Книга Ишимовой «История России в рассказах для детей»: Царевна София Алексеевна и стрельцы. 1682-1688 годы

Кто бы подумал, милые читатели, что Петр, так любимый Россией и так много обещавший ей, Петр, сын и брат государей - благодетелей ее, наконец, Петр, уже и сам принявший присягу в верности всего народа, мог иметь врагов даже в детстве, в этом невинном возрасте, еще не умеющем делать зла и оскорблять кого-либо? Но такова бывает участь людей, одаренных отличными способностями. Дорого платят они за свое превосходство! Это испытал Петр, и чувствительнее, нежели кто-нибудь другой: врагом его была сестра - царевна София Алексеевна.

Начиная говорить об этой примечательной царевне, надобно покороче познакомить с нею маленьких читателей. Она родилась 7 сентября 1657 года. Ни одна из дочерей царя Алексея Михайловича не была так щедро одарена природой, как София. Пленительная наружность, острый ум, склонность к просвещению, терпение в учении отличали царевну от сестер ее даже в то время, когда все они были еще в детском возрасте. При дворе Алексея Михайловича, так много заботившегося о просвещении своих подданных, был даже театр. Он состоял из труппы комедиантов, нарочно выписанных для того из чужих краев. Директором этого театра был просвещеннейший из придворных того времени - боярин Артамон Сергеевич Матвеев, а представления давались в Преображенском, а иногда и в Кремлевском потешном дворце*. Не подумайте, однако, что пьесы того времени походили сколько-нибудь на нынешние. Нет, добрые предки наши, не имея совершенного понятия о театральном искусстве, представляли на театре своем только происшествия из Священной истории. Часто на сцене можно было видеть и Саула, и Давида, и Соломона, и других лиц из Ветхого Завета. Глядя на эти представления, маленькая София Алексеевна восхищалась часто более иной пожилой боярыни и оценивала игру актеров лучше, нежели какой-нибудь важный боярин. Иногда не по летам умная царевна, в восторге от драматического искусства, выбирала нескольких детей придворных чиновников и вместе с ними сама играла маленькие пьесы или две-три сцены из больших. С восхищением смотрели на нее и родители, и сестры, и приставленные к ней мамушки, и все придворные и рано приучили ее к похвалам и лестному одобрению. Слыша беспрестанные восклицания: "Как прекрасна царевна София! Как умна царевна София! Она лучше всех других княжон! О, она, верно, будет со временем знаменитою царицей!" - малютка начала считать себя выше всего семейства царского, начала думать, что в самом деле ее ожидает чрезвычайная судьба в будущем. Эти гордые мысли увеличивались в ней вместе с летами. К несчастью, она вовсе не думала, что делает дурно, так высоко мечтая о себе, напротив того - считала эту гордость необходимой при своих необыкновенных дарованиях. Ее дарования точно были необыкновенны, особенно в тот век: вообразите, друзья мои, эта молоденькая царевна, едва вышедшая из детства, занималась словесностью, историей и другими науками и в царствование брата своего Феодора Алексеевича не только сама была в числе действующих лиц придворного театра, но даже сочиняла для него драмы и трагедии. Однако все-таки ей не стоило гордиться своими великими способностями: они даются нам от Бога, и счастливцы, получающие их, должны из благодарности за прекрасный дар стараться всеми силами употреблять его для того, чтобы принести как можно больше пользы ближним, а не для того, чтобы величаться им перед другими. О, эта гордость опасна! Послушайте, до чего довела она царевну Софию.

* Преображенский дворец был в селе Преображенском, недалеко от Москвы, на берегу Яузы. Этот дворец, некоторые другие в окрестностях Москвы и один в самом Кремле назывались потешными из-за тех увеселительных представлений, какие давались в них. Я выпишу для вас, маленькие друзья мои, одну из придворных записок 1676 года. Она лучше всех моих слов даст вам понятие как о вкусе предков наших, так и о слоге, каким писали они в то время: "Была комедия в Преображенском: тешили Великого Государя иноземцы, как Алаферна царица царю голову отсекла, и на органах играли немцы да люди дворовые боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Того же года другая комедия там же, как Артаксеркс велел повесить Амана, и в органы играли, и на фиолах, и в инструменты, и танцовали. В третие, там же тешили Великого Государя на заговенье немцы и люди Артамона Сергеевича на органах, и на фиолах, и на инструментах, и танцовали, и всякими потехами разными". По этим самым потехам очень можно было назвать и дворцы, где они происходили, потешными.

