Роман Джонатана Свифта «Путешествие Гулливера»: Часть четвёртая. Путешествие в страну Гуигнгмов. Глава первая
Автор отправляется в путешествие в должности капитана корабля. Команда корабля составляет против автора заговор. Долгое время его содержат под стражей в каюте, а затем высаживают на берег в неизвестной стране. Автор направляется внутрь страны. Описание особенной породы животных еху. Автор встречает двух гуигнгнмов.
Я провел дома с женой и детьми около пяти месяцев и мог бы назвать себя очень счастливым, если бы научился наконец ценить спокойную и тихую жизнь. Но страсть к путешествиям не оставляла меня. Мне предложили на очень выгодных условиях занять должность капитана на корабле «Адвенчюрер», хорошем купеческом судне вместимостью в триста пятьдесят тонн, и я после недолгих колебаний принял это предложение. Мореходное дело было мне очень хорошо знакомо, а хирургия порядочно надоела. Вот почему, не отказываясь при случае заняться и этим делом, я пригласил в качестве корабельного врача Роберта Пьюрефой, сведущего молодого человека. Мы отплыли из Портсмута 7 сентября 1710 года. 14-го мы встретили у Тенерифа капитана Пококка из Бристоля, который направлялся в Кампеши за сандаловым деревом. Но поднявшаяся 16-го числа буря разъединила нас. По возвращении в Англию я узнал, что корабль его потонул; из всего экипажа спасся один только юнга. Этот капитан был славный парень и хороший моряк, но отличался большим упрямством. Я нисколько не сомневаюсь, что этот недостаток и погубил его.
Во время плавания у меня на судне от тропической лихорадки умерло несколько матросов. Чтобы пополнить экипаж, я навербовал людей на Барбадосе и других Антильских островах, куда я заходил согласно распоряжению хозяев корабля. Но скоро мне пришлось горько раскаяться в этом. Большая часть набранных мной матросов были люди весьма подозрительные и, как выяснилось впоследствии, морские разбойники. У меня на борту было пятьдесят человек. Я имел поручение вступить в торговые сношения с индейцами Южного океана и произвести исследование малоизвестных областей в этих широтах.
Негодяи, которых я взял на корабль, сумели быстро привлечь на свою сторону остальных матросов. Было решено арестовать меня и завладеть кораблем. Заговор должен был быть приведен в исполнение немедленно. Однажды утром заговорщики ворвались ко мне в каюту, связали меня по рукам и ногам и угрожали выбросить за борт, если я вздумаю сопротивляться. Мне оставалось только покориться своей участи и признать себя их пленником. Разбойники заставили меня поклясться, что я не буду больше оказывать сопротивления. Когда я исполнил их требование, они развязали меня, но приковали цепью к кровати и поставили возле двери моей каюты часового с ружьем, которому было приказано стрелять при малейшей моей попытке к освобождению. Они присылали ко мне в каюту пищу и питье, а управление кораблем захватили в свои руки.
Пираты решили заняться выслеживанием и грабежом испанских судов. Но для такого предприятия их было слишком мало. Поэтому они решили распродать товары, находившиеся на корабле, и направиться к острову Мадагаскару для пополнения экипажа. В течение нескольких недель разбойники плавали по океану, занимаясь торговлей с индейцами. Но я не знал взятого ими курса, так как все время находился под строжайшим арестом в каюте, ежеминутно ожидая жестокой казни, которой они часто угрожали мне.
9 мая 1711 года ко мне в каюту спустился некто Джемс Уэлч и объявил, что капитан приказал ему высадить меня на берег. Я попробовал усовестить его, но все было напрасно. Он отказался даже сказать мне, кто был их новый капитан. Разбойники разрешили мне надеть мое лучшее почти новое платье и взять небольшой узел белья; из оружия мне оставили только кортик. Их любезность зашла так далеко, что они не обыскали у меня карманов, где находились деньги и кое-какие мелочи. Затем они посадили меня в баркас и направились к берегу, видневшемуся на расстоянии примерно одной лиги от корабля. Тут разбойники высадили меня на отмель и повернули обратно к судну. Я просил сказать, по крайней мере, что это за страна. Но мои люди поклялись, что знают об этом не больше меня. Они сказали, что капитан, как они его называли, уже давно решил отделаться от меня, как только корабельный груз будет продан и настанет время идти к Мадагаскару. Затем баркас отчалил. На прощанье они пожелали мне всякой удачи и посоветовали поспешить добраться до берега, пока не начался прилив.
