Повесть Пришвина «Корабельная чаща»: Часть 1. Васина ёлочка. Глава 1
Солнце светит одинаково всем, и человеку, и зверю, и дереву. Но судьба одного живого существа чаще всего решается тенью, падающей на него от другого.
Так было ранней весной, горячий луч солнца все осветил и тронул даже семенную шишку на верху старой ели. На своем парашютике семя, кружась, медленно слетело вниз и упало на тающий снег. Вскоре снег разбежался водой и оставил на земле семечко.
Из этого семечка и родилось дерево – Васина елочка. Да, конечно, солнце-то светит всем одинаково, а это от нас самих рождается тень. И мы, и животные, и деревья, и все на земле дает разную тень. И даже сама земля по временам тенью своей закрывает иную планету.
Так вот и семечко Васиной елки, конечно, упало в лесу под чью-то тень.
Было это в селе Усолье, вблизи города Переславля-Залесского, за много лет до того, как родиться самому Василию Веселкину. Даже и самого старого нашего лесника Антипыча тогда еще не было на свете. Никакой человек не был свидетелем жизни первых лет этого дерева. Родилось оно и росло само собой, и «Васиным» оно сделалось долго спустя, когда стало даже так, что не будь этого Васи на свете, так и не было бы и его елочки.
Была-жила елочка чуть ли не за сто лет до рождения Васи.
Наше семечко, подхваченное весенней водой, сплылось со множеством таких же семян и было выброшено в лесное урочище Ведерки.
В далекие времена тут был великий сосновый бор. Никто не помнит его, но так понимают его происхождение: там и тут от великого, еще более давнего прежнего леса еще оставались отдельные деревья-семенники и от старости засыхали и падали; каждое дерево, падая, разрушало возле себя много молодых новых деревьев, и оттого в сплошном тесном лесу оставалась каждый раз светлая полянка; молодые деревья, обступая полянку, тянулись вверх, догоняли кроны старых деревьев и, догнав, смыкались со всем пологом леса.
Когда деревья наверху смыкались, то лесная полянка делалась похожей на высокое ведро с зеленым донышком.
Вот оттого-то и сделалось лесное урочище Ведерки, что из каждого последнего дерева старого бора в новом лесу вышло ведерко.
Догадка эта была верная - великаны-сосны с тех незапамятных времен кое-где сохранились и до нашего времени. Тут-то вот под тенью одного такого великого дерева на вспаханную кротами земельку были брошены семена елей, и среди них было семя Васиной елочки.
Еловой породе деревьев тень вначале бывает даже нужна. Елку губит не тень высокого материнского дерева, а малая тень своих собственных мелких собратьев.
Счастливо было семечко, что оно попало в тень великой сосны: такая первая материнская тень охраняет ростки от ожогов мороза и солнца.
Это была первая материнская тень.
Как всегда, семян было множество. Васина елочка была неотличима в ровном бобрике ростков. Иному доброму человеку по такому ельничку даже рукой погладить хочется, как по шерсти его друга-собаки. Но далека, вот как далека от человека эта жизнь беспризорных существ, брошенных игрою случая или бесчеловечного закона в рыхлую, вспаханную кротами землю для беспощадной борьбы между собою за свет.
Да, конечно, солнце дает нам только свет и тепло, но откуда же среди нас берется тень?
Надо думать, солнце в тенях не виновато: свет от солнца, а тень выходит ото всех нас, живущих на земле. Да ведь и сама-то земля тоже закрывает своей тенью луну...
Это, конечно, истинная правда, что солнце для всех деревьев, и всех елок, и всех зверей, и для каждого человека светит одинаково, да мы-то вот на земле все разные, и от каждого из нас на другого падает разная тень...
Не в солнце тут дело, а в самой земле, питающей семена. Не от солнца рождается тень, а от земли и от нас самих.
Мало того, что маленькие деревья затеняли друг друга. Они и просто силой своего движенья теснили, уродовали свои мутовки: каждому хотелось раньше другого подвинуться к солнцу. Вот почему от каждого на каждого падала тень.
А тут вышла и еще беда: лосю вздумалось лечь и почесать себе спину об эти елочки.