Судьба дочерей прежних государей русских редко бывала так радостна и блистательна, как обещало им это их счастливое младенчество. С уничтожением удельных княжеств, управляемых часто знаменитыми князьями, уже не было достойных для них женихов между соотечественниками. Выходить же за принцев иностранных, исповедовавших другую веру, княжны, воспитанные в суеверных понятиях своего века, считали несчастьем. Итак, обыкновенная участь их была - оканчивать жизнь в монастыре. Но как далека была эта печальная мысль от прекрасной и гордой Софии Алексеевны! Ей ли похоронить в келье монастырской свой чудесный ум и глубокие познания? Ей ли променять блестящий наряд царевны на смиренную одежду монахини? "О, нет, нет, - говорила она, - я чувствую с самого детства высокое назначение мое! Я должна быть царицею, и царицею - в родном отечестве моем!"

Так, вероятно, думала София, глядя на приближавшегося к смерти брата своего - царя Феодора Алексеевича, на больного и слабого Иоанна, на добрых и скромных сестер своих, всегда покорных ее властолюбивой воле. Что же касается маленького Петра, сына второй супруги отца ее, то она совсем не считала его препятствием своим намерениям, хотя и слыхала, что Феодор иногда называл его своим наследником: она знала, что письменного акта на это не было, и потому не считала этого наследника опасным. Но как же удивилась, как огорчилась и встревожилась она, когда тотчас после смерти Феодора десятилетний Петр объявлен был царем России и все духовенство, все бояре и народ с одинаковым усердием присягнули ему в верности! Вовсе не ожидая этого, она не успела остановить присягу, но с той минуты возненавидела Петра и решила во что бы то ни стало не допустить его до нераздельного обладания Россией. Она нашла усердных помощников в родственнике своем по матери - боярине Милославском и в преданных ей стрельцах.

Стрельцы - это войско, учрежденное Иоанном Грозным и употребляемое им не только для дел военных, но часто и для исполнения его жестоких повелений, - всегда отличались дерзостью и самовольством. Упрямо защищая учреждения старины, предоставлявшие им больше возможностей поступать по своей воле, они ненавидели все улучшения, сделанные в войске царем Алексеем Михайловичем, и осмелились даже так явно противиться новому образованию полков, что добрый государь для спокойствия подданных своих принужден был начать это образование с воинов вновь набранных, которые и составляли семитысячный правильный корпус. Стрельцы же остались при прежнем устройстве своем и согласились только на то, чтобы офицеров их, называвшихся прежде головами, полуголовами, пятисотенными, назвали, как в регулярных полках, полковниками, подполковниками, ротмистрами и т.д.

Теперь вы, верно, не удивитесь, что в таком непокорном войске нетрудно было найти охотников идти против государя. Для этого довольно было только объявить, что если будет царствовать не Петр, а брат его Иоанн, то весь новый порядок, введенный царем Алексеем Михайловичем в войске, будет уничтожен. Царевна же и Милославский обещали отменить даже и те перемены, какие сделаны были Никоном в церковных книгах. Это последнее обещание восхитило стрельцов: все они давно с досадой смотрели на исправление книг, и большая часть из них оставалась тайно староверами. С радостью взялись они исполнить все приказания царевны. Чтобы увеличить еще более их усердие, им сказали, что Нарышкины решили погубить весь род царский, что лекарь фон Гаден по приказанию царицы Наталии отравил ядом царя Феодора, а братья ее умертвили и царевича Иоанна, а когда ярость стрельцов доведена была этими несправедливыми слухами до высочайшей степени, Милославский и главные из сообщников его - Сунбулов, Циклер, Петров и Озеров - роздали по полкам списки мнимых изменников, назначенных быть жертвами честолюбивых замыслов Софии.