Совет был благоразумен, и я направился по отмели к берегу. Добравшись до берега, я присел на холмик отдохнуть и поразмыслить, что делать дальше. У меня не было никаких запасов пищи, ни средств раздобыть ее. Я был один и безоружен. Все, что мне оставалось, это отдаться в руки первым дикарям, каких я встречу, и приобрести их расположение несколькими браслетами, стекляшками и другими безделушками. Моряки всегда запасаются ими, отправляясь в дикие страны. Несколько таких вещиц я рассовал по карманам, покидая свою каюту. Приняв это решение, я встал и направился вглубь страны.
Передо мной расстилалась широкая равнина. Длинные ряды деревьев пересекали ее. Но эти деревья не были посажены рукой человека. Между деревьями виднелись зеленые луга и нивы, засеянные овсом. Я осторожно подвигался вперед, оглядываясь по сторонам. Я все время боялся, как бы кто-нибудь не напал на меня врасплох или не подстрелил сзади или сбоку из лука.
Через некоторое время я вышел на проезжую дорогу. На дороге было видно много человеческих следов, несколько коровьих, но больше всего лошадиных. Наконец я заметил в поле каких-то животных. Несколько таких же животных сидело на деревьях. Их странный и причудливый вид смутил меня. Я прилег за кустом, чтобы лучше их разглядеть. Некоторые из них приблизились к тому месту, где я спрятался, так что я мог отлично разглядеть их. Голова и грудь у них были покрыты густыми волосами — у одних вьющимися, у других — гладкими. У многих из них были и бороды, похожие на козлиные. Вдоль спины и передней части лап тянулись узкие полосы шерсти. Но тело было голое, так что я мог видеть кожу темнокоричневого цвета. Хвостов у них не было. Самки были поменьше самцов; на головах у них росли длинные гладкие волосы, но лица были чистые, а все тело было покрыто только легким пушком. Волосы и у самцов и у самок были разного цвета: коричневые, черные, рыжие. Они редко оставались в покое, все время бегали, прыгали и скакали с изумительным проворством. Крепкие и острые когти на передних и задних лапах позволяли им с ловкостью белки карабкаться на самые высокие деревья. В общем, во время моих путешествий я никогда еще не встречал более безобразных, более гнусных животных. Поэтому я не долго глядел на них. Испытывая глубокое отвращение и гадливость, я поскорее выбрался из засады и продолжал свой путь по дороге в надежде, что она приведет меня к хижине какого-нибудь индейца.
Но не успел я сделать и нескольких шагов, как встретил одно из этих омерзительных животных. Оно бежало по направлению ко мне. Заметив меня, животное остановилось и с ужасными гримасами вытаращило на меня глаза. Затем, подойдя поближе, оно подняло переднюю лапу — то ли из любопытства, то ли с злым умыслом, я не мог определить. Я выхватил кортик и плашмя нанес сильный удар по лапе животного. Я не хотел пускать в ход острие, опасаясь, что обитатели этой страны рассердятся на меня, если я убью или изувечу принадлежащую им скотину. Почувствовав боль, животное пустилось наутек и завизжало так громко, что целое стадо, штук около сорока, таких же тварей примчалось с соседнего поля и с воем и ужасными гримасами окружило меня. Я бросился к дереву и, прислонясь спиной к стволу, принялся размахивать кортиком, не подпуская их к себе. Однако положение мое было весьма незавидным. Несколько животных взобралось на дерево и готовилось напасть на меня сверху. Остальные все теснее и теснее смыкались вокруг меня.
Я уже отчаивался в спасении и готовился дорого продать свою жизнь, как вдруг заметил, что среди моих врагов возникла какая-то паника. Еще минута — и они обратились в поспешное бегство. Выждав немного, я рискнул оставить дерево и продолжать путь. Я решительно недоумевал, что могло вызвать среди них такой испуг. Взглянув налево, я увидел спокойно двигавшегося по полю коня. Очевидно, этот конь и был причиной бегства моих преследователей, заметивших его раньше, чем я. Приблизившись ко мне, конь слегка вздрогнул, но скоро оправился и стал смотреть мне прямо в лицо с выражением крайнего удивления. Он смотрел на мои руки и ноги и несколько раз обошел вокруг меня. Я хотел было идти дальше, но конь загородил мне дорогу, продолжая кротко смотреть на меня и не выражая ни малейшего намерения как-нибудь обидеть меня. Так мы стояли некоторое время, глядя друг на друга.
Наконец я набрался смелости и протянул руку к шее коня, желая его погладить. Но животное отнеслось к моей ласке с презрением, замотало головой, нахмурило брови и, тихонько подняв правую переднюю ногу, отстранило мою руку. Затем конь заржал так выразительно, что я готов был подумать: уж не разговаривает ли он на своем языке.
