Роман Стендаля «Красное и чёрное»: Часть I. Глава II. Мэр
К счастью для репутации господина де Реналя как лица административного, городу потребовалось сооружение ограды для места общественного гуляния, расположенного вдоль холма в сотне футов над течением Ду. Именно своему удачному положению это место обязано тем, что оно представляет один из самых живописных видов во всей Франции. Но каждую весну дождевые потоки бороздили место гуляния и, прорывая углубления, делали затруднительными прогулки. Это неудобство, ощущаемое всеми, поставило господина де Реналя в счастливую необходимость увековечить свое правление возвышением стены в двадцать футов вышиною и в тридцать--сорок сажень длиною.
Парапет этой стены, ради которой господин де Реналь должен был совершить трижды путешествие в Париж, ибо предпоследний министр внутренних дел заявил себя смертельным врагом верьерского променада, возвышается теперь на четыре фута над уровнем земли. И словно в насмешку над всеми министрами, настоящими и бывшими, теперь его украшают плиты тесаного камня.
Сколько раз, вспоминая о балах недавно покинутого Парижа, облокотившись на эти огромные глыбы великолепного синевато-серого камня, я устремлял взор в долину Ду! Там, на левом берегу, извивались пять-шесть долинок, в глубине которых взгляд различал изгибы ручейков. Падая с уступа на уступ каскадами, они вливаются наконец в реку. Солнце сильно палит в этих горах. Когда лучи его отвесны, мечты путника влечет к себе эта терраса великолепными платанами. Своею чудною синеватою зеленью и быстрым ростом они обязаны наносной земле, которою господин мэр обложил громадную террасу; ибо, несмотря на оппозицию муниципального совета, он расширил променад более чем на шесть футов (хотя он ультраконсерватор, а я — либерал, но я его за это хвалю), и потому, по мнению его и по мнению господина Вально, благоденствующего директора дома призрения Верьера, эта терраса может выдержать сравнение с известною террасою в Сен-Жермен-ан-Ле.
Что касается меня, то я нахожу только один недостаток в этом Бульваре Верности, — это официальное название красуется в пятнадцати--двадцати местах на мраморных досках, снискавших еще один лишний орден господину де Реналю, — то, в чем бы я мог упрекнуть Бульвар Верности — это варварский способ обрезки мощных платанов. Было бы гораздо отрадней видеть их великолепно раскинувшимися на английский манер, однако они, к сожалению, походят своими круглыми и приплюснутыми верхушками на самые обыкновенные овощи. Но воля господина мэра деспотична, и два раза в год все деревья, принадлежащие общине, безжалостно уродуются. Местные либералы утверждают, конечно преувеличивая, что рука официального садовника приобрела еще большую суровость с тех пор, как господин викарий Малон возымел обыкновение завладевать продуктами стрижки.
Этот юный церковнослужитель был прислан из Безансона несколько лет тому назад, для наблюдения за аббатом Шеланом и несколькими окрестными священниками. Старик, отставной хирург итальянской армии, приютившийся в Верьере и бывший, по словам господина мэра, и якобинцем, и бонапартистом, осмелился однажды пожаловаться ему на постоянное уродование прекрасных деревьев.
— Я люблю тень, — ответил господин де Реналь с тем оттенком высокомерия, который допустим в разговоре с отставным хирургом, кавалером ордена Почетного Легиона, — я люблю тень и велю подстригать мои деревья, чтобы получалась тень; я не понимаю, для чего еще пригодно дерево, если только оно не приносит дохода, подобно полезному орешнику.
Вот великие слова, имеющие решающее значение в Верьере, — приносить доход; в этих словах воплощен образ мыслей огромного большинства всех его обитателей.
Приносить доход — вот довод, решающий все в этом маленьком городе, показавшемся вам таким красивым. Чужестранец, прибывающий сюда, плененный красотою окружающих Верьер прохладных зеленеющих долин, воображает вначале, что его обитатели восприимчивы к прекрасному; они очень часто говорят о красоте своего края, нельзя отрицать, что они придают этому большое значение; но лишь потому, что эта красота привлекает иностранцев, деньги которых обогащают трактирщиков, а вследствие этого приносят доход городу.
В один прекрасный осенний день господин де Реналь прогуливался по Бульвару Верности под руку со своей женой. Слушая своего мужа, ораторствовавшего с важным видом, госпожа де Реналь беспокойно следила взглядом за движениями трех мальчуганов. Старший, которому было на вид лет одиннадцать, то и дело приближался к парапету и, казалось, собирался на него вскарабкаться. Но тотчас кроткий голос произносил имя Адольфа и ребенок отказывался от своего смелого намерения. Госпоже де Реналь на вид было лет тридцать, она была еще красива.
— Ему придется весьма раскаяться, этому парижскому господину, — говорил господин де Реналь с оскорбленным видом и с побледневшим более обычного лицом. — У меня ведь еще есть влиятельные друзья в Париже…
Но, хотя я намереваюсь беседовать с вами о провинции на двухстах страницах, я не буду настолько варваром, чтобы заставить вас выслушать скучнейший и меркантильнейший провинциальный диалог.
Этот «парижский господин», столь ненавистный верьерскому мэру, был не кто иной, как господин Аппер, который два дня тому назад каким-то образом проник не только в тюрьму и в городской дом призрения, но и в больницу, безвозмездно управляемую мэром и главнейшими местными собственниками.
— Но, — заметила робко госпожа де Реналь, — какой вред может причинить вам этот парижский господин, коль скоро вы управляете имуществом бедных с такой щепетильной добросовестностью?
— Он явился затем только, чтобы навести критику и потом пропечатать все это в либеральных газетишках.
— Вы же их никогда не читаете, мой друг.
— Но ведь мы слышим об этих якобинских статьях; все это нас отвлекает и мешает нам делать добро {Историческое выражение.}. Что касается меня — я никогда этого не прощу священнику.