С этой минуты все было решено и день страшного бунта назначен - 15 мая, спустя три недели после присяги, данной Петру. Боже мой! Как ужасен был этот день! Рано утром стрельцы при звоне набатных колоколов и звуке барабанов вломились в Кремль, подошли к комнатам царским и потребовали, чтобы им выдали боярина Матвеева и Нарышкиных, убийц Иоанна. Напрасно больной и слабый царевич сам выходил к ним и уверял, что никто не думал лишать его жизни: безумцы уже успели убить добродетельного боярина Матвеева, доктора фон Гадена и начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукова. Вид царевича, считавшегося убитым, остановил на несколько минут злодеев, но потом, как будто пожалев об этих потерянных минутах, они вскричали: "Хотя и жив царевич теперь, но вперед может быть умерщвлен от Нарышкиных!" - и бросились доканчивать свои убийства, продолжавшиеся несколько дней. Главными жертвами после трех первых были два брата царицы - Афанасий и Иван Нарышкины, князья Ромодановские и Черкасский, бояре Языков и Салтыков, всего 67 человек.

18 мая, когда уже не оставалось в живых ни одного из тех несчастных, чьи имена записаны были в розданных списках, убийцы с радостными криками: "Да здравствует царь Иоанн и царевна София!" - прибежали во дворец. Благородный, великодушный Иоанн и здесь показал себя достойным сыном Алексея: он с твердостью объявил и самовластной сестре своей, и дерзким бунтовщикам, что, помня последнюю волю старшего брата, он не будет царствовать без назначенного им наследника - Петра. Стрельцы должны были согласиться на это непременное требование царевича, София также. Царевна дала это согласие охотно: оно вовсе не казалось ей опасным, потому что хитрый ум обнадеживал ее при малейшем участии в правлении завладеть всем царством. А в таком случае что ей до того, кого народ будет считать царем своим, - она уверена была, что самодержавною царицей будет она сама!

Так и случилось. Больной Иоанн не мог заниматься никакими делами, маленький Петр при всех необыкновенных способностях своих все-таки был еще ребенок, наблюдательный ум и пылкую живость которого можно было занять часами ученья и играми. Царица Наталия Кирилловна уже не была правительницей государства, а только огорченной женщиной, которая беспрестанно то оплакивала несчастья отца и братьев своих, то страшилась за драгоценную жизнь сына. Она не могла уже действовать против врагов его: вся твердость ее исчезла в страданиях. Итак, кого же могла бояться гордая София? Совершенно никого, и доказательством служит то, что через три недели после бунта она короновала обоих царей-братьев, а себе предоставила только имя правительницы и с этим именем всю власть государей. Любимцы ее тотчас заняли важнейшие должности: главному из них, князю Василию Васильевичу Голицыну, поручено было управление государственными делами, двум князьям Хованским, отцу и сыну, - начальство над стрельцами.

Привязанность Хованских к раскольничеству и воля, которую они давали и без того своевольным стрельцам, были причиной новых бунтов этого дерзкого войска. Сначала они помогали одному расстриженному священнику-староверу Никите, который, шатаясь по улицам, учил простой народ проклинать новую веру и держаться старой. Потом, когда Никита получил достойное наказание за дела свои, да и на князей Хованских сделан был такой донос, что сама царевна-правительница сочла их изменниками и приказала казнить, стрельцы вместе с младшим сыном старика Хованского отомстили за любимцев своих со свойственной им дерзостью: они разграбили оружейную, расставили везде свою стражу и делали в Москве что хотели, потому что правительница со всем двором удалилась еще в начале бунта в Троицкий монастырь.