Вскоре к нам подошел еще один конь. Оба коня обменялись самыми церемонными приветствиями. Они легонько постукались друг с другом правыми передними копытами и стали поочередно ржать, изменяя звуки на разные лады, так что они казались почти членораздельными. Затем они отошли от меня на несколько шагов и принялись прогуливаться рядышком подобно людям, решающим важный вопрос. При этом они посматривали на меня, словно наблюдая, чтобы я не убежал. Глядя на поведение этих неразумных животных, я невольно подумал, что если простые четвероногие таковы в этой стране, то каковы же двуногие ее обитатели. Они, наверно, самый мудрейший народ на земле. Эта мысль чрезвычайно подбодрила меня, и я решил продолжать путь, пока не достигну какого-нибудь жилья или не встречу кого-нибудь из туземцев. Но первый конь, серый в яблоках, заметив, что я ухожу, так выразительно заржал мне вслед, что мне показалось, будто я понимаю, чего он хочет. Я тотчас повернул назад и подошел к нему в ожидании дальнейших приказаний. Должен признаться, что я начал уже немного побаиваться за исход этого приключения, хотя всячески старался скрыть свой страх. Читатель легко может себе представить, что положение мое было не из приятных.
Обе лошади подошли ко мне и с большим вниманием начали рассматривать мое лицо и руки. Серый конь потер со всех сторон мою шляпу правым копытом передней ноги, отчего она так помялась, что мне пришлось снять ее. Расправив шляпу, я снова надел ее. Мои движения, повидимому, сильно поразили серого коня и его товарища (караковой масти). Последний прикоснулся к полам моего кафтана, и то обстоятельство, что они болтались свободно, снова привело обоих в большое изумление. Караковый конь погладил меня по правой руке, повидимому удивляясь ее мягкости и цвету. Он так крепко сжал ее между копытом и бабкой, что я закричал от боли. Конь тотчас выпустил мою руку, и после этого оба стали прикасаться ко мне с большой осторожностью. Мои башмаки и чулки повергли их в полное недоумение. Они долго осматривали и ощупывали их, выражая ржаньем и жестами свое крайнее изумление. Вообще все поведение этих животных отличалось такой последовательностью и рассудительностью, что в конце концов у меня возникла мысль: уж не волшебники ли это, которым по каким-то причинам понадобилось превратиться на время в лошадей. Встретив по дороге чужестранца, они решили позабавиться над ним и напугать его. Впрочем, они, быть может, были действительно поражены видом человека, по своей одежде, чертам лица и телосложению очень не похожего на людей, живущих в этой отдаленной стране. Придя к такому заключению, я отважился обратиться к ним со следующей речью: «Джентльмены, если вы действительно колдуны, как я имею основания полагать, то вы понимаете все языки. Поэтому я осмеливаюсь доложить вашей милости, что я — бедный англичанин. Злая судьба забросила меня на берег вашей страны. Я прошу разрешения сесть верхом на одного из вас, как на настоящую лошадь, и доехать до какого-нибудь хутора или деревни, где бы я мог отдохнуть и найти приют. В благодарность за эту услугу я подарю вам вот этот ножик или этот браслет». Тут я вынул обе вещицы из кармана.
Пока я говорил, оба коня стояли молча, с таким видом, словно они с большим вниманием слушали мою речь. Когда я кончил, они несколько раз заржали, обращаясь друг к другу, словно ведя между собой серьезный разговор. Тут для меня стало ясно, что их язык отлично выражает чувства и что он, пожалуй, даже легче китайского поддается разложению на слова и отдельные звуки.
Я отчетливо расслышал слово еху, которое оба коня повторили несколько раз. Хотя я не мог понять его значения, но все же, пока они были заняты разговором, я постарался усвоить это слово. Как только лошади замолчали, я громко прокричал «еху», «еху», всячески подражая ржанью лошади. Это, повидимому, очень удивило их, и серый конь дважды повторил это слово, как бы желая научить меня правильному его произношению. Я стал повторять за ним возможно точнее и нашел, что с каждым разом делаю заметные успехи, хотя и очень далек от совершенства. После этого караковый конь попробовал научить меня еще одному, гораздо более трудному, слову: гуигнгнм. Произнести это слово оказалось несравненно труднее, чем первое, но после двух или трех попыток мне удалось наконец выговорить его довольно отчетливо. Оба коня были, повидимому, поражены моей смышленостью.
Поговорив еще немного, друзья расстались, постукавшись копытами, как и при встрече. Затем серый конь сделал мне знак идти впереди. Я счел благоразумным подчиниться его приглашению, пока не найду лучшего руководителя. Когда я замедлял шаги, конь начинал ржать: «ггуун, ггуун». Догадавшись, что означает это ржанье, я постарался по мере сил объяснить ему, что устал и не могу идти скорее. Тогда конь остановился, чтобы дать мне возможность отдохнуть.