Медленно после тяжелого лося поднимались помятые маленькие, но Васина елочка не успела за всеми подняться и осталась в тени.
Так, из-за того только, что лосю надо было почесать себе бок, ей это было, как верная смерть.
Случилось еще, гром ударил почему-то не в самое высокое дерево – в нашу великую сосну, пионера всего этого леса, а рядом с нею, в догонявшую ее издавна елку. После падения этого дерева от всего нашего елового бобрика осталась только Васина елочка, и над ней другая, ее затеняющая, отнимала свет до темноты.
С тех пор прошло больше ста лет. За это время родился, и вырос, и застарел старый наш лесник Антипыч. Вот это он-то и любил повторять всем, и от него мы берем эти слова, что солнце светит всем одинаково, и свету солнечного хватило бы всем, да вот мы-то, земные жители, разные, и закрываем друг другу солнечный свет.
– А из-за чего,– спрашивал часто Антипыч, – закрываем мы свет?
И, помучив собеседника, сам отвечал:
– Из-за того, что все поодиночке гонимся за своим счастьем.
Собеседник тогда пробовал заступиться за счастье:
– Без этого счастья жить нельзя ни человеку, ни зверю, даже и дереву.
– Нет! – говорил Антипыч,– нельзя зверю и дереву, а человеку можно: у человека свое счастье, и оно в правде.
И тут выкладывал все, из-за чего начинал спор свой о тени и свете.
– Не гонитесь,– говорил он,– как звери, поодиночке за счастьем, гонитесь дружно за правдой!
Вот эти-то слова о правде, наверно, и слышал на печке совсем еще маленький Вася, и скорей всего от этих слов у него все и началось.
Однажды Антипыч пришел к великой сосне, и с ним был мальчик Вася Веселкин. Тут впервые Вася встретился со своей елочкой.
Радостно каждому глубоко вздохнуть чистым воздухом под пологом сомкнутых кронами деревьев. Редкий человек, обрадованный чистым воздухом, обратит внимание на деревце бледное, высотой не больше как в рост человека с поднятой вверх рукой. Хвоя на этом деревце тощая, бледная, сучки покрыты сплошь лишаями. Ствол – не толще руки человека, корни поверхностные.
Сильный может легко вытащить дерево и отшвырнуть, а между тем рядом с этим лесным сиротой стоит елка, его ровесница, могучее столетнее дерево. В тени-то этой счастливицы и хилится маленькая ее ровесница, в сто лет собравшая себе высоту в рост человека с поднятой вверх рукой.
Аитипыч уже поднял было топор, чтобы прикончить эту несчастную ненужную жизнь, но Вася остановил его.
– Ладно! – согласился Аптипыч.
И минуточку глядел в большие серые серьезные глаза мальчика, вроде как бы даже и с удивлением.
Оно и вправду было чему подивиться в лесу: во всей жизни всех лесов на свете не было такого случая, чтобы кто-нибудь, кроме человека, мог заступиться за слабого. И какой же это еще человек – Вася Веселкин, чтобы против всех лесных законов вдруг ни с того ни с сего выставить свой человеческий!
С другой стороны, тоже подумаешь: почему бы ему тоже не выставить этот закон, если с незапамятных времен человек начал выбирать в лесу деревья, сажать их возле дома своего, поливать, навозить, ухаживать и, мало того! уходя на войну, потом уносить в душе своей наряду со своими близкими и память о родной березке возле своего дома, сосне или елочке.
Когда Антипыч заносил топор над Васиной елочкой, наверно, это наше всеобщее человеческое чувство мелькнуло в душе мальчика и перешло на дерево.
– Ладно,– ответил Антипыч, отчасти, конечно, и понимая причуду мальчишки: «все ведь и мы, старики, мальчишками были».
У Антипыча в этот раз был не просто его очередной обход лесного участка Ведерки. В лесничестве был получен приказ найти материал для авиационной фанеры. Требовалась сосна не меньше четырех обхватов толщиной и без единого сучка на высоту пяти метров. Во всех Ведерках оставалось только одно такое дерево. Вот за этим-то деревом и пришел теперь Антипыч.
Нечего было и мерить толщину: было видно на глаз – дерево больше четырех обхватов. И какие там пять метров вверх без сучка – куда больше! И смотреть было нечего.
