Рассказ Пришвина «Москва-река»: Страница 2

Замечательная наша река! Итак, если бы ничего не менялось, то как сел бы на высоком холме на бревнышко, так и сидел бы и си­дел всегда тут, провожая старую жизнь в счастливой надежде зе­леного цветущего будущего новой весны. Но долго сидеть не при­ходится: кому на службу идти, кому печку топить, кому в колхоз на работу, кому на завод «Металлист» гнуть и давить из железа каст­рюли. Остаются на холме только Ваня-перевозчик, да ребята-школьники, да молодые трикотажницы, отрезанные водой от мастерской на той стороне.

Мы бы, конечно, могли хоть до вечера глядеть на ледоход, но инвалиду надо лодку смолить, и мы все беремся за дело: трико­тажницы собирают дрова, мальчики разводят огонь под котлом со смолой. Сам Ваня, опираясь на свои костыли, распоряжается на­ми, и каждый из нас слушается: Ване надо помочь, да и самимхочется поскорей на ту сторону.

Сколько льдин, больших и малых, прошло, пока размякла твер­докаменная черная смола в котле! Сколько споров прошло между льдинами, сколько из них налезло на берег, беззаконниц, осужден­ных под лучами вешнего солнца капля по капле изнывать на сухом берегу! И сколько величавых, достойных, уверенных льдин в зако­не прошло, пока огненные ручейки растопленной и зажженной смолы обегали все планочки лодки и оставляли за собой черный, блестящий, медленно остывающий смоляной след!

Вот наконец лодка, готовая, лежит вверх дном и остывает и твердеет перед большой работой на все половодье до тех пор, пока от всей голубой воды разлива не останутся на зеленом пой­менном лугу только редкие синие глазки. Тогда этот же Ваня-перевозчик устроит мостки через нашу Москву-реку, и трикотаж­ницы зашумят по мосткам, мешая нам ловить пескарей.

Но далеко до этого времени. Под вечер мы опять сидим на хол­ме: на самом верху наш командир Ваня, вокруг него все школьни­ки, а пониже школьников в кружке все молодые трикотажницы.

Мы еще не остыли от работы и как будто ждем команды своего командира.

Вон карий, и ясный, и твердый, и такой чистый глазок наше­го лучшего ученика Васи Веселкина требовательно глядит в рассе­янные по голубому пространству голубые глаза командира.

— Ваня!— решился позвать Вася Веселкин.

— Ну?— отвечает Ваня.

— Ты везде бывал?—спрашивает Веселкин.

— И везде,— отвечает командир,— и за везде: я прошел весь путь войной от Сталинграда и до Берлина.

Все это известно, и, конечно, мальчик хочет что-то спросить еще и не может, усиливается и только краснеет, а лодочник собрался в себе и ждет. Надо скорей помочь мальчику.

— Ваня!— сказали мы.— Веселкин хочет сказать: «Ты много видел всяких земель. Есть ли на свете где-нибудь местность краше нашего Дунина?»

— Что там земли разные!— отвечает Ваня.— Я видел море. Да, папаша, Черное море!

— Видел Черное море!— подхватили школьники.

А трикотажницы после них ко мне почти с укоризной:

— Ваня видел море, а вы, папаша, говорите о нашей малень­кой Москве-реке!

— Хороши тоже,— продолжал Ваня,— леса Богемские.

— Богемские леса!— подхватил за ним хор мальчиков.

И за мальчиками опять с ласковой укоризной ко мне молодые трикотажницы:

—   Ваня Богемские леса видел, а вы, папаша, спрашиваете, есть ли на свете местность краше нашего Дунина!

—  Какие там горы в Богемских лесах!— рассказывал Ваня.— Какие там зеленые холмы, и какие проходил я красивые города и между городами поля и луга, и на лугах какие там были стада!..

Столько Ваня насказал всего о красивых землях своих и чужихстран! Трикотажницы перестали даже меня укорять, и один только Вася Веселкин смотрел на меня и чего-то все ждал и ждал...

И вдруг Ваня-инвалид обернулся прямо ко мне, стукнул себя в грудь кулаком и сказал с таким чувством, как будто он хотел молотком из камня навсегда вырубить свои слова:

—   Папаша! Много-много я на свете видел разных земель, и своих и чужих, но краше местности нашего Дунина я нигде не видал!

Вот этих-то слов как будто только и дожидался Вася Веселкин: мальчик так и подпрыгнул! И что бы мне сказали молодые трико­тажницы, если бы как раз в этот миг внимание всех нас не привлек­ла к себе чудесная гостья. На свободной голубой воде, на этой би­рюзовой полоске между стенами льдин, на маленькой сахарной ло­дочке-льдинке проплывала мимо нас чисто белая чайка на розо­вых ножках, с черной головкой, и такая прекрасная, что от нее все само собой без всяких лишних слов выходило то самое, чего мы все так страстно хотели и не смели друг другу сказать: на свете сейчас в эту чудесную пору русской весны для нас всех дейст­вительно ничего не было краше нашего Дунина!