Роман Стендаля «Красное и чёрное»: Часть I. Глава X. Большое сердце и малое состояние
Господин де Реналь, обходивший все комнаты замка, вернулся в детскую со слугами, несшими матрацы. Внезапное появление этого человека было для Жюльена каплею, переполнившей чашу.
Бледный, мрачнее обыкновенного, он бросился к нему. Господин де Реналь остановился и взглянул на слуг.
— Сударь, — сказал ему Жюльен, — полагаете ли вы, что со всяким другим наставником ваши дети сделали бы такие же успехи, как со мною? Если вы ответите отрицательно, — продолжал Жюльен, не давая господину де Реналю времени ответить, — то как же вы осмеливаетесь упрекать меня в том, что я пренебрегаю моими обязанностями?
Господин де Реналь, едва придя в себя от страха, заключил по странном тону молодого крестьянина, что он имеет какое-нибудь выгодное предложение и хочет от него уйти. Негодование Жюльена возрастало с каждым словом:
— Я смогу жить и без вас, сударь, — прибавил он.
— Мне, право, чрезвычайно досадно видеть вас в таком возбуждении, — ответил господин де Реналь слегка запинаясь.
Слуги находились в десяти шагах, занятые устройством постелей.
— Это совсем не то, что мне надо, сударь, — воскликнул Жюльен вне себя. — Вспомните, какие бесстыдные слова вы говорили мне, да еще при дамах!
Господин де Реналь не ясно понимал, чего от него требует Жюльен, и в душе его происходила тягостная борьба. Наконец Жюльен, дойдя до безумного исступления, воскликнул:
— Я знаю, сударь, куда я пойду от вас.
При этих словах господин де Реналь уже представил себе Жюльена в доме господина Вально.
— Ну что ж, сударь, — сказал он наконец, вздыхая с таким видом, точно призывал хирурга для мучительной операции. — Я уступаю вашим требованиям. Начиная с послезавтра, то есть с первого числа, я буду платить вам по пятьдесят франков в месяц.
Жюльен хотел расхохотаться, но остановился пораженный: весь его гнев пропал.
«Я недостаточно презирал это животное, — сказал он себе. — Вот самое большое извинение, которое может принести столь низкая душа».
Дети, слушавшие эту сцену раскрыв рот, побежали в сад сообщить матери, что господин Жюльен очень сердился, но будет теперь получать пятьдесят франков в месяц.
Жюльен пошел за ними по привычке, даже не взглянув на господина де Реналя, которого он оставил в величайшем раздражении.
«Этот господин Вально уже стоит мне сто шестьдесят восемь франков, — сказал себе мэр, — непременно надо будет ему сказать два словца относительно его поставок для подкидышей».
Через минуту Жюльен очутился лицом к лицу с господином де Реналем.
— Мне нужно поговорить с господином Шеланом; имею честь вас уведомить, что я отлучусь на несколько часов.
— О, любезный Жюльен, — сказал господин де Реналь с натянутым смехом, — отлучайтесь хоть на весь день, хоть на два дня, мой друг. Возьмите у садовника лошадь, чтобы доехать до Верьера.
«Он, конечно, — сказал себе господин де Реналь, — едет давать ответ Вально; он мне ничего не обещал, но надо дать остыть этой горячей голове».
Жюльен быстро исчез и пошел большим лесом, ведущим из Вержи в Верьер. Ему вовсе не хотелось тотчас являться к господину Шелану. Ему не хотелось вновь принуждать себя к лицемерию, ему надо было разобраться в своей душе и прислушаться к обуревавшим его чувствам.
«Я выиграл сражение, — сказал он себе, лишь только очутился в лесу, вдали от людских взглядов. — Итак, я выиграл сражение!..»
Эти слова представили ему все его положение в розовом свете и вернули ему некоторое спокойствие.
«Теперь я буду получать пятьдесят франков жалованья в месяц, значит, господин де Реналь очень испугался. Но чего же?»
Это размышление о том, что могло напугать счастливого и влиятельного человека, против которого час тому назад он был преисполнен гнева, вполне успокоило Жюльена. Он почти поддался очарованию восхитительного леса, по которому шел. Огромные глыбы скал когда-то свалились в глубину леса, оторвавшись от горы. Мощные вязы возвышались почти наравне с этими скалами, и тень их придавала чудесную прохладу тем местам, где в трех шагах невозможно было оставаться из-за палящих солнечных лучей.
Жюльен на минуту остановился в тени этих скал и затем продолжил путь в горы. Вскоре узенькая, едва заметная тропинка, по которой ходят пастухи, привела его на вершину огромного утеса, где он, наверное, уже не встретил бы человека. Это положение заставило его улыбнуться, оно как бы символизировало то положение, которое он так безумно желал занять в обществе. Чистый горный воздух настроил его спокойно и даже радостно. Верьерский мэр продолжал ему казаться олицетворением богатых и наглых людей всего мира, но Жюльен чувствовал, что его ненависть, несмотря на свою силу, не имела ничего личного. Если бы он перестал видеть господина де Реналя, он забыл бы о нем за неделю, — о нем, и о его замке, и о собаках, и о детях, обо всем семействе. «Не знаю, как я его заставил принести такую жертву. Как! более пятидесяти экю в год? Минутою раньше я избежал огромной опасности. Вот две победы в один день; вторая не заслужена, следовало бы разгадать ее причины. Но — до завтра все тягостные расследования!»
Жюльен, стоя на вершине утеса, смотрел на небо, пылавшее в лучах августовского солнца. Стрекозы распевали на лугу у подошвы утеса; когда они умолкли, вокруг него воцарилось безмолвие. У ног его виднелась окрестность на двадцать лье. Ястреб, слетевший со скал над его головою, описывал молчаливо огромные круги; Жюльен заметил его. Взгляд Жюльена машинально следил за хищником. Его поразили его спокойные и мощные движения; он завидовал этому одиночеству.
Такова была судьба Наполеона; быть может — со временем и его?