Но Антипыч почему-то все глядел и глядел вверх, все больше и больше откидывая назад свою голову. Вася тоже за ним глядел вверх, пока не стало ему очень трудно. Тогда оба, и старый и малый, отступили дальше от дерева и все глядели и глядели вверх. И это было без всякого дела, без всякой надобности.
Так бывает с каждым в чистом бору: движение чистых стволов вверх, к солнцу, поднимает человека, и ему хочется туда, вверх, как дереву, тянуться к солнцу.
Голова скоро устает от высоты, приходится возвращаться на землю. Антипыч сел, свернул себе козью ножку и сказал:
– У нас в Ведерках это будет последнее дерево. Упадет – и останется на память последнее ведро в наших Ведерках. Нового больше не будет.
– А есть еще где-нибудь на свете такое? – спросил Вася.
– Есть,– ответил Антипыч.– Мой отец бурлачил на Севере, так он зимой нам, детишкам, много рассказывал.
Там где-то, в каком-то государстве маленьком, вроде Коми, есть заповедная Корабельная чаща: ее там не рубят, а берегут, как святыню.
Так вот эта чаща сосновая стоит высоко на третьей горе, и нет в ней ни одного лишнего дерева: там нигде стяга не вырубишь. Вот как часты деревья: срубишь – оно не падает, а остается стоять меж других, как живое.
Каждое дерево такое, что два человека будут догонять друг друга кругом и не увидятся. Каждое дерево прямое и стоит высоко, как свеча. А внизу белый олений мох, сухой и чистый.
– Высоко, как свеча? – повторил Вася.– И так-таки ни одного сучка до верху?
На этот вопрос постоянный шутник Антипыч ответил шуткой:
– Есть,– сказал он,– во всей гриве одно дерево, и в нем выпал сучок. Но и то в эту дырочку желтая птичка-зарянка натаскала хламу и свила себе там гнездо.
– Это сказка? – спросил Вася.
В глазах мальчика была такая тревога, так, видно, хотелось ему, чтобы Заповедная чаща не была просто сказкой!
– Это сказка? – повторил он. Антипыч бросил шутить.
– Про птичку,– ответил он,– я сам выдумал, да и то – что я! в каждом бору есть дерево с пустым сучком, и в дырочке живет желтая птичка-зарянка. А Заповедную чащу отец мой видел своими глазами: это правда истинная.
– Истинная,– повторил Вася,– а какая же еще бывает на свете правда?
– Кроме правды истинной? – спросил Антипыч.
И опять в лице его щеки начали собираться в гармонику, а ястребиный нос опускаться к усам. Но тут же и опять, заглянув Васе в глаза, Антипыч бросил шутить и сказал:
– Правда на свете одна, только истинная.
– А где она?
– В уме и сердце человека.
– И у тебя?
– Конечно.
– Скажи, Антипыч, какая она сама, эта истинная правда?
Антипыч засмеялся, нос его крючковатый направился к усам.
– Видишь, Вася,– сказал он,– правда, она такая, что ее надо каждому держать в уме, а сказать о ней трудно.
– Отчего же трудно?
– Первое, трудно оттого, что у правды нет слов: в делах она вся, не в словах. Второе, оттого, что как скажешь, то сам ни с чем и останешься.
– Ты мне одному только скажи!
– Скажу,– согласился Антипыч,– только не сейчас: вот буду помирать,– ты к тому времени подрастешь, маленько поумнеешь,– ты ко мне подойди тогда – и я тебе на ушко скажу. Хорошо?
– Конечно, хорошо! – согласился Вася.– Только я знаю, что ты мне скажешь тогда.
– Неужто знаешь? – удивился Антипыч.
– А вот и знаю, хоть еще и не подрос, и не поумнел: ты скажешь так: не гонитесь поодиночке за счастьем, гонитесь дружно за правдой.
После Васиных слов Антипыч в изумлении остановился и, подумав, сказал:
– Ну и память у тебя, Вася!
Антипыч выплюнул свою козью ножку, поднял топор, подошел к великой сосне, зачистил на сером стволе белое местечко и на белом старательно вывел лиловым карандашом букву «А» (авиация).
