Роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта»: Часть вторая. Глава III. Остров Амстердам

Джон Манглс собирался запастись углем на мысе Доброй Надежды, поэтому ему пришлось немного уклониться от тридцать седьмой параллели и подняться на два градуса к северу. Здесь еще не начиналась зона пассатов, а дули сильные западные ветры, очень благоприятствовавшие ходу «Дункана». Менее чем в шесть дней он прошел тысячу триста миль, то есть расстояние от Тристан-да-Кунья до южной оконечности Африки. 24 ноября в три часа дня показалась Столовая гора, а немного погодя Джон заметил и гору Сигналов, поднимающуюся у входа в залив. «Дункан» вошел туда около восьми часов вечера и стал на якорь в порту Кейптаун.

Паганелю, члену Географического общества, было, конечно, известно, что южную оконечность Африки впервые заметил португальский адмирал Бартоломеу Диаш в 1486 году, а обогнул ее только в 1497 году Васко да Гама. Да и как мог Паганель этого не знать: ведь великий мореплаватель воспет в «Лузиадах» Камоэнса! По этому поводу ученый сделал одно любопытное замечание: если бы Диаш в 1486 году, за шесть лет до первого путешествия Христофора Колумба, обогнул мыс Доброй Надежды, то открытие Америки могло бы быть отложено на совершенно неопределенное время. Ведь путь вдоль южной оконечности Африки — самый короткий и прямой путь в Восточную Индию. А великий генуэзский моряк, углубляясь на запад, как раз искал ближайшего пути в «страну пряностей». И, если бы путь вокруг мыса был уже найден, экспедиция Колумба не имела бы смысла, и вероятно, он не предпринял бы ее.

Кейптаун, или Капштадт, основанный в 1652 году голландцем Ван-Рибеком, расположен в глубине Столовой бухты. Это столица значительной колонии, которая окончательно стала английской после договоров 1815 года.

Пассажиры «Дункана» воспользовались стоянкой в порту, чтобы осмотреть город. В их распоряжении было лишь двенадцать часов, так как капитану достаточно было одного дня для возобновления запасов угля и он хотел сняться с якоря 26-го утром.

Впрочем, больше времени им и не понадобилось, чтобы обойти правильные квадраты шахматной доски, называемой Кейптауном. 30 тысяч черных и белых жителей играют на ней роль шахматных фигур: ферзей, королей, слонов и пешек. Так, во всяком случае, рассказал про этот город Паганель. После того как вы осмотрите замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дом и сад губернатора, биржу, музей, каменный крест, водруженный здесь Бартоломеу Диашем в память своего открытия, да еще выпьете стакан понтейского — лучшего из местных вин, вам не останется ничего другого, как пуститься в дальнейший путь.

Так и сделали путешественники на рассвете следующего дня. «Дункан» поднял стакселя, фок и брамсель и через несколько часов уже обогнул тот знаменитый мыс Бурь, которому португальский король Иоанн II, оптимист, так неудачно дал название Доброй Надежды. Отсюда до островов Амстердам — две тысячи девятьсот миль. При хорошей погоде и благоприятном ветре это расстояние можно пройти дней в десять. На море путешественникам больше повезло, чем в пампасах: им не пришлось жаловаться на неблагосклонность стихий. Ветер и вода, ополчившиеся против них на суше, теперь дружно помогали им двигаться вперед.

— О море, море! — повторял Паганель. — Вот где простор для человеческой деятельности! А корабль — настоящий проводник цивилизации! Если бы земная поверхность была одним огромным материком, мы в девятнадцатом веке не знали бы и тысячной его части. Взгляните, что происходит внутри обширных материков — на равнинах Центральной Азии, в пустынях Африки, прериях Америки, на пространствах Австралии, в ледяных полярных странах. Человек едва осмеливается проникнуть туда. Самый смелый отступает, самый отважный погибает. Продвигаться там человеку невозможно: средства сообщения недостаточны. Жара, болезни, ярость дикарей ставят непреодолимые препятствия… Двадцать миль пустыни больше разделяют людей, чем пятьсот миль океана. Живущие на разных берегах океана ближе друг к другу, чем живущие на разных концах леса. Англия как бы граничит с Австралией. Но возьмите, например, Египет: он, кажется, на миллионы лье отдален от Сенегала. Пекин как будто за тридевять земель от Петербурга… Море в наше время более доступно, чем самая небольшая пустыня, и только благодаря ему, как верно заметил один американский ученый, между пятью частями света установились родственные узы.

Паганель говорил с жаром, и даже майор ничего не возразил на этот гимн океану. И в самом деле, если бы для поисков Гарри Гранта нужно было следовать вдоль тридцать седьмой параллели все время по материку, то это предприятие оказалось бы неосуществимым. Но к услугам отважных путешественников было море, переносившее их из одной страны в другую.

6 декабря, на рассвете, над морскими волнами показалась какая-то гора. Это был остров Амстердам, расположенный под 37R 51’южной широты. Конусообразная вершина была видна в ясную погоду за пятьдесят миль. В восемь часов утра очертания этой горы, еще неясные, стали напоминать общий облик Тенерифского пика.

— Значит, она похожа и на гору острова Тристан, — заметил Гленарван.

