Роман Жюля Верна «Путешествие к центру Земли»: Глава 17
Теперь только начиналось настоящее путешествие. До сих пор трудности следовали одна за другой; теперь они должны были в буквальном смысле слова вырастать у нас под ногами.
Я не заглядывал еще в этот бездонный колодец, в который мне предстояло спуститься. Теперь настал этот момент. Я мог еще или принять участие в рискованном предприятии, или отказаться попытать счастье. Но мне было стыдно отступать перед нашим проводником. Ганс так охотно соглашался участвовать в этом романтическом приключении; он был так хладнокровен, так мало думал об опасностях, что я устыдился оказаться менее храбрым, чем он. Не будь его, у меня нашлось бы множество веских доводов, но в присутствии проводника я не стал возражать; тут я вспомнил прелестную фирландку и шагнул ближе к центральному отверстию в кратере.
Как я уже сказал, оно имело сто футов в диаметре, или триста футов в окружности. Я нагнулся над одной из скал и взглянул вниз. Волосы встали у меня дыбом. Ощущение пустоты овладело всем моим существом. Я почувствовал, что центр тяжести во мне переместился, голова закружилась, точно у пьяницы. Нет ничего притягательнее бездны. Я готов был упасть. Чья-то рука удержала меня. То был Ганс. Положительно, мне следовало взять еще несколько 'уроков по головокружению', вроде тех, что я брал в копенгагенском храме Спасителя. Хотя я только мельком заглянул в колодец, все же успел разглядеть его строение. Внутренние, почти отвесные, стены колодца представляли собою ряд выступов, которые должны были облегчать схождение в пропасть. Но если и была лестница, то перила отсутствовали. Веревка, прикрепленная у края отверстия, могла бы послужить нам надежной опорой, но как же отвязать ее, когда мы совершим прыжок в бездну?
Однако существовало простое средство, которое и применил дядюшка. Он взял веревку толщиной в дюйм и длиной в четыреста футов, перекинул ее через проем в выступе лавы у самого края отверстия и спустил оба ее конца вниз. Таким образом каждый из нас, держа в руках оба конца веревки, получал некоторую опору и мог легче спускаться в бездонные бездны; спустившись на двести футов, было совсем нетрудно стянуть вниз веревку, выпустив из рук один ее конец. Этот прием можно было повторять ad infinitum[15].
— Теперь займемся багажом, — сказал дядюшка, когда все приготовления были закончены, — разделим его на три тюка, и каждый из нас привяжет на спину по одному тюку; я говорю только о хрупких предметах.
Очевидно, отважный профессор не относил нас к числу последних.
— Ганс, — продолжал он, — возьмет инструменты и часть съестных припасов; ты, Аксель, вторую треть съестных припасов и оружие; я — остаток провизии и приборы.
— Но кто же, — сказал я, — спустит вниз одежду, лестницу и кучу веревок?
— Они спустятся сами.
— Как так? — спросил я.
— Сейчас увидишь.
И дядюшка, недолго думая, горячо принялся за дело. По его приказу Ганс собрал в один тюк все мягкие вещи и, крепко связав его, без дальнейших церемоний сбросил в пропасть.
Я услыхал, как наш багаж с гулким свистом, рассекая воздух, летел вниз. Дядюшка, нагнувшись над бездной, следил довольным взглядом за путешествием своих вещей, пока не потерял их из виду.
— Хорошо, — сказал он. — А теперь очередь за нами!
Я спрашиваю любого здравомыслящего человека: возможно ли слушать такие слова без содрогания?
Профессор взвалил себе на спину тюк с приборами, Гане — с утварью, я — с оружием. Мы спускались в следующем порядке: впереди шел Ганс, за ним дядюшка и, наконец, я. Схождение совершалось в полном молчании, нарушаемом лишь падением камней, которые, оторвавшись от скал, с грохотом скатывались в пропасть.
