. Скучно, брат, так жить, хочешь наконец пищи для души. Вижу: точно, нужно чем-нибудь высоким заняться. Пиши ко мне в Саратовскую губернию, а оттуда в деревню Подкатиловку. (Переворачивает письмо и читает адрес.) Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санкт-Петербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо».
Одна из дам. Какой репримант неожиданный!
Городничий. Вот когда зарезал, так зарезал! Убит, убит, совсем убит! Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рылы, вместо лиц; а больше ничего… Воротить, воротить его! (Машет рукою.)
Почтмейстер. Куды воротить! Я, как нарочно, приказал смотрителю дать самую лучшую тройку; чорт угораздил дать и вперед предписанье.
Жена Коробкина. Вот уж точно, вот беспримерная конфузия!
Аммос Федорович. Однако ж, чорт возьми, господа! Он у меня взял триста рублей взаймы.
Артемий Филипович. У меня тоже триста рублей.
Почтмейстер (вздыхает). Ох! И у меня триста рублей.
Бобчинский. У нас с Петром Ивановичем шестьдесят пять-с на ассигнации-с. Да-с.
Аммос Федорович (в недоумении расставляет руки). Как же это, господа? как это, в самом деле, мы так оплошали.
Городничий (бьет себя по лбу). Как я? Нет, как я, старый дурак! Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду; трех губернаторов обманул!.. что губернаторов! (махнув рукой) нечего и говорить про губернаторов…
Анна Андреевна. Но это не может быть, Антоша: он обручился с Машенькой…
Городничий (в сердцах). Обручился! кукиш с маслом — вот тебе обручился! Лезет мне в глаза с обрученьем!.. (В исступлении.) Вот смотрите, смотрите, весь мир, всё христианство, все смотрите, как одурачен городничий! Дурака ему, дурака, старому подлецу! (Грозит самому себе кулаком.) Эх ты, толстоносый! Сосульку, тряпку принял за важного человека! Вон он теперь по всей дороге заливает, колокольчиком! Разнесет по всему свету историю; мало того что пойдешь в посмешище — найдется щелкопёр, бумагомарака, в комедию тебя вставит. Вот что обидно: чина, званья не пощадит, и будут все скалить зубы и бить в ладоши. Чему смеетесь? над собою смеетесь!.. Эх вы!.. (Стучит со злости ногами об пол.) Я бы всех этих бумагомарак! У! Щелкопёры, либералы проклятые! Чортово семя! Узлом бы вас всех завязал, в муку бы стер вас всех, да чорту в подкладку! В шапку туды ему!.. (Сует кулаком и бьет каблуком в пол. После некоторого молчанья:) До сих пор не могу придти в себя. Вот подлинно если бог хочет наказать, так отнимет прежде разум. Ну, что было в этом вертопрахе похожего на ревизора? Ничего не было. Вот просто ни на полмизинца не было похожего — и вдруг все: Ревизор! Ревизор! Ну, кто первый выпустил, что он ревизор? Отвечайте.
Артемий Филипович (расставив руки). Уж как это случилось, хоть убей, не могу объяснить. Точно туман какой-то ошеломил, чорт попутал.
Аммос Федорович. Да кто выпустил, вот кто выпустил: эти молодцы! (Показывает на Добчинского и Бобчинского.)
Бобчинский. Ей-ей, не я, и не думал…
Добчинский. Я ничего, совсем ничего…
Артемий Филипович. Конечно, вы!
Лука Лукич. Разумеется. Прибежали, как сумасшедшие из трактира: «Приехал, приехал и денег не плотит…» Нашли важную птицу!
Городничий. Натурально, вы! Сплетники городские, лгуны проклятые!
Артемий Филипович. Чтоб вас чорт побрал с вашим ревизором и рассказами.
Городничий. Только рыскаете по городу, да смущаете всех, трещотки проклятые, сплетни сеете, сороки короткохвостые.
Аммос Федорович. Пачкуны проклятые!
Лука Лукич. Колпаки!
Артемий Филипович. Сморчки короткобрюхие!
Бобчинский. Ей богу, это не я, это Петр Иванович
Добчинский. Э, нет, Петр Иванович, вы ведь первые того…
Бобчинский. А вот и нет; первые-то были вы.
Явление последнее
Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостиннице.