— Основательный вывод, — отозвался Паганель. — Он вытекает из геометрографической аксиомы: два острова, похожие на третий, похожи и друг на друга. Добавлю, что острова Амстердам, так же как и острова Тристан-да-Кунья, были богаты тюленями и робинзонами.

— Значит, везде есть робинзоны? — спросила леди Элен.

— Честное слово, мадам, я не много знаю островов, где не бывало подобных приключений, — отозвался ученый, — сама жизнь гораздо раньше вашего знаменитого соотечественника Даниеля Дефо осуществила его бессмертный роман.

— Господин Паганель, — обратилась к нему Мери Грант, — разрешите мне задать вам один вопрос.

— Хоть два, дорогая мисс. Обязуюсь на них ответить.

— Скажите, вас очень пугает мысль очутиться на необитаемом острове?

— Меня? — воскликнул Паганель.

— Не вздумайте, друг мой, уверять, что это ваше заветное желание, — сказал майор.

— Я этого не говорю, — ответил географ, — но, пожалуй, подобное приключение пришлось бы мне по вкусу. Я бы начал новую жизнь: стал бы охотиться, ловить рыбу, жил бы зимой в пещере, а летом — на дереве, устроил бы склад для собранного урожая… Словом, я занялся бы колонизацией моего острова.

— Один?

— Один, если бы так пришлось. А к тому же разве на земле может быть полное одиночество? Как будто нельзя выбрать себе друга среди животных: приручить какого-нибудь козленка, говорящего попугая, милую обезьянку. А если случай пошлет вам такого товарища, как верный Пятница, то чего же еще вам нужно? Два друга на одном утесе — вот вам и счастье! Представьте, например, майора и меня…

— Благодарю вас, — сказал Мак-Наббс, — у меня нет ни малейшего желания разыгрывать роль Робинзона, я бы сыграл ее очень плохо.

— Дорогой Паганель, — вмешалась леди Элен, — ваше воображение опять уносит вас в мир фантазий. Но мне кажется, что действительность очень отличается от мечтаний. Вы представляете лишь тех вымышленных робинзонов, которых заботливая судьба забрасывает на благодатные острова, где природа балует их, словно любимых детей. Вы видите только хорошую сторону вещей.

— Как, вы думаете, что нельзя быть счастливым на необитаемом острове?

— Думаю, что нет. Человек создан для жизни в обществе, а не в одиночку. Одиночество порождает отчаяние. Это только вопрос времени. Возможно, что сначала заботы об устройстве, об удовлетворении жизненных потребностей и могут отвлечь мысли несчастного, только что спасшегося от морских волн, и он, весь занятый настоящим, не будет думать о мрачном будущем. Но настанет время, когда он почувствует себя одиноким вдали от людей, без всякой надежды увидеть родину, увидеть тех, кого он любит. Что тогда должен будет он передумать, перестрадать! Его островок — для него весь мир, все человечество — он сам… И, когда настанет смерть, страшная смерть в совершенном одиночестве, он будет чувствовать себя так, как последний человек в последний день мира… Нет, господин Паганель, поверьте мне, лучше не быть этим человеком!

Паганель, хотя не без сожаления, все же должен был согласиться с доводами леди Элен. Разговор на тему о преимуществах и тяготах одиночества продолжался вплоть до момента, когда «Дункан» бросил якорь в миле от островов Амстердам.

Этот заброшенный в Индийском океане архипелаг состоит из двух островов, расположенных приблизительно в тридцати трех милях один от другого, как раз на долготе полуострова Индостан. Северный остров называется островом Амстердам или Сен-Пьер, а южный — островом Сен-Поль. Но надо сказать, что и географы и мореплаватели часто смешивают их.

Острова были открыты в 1522 году спутником Магеллана Эль-Кано, а много позднее их обследовал д’Антркасто, который вел корабли «Эсперанс» и «Решерш» на поиски Лаперуза. Мореплаватель Берроу, Ботан-Бопре в атласе д’Антркасто, затем Хосбург, Пинпертон и другие географы все время, описывая остров Сен-Пьер, называли его Сен-Поль, и наоборот.

В 1859 году офицеры австрийского фрегата «Новара» во время кругосветного путешествия избежали этой ошибки. Паганель непременно хотел исправить ее.

Маленький остров Сен-Поль, расположенный к югу от острова Амстердам, необитаем и состоит из одной горы конической формы — по-видимому, потухшего вулкана. Остров же Амстердам, на который шлюпка высадила пассажиров «Дункана», имеет миль двенадцать в окружности. Население его состояло из нескольких добровольных изгнанников, привыкших к своему жалкому существованию. Это были сторожа рыболовных промыслов, принадлежащих, так же как и самый остров, одному коммерсанту с острова Реюньон, некоему Отовану. Этот властитель, пока еще не признанный великими европейскими державами, получает до восьмидесяти тысяч франков в год от ловли, засолки и вывоза рыбы «хейлодактилус», называемой на менее научном языке треской.

Острову Амстердам было суждено стать и остаться французским владением. Сначала он принадлежал, по праву первого поселившегося на нем, Камену, судовладельцу из Сен-Дени на Бурбоне. Потом по какому-то международному соглашению остров