Я сползал, судорожно ухватясь одной рукой за двойную веревку, а другой опираясь на палку. Единственной моей мыслью было: как бы не потерять точку опоры! Веревка казалась мне слишком тонкой для того, чтобы выдержать трех человек. Поэтому я пользовался ею по возможности меньше, показывая чудеса эквилибристики на выступах лавы, которые я отыскивал, нащупывая ногой.
И когда такая скользкая ступень попадалась под ноги Гансу, он хладнокровно говорил:
— Gif akt!
— Осторожно! — повторял дядюшка.
Через полчаса мы добрались до скалы, прочно укрепившейся в стене пропасти.
Ганс потянул веревку за один конец; другой конец взвился в воздух; соскользнув со скалы, через которую веревка была перекинута, конец ее упал у наших ног, увлекая за собой камни и куски лавы, сыпавшиеся подобно дождю, или, лучше сказать, подобно убийственному граду.
Нагнувшись над краем узкой площадки, я убедился, что дна пропасти еще не видно.
Мы снова пустили в ход веревку и через полчаса оказались еще на двести футов ближе к цели.
Я не знаю, до какой степени должно доходить сумасшествие геолога, который пытается во время такого спуска изучать природу окружающих его геологических напластований?
Что касается меня, я мало интересовался строением земной коры; какое мне было дело до того, что представляют собою все эти плиоценовые, миоценовые, эоценовые, меловые, юрские, триасовые, пермские, каменноугольные, девонские, силурийские или первичные геологические напластования? Но профессор, по-видимому, вел наблюдения и делал заметки, так как во время одной остановки он сказал мне:
— Чем дальше я иду, тем больше крепнет моя уверенность. Строение вулканических пород вполне подтверждает теорию Дэви. Мы находимся в первичных слоях, перед нами порода, в которой произошел химический процесс разложения металлов, раскалившихся и воспламенившихся при соприкосновении с воздухом и водой. Я безусловно отвергаю теорию центрального огня. Впрочем, мы еще увидим это!
Все то же заключение! Понятно, что я не имел никакой охоты спорить. Мое молчание было принято за согласие, и нисхождение возобновилось.
После трех часов пути я все же не мог разглядеть дна пропасти. Взглянув вверх, я заметил, что отверстие кратера заметно уменьшилось. Стены, наклоненные внутрь кратера, постепенно смыкались. Темнота увеличивалась.
А мы спускались все глубже и глубже. Мне казалось, что звук при падении осыпавшихся камней становился более глухим, как если бы они ударялись о землю.
Я внимательно считал, сколько раз мы пользовались веревкой, и поэтому мог определить глубину, на которой мы находились, и время, истраченное на спуск.
Мы уже четырнадцать раз повторили маневр с веревкой с промежутками в полчаса. На спуск ушло семь часов и три с половиною часа на отдых, что составляло в общем десять с половиной часов. Мы начали спускаться в час, значит теперь было одиннадцать часов.
Глубина, на которой мы находились, равнялась двум тысячам восьмистам футов, считая четырнадцать раз по двести футов.
В это мгновение раздался голос Ганса.
— Halt! — сказал он.
Я сразу остановился, едва не наступив на голову дядюшки.
— Мы у цели, — сказал дядюшка.
— У какой цели? — спросил я, скользя к нему.
— На дне колодца.
— Значит, нет другого прохода?
— Есть! Я вижу направо нечто вроде туннеля. Мы расследуем все это завтра. Сначала поужинаем, а потом спать.
Еще не совсем стемнело. Мы открыли мешок с провизией и поели; затем улеглись, по возможности удобнее, на ложе из камней и обломков лавы.
Когда, лежа на спине, я открыл глаза, на конце этой трубы гигантского телескопа в три тысячи футов длиной я заметил блестящую точку.
То была звезда, утратившая способность мерцать, — по моим соображениям. Бета в созвездии Малой Медведицы.
Вскоре я заснул глубоким сном.