При первом известии об опасности для царей монастырь окружен был защитниками их - полками окрестных областей и людьми всякого звания. Они просили позволения идти в Москву и истребить всех стрельцов. Как только стрельцы узнали об этом, храбрость их исчезла, и они думали уже не о том, чтобы мстить за Хованских, а о том, как бы умилостивить двор. И что же они сделали? Около трех тысяч из них причастились Святых Тайн, простились с женами и детьми и отправились в монастырь. В знак повиновения несли они плахи и топоры для казни своей. Царевна София, как всегдашняя покровительница их, употребила все свое влияние на царей, без согласия которых она не могла обойтись в этом случае, чтобы выпросить у них прощение любимцам своим, и успела в том: из трех тысяч казнили только самых виновных - тридцать человек.

Любопытно описывали современники торжественный въезд царского семейства в Москву после этого бунта. Младший царь был тогда уже тринадцати лет. По росту его, необыкновенно высокому, он казался несколькими годами старше. Никогда различие царственных братьев не было так заметно, как в этом случае. В то время как слабый и бледный Иоанн равнодушно смотрел на бесчисленные толпы народные и на ряды безоружных стрельцов, смиренно стоявших по обеим сторонам дороги и громко благодаривших государей за свое помилование, - привлекательное, цветущее здоровьем лицо Петра живо выражало волнение души, взоры его то грозно сверкали пылким негодованием, то тихо сияли кротостью, то горели любовью к народу.

Впрочем, участие его в правлении все еще не было заметно, София все еще управляла одна, и надобно сказать правду, что во многих случаях распоряжения ее заслуживали похвалу и одобрение. Так, сумела она провести искусные переговоры и сохранить мир с крымцами, с молдавским господарем и калмыцким ханом, сумела избежать войны со Швецией и, наконец, сумела заключить важный союз с Польшей и Австрией. Этот союз был против Турции. Давно старались заключить его король польский Иоанн Собеский и австрийский император Леопольд. Сила и дерзкое самовластие турок устрашали этих двух государей. Им казалось, что только общая война и помощь соседних царств может остановить быстрые успехи магометан. Русские представляли самую близкую и самую надежную помощь в таком случае, и вот в 1684 году император и король отправили послов своих в Москву. Правительница со всей азиатской пышностью встретила и угощала знаменитое посольство, но согласилась на предложение его только в 1686 году, когда уже и Папа Римский, и король шведский, и курфюрст саксонский, и господарь молдавский соединили свои просьбы с просьбами поляков и австрийцев и когда Иоанн Собеский отказался навсегда от своих требований на Смоленск и Киев и на все области, присоединенные к России по Андрусовскому перемирию.

Восхищаясь выгодами заключенного союза, София щедро наградила бояр, которые участвовали в переговорах Главным лицом по обыкновению был тут князь Василий Голицын. Разумеется, что он получил и главные награды - золотую чашу в 9 фунтов, кафтан в 500 рублей и в окрестностях Нижнего Новгорода волость Богородицкую в 3 тысячи дворов. Вы можете судить теперь, как высоко ценила царевна заслуги любимца своего.

Нельзя было бы осуждать ее, если бы она ценила эти заслуги тогда, когда они точно приносили пользу отечеству, как случилось в этот раз, но она осыпала Голицына своими милостями даже и тогда, когда он вовсе не заслуживал этого. Так было вскоре после заключения знаменитого союза. Союзники решили теснить турок с трех сторон: польскими силами - при Белграде, австрийскими - в Венгрии и Трансильвании, а русским поручено было завладеть Крымским полуостровом, хан которого был верным союзником турок. Два раза войско наше ходило в Крым и - по желанию правительницы - всегда под начальством князя Голицына. Всякий раз возвращалось оно оттуда не только безо всякой пользы, но даже с большими потерями, и всякий раз получало богатые подарки. Кроме деревень и денег, щедро розданных тогда начальникам полков, царевна пожаловала им и всем офицерам золотые, а простым солдатам - серебряные медали. Медаль Голицына была сделана из 300 червонцев, осыпана бриллиантами и висела на золотой цепи.

Раздать так много милостей людям, не заслуживающим их, нельзя было без цели. София имела эту цель: ей нужно было привязать к себе все войско и быть уверенной в его преданности. Вы увидите, как ужасны были эти замыслы и как чудесно Бог обратил их к славе Петра и к стыду недостойной сестры его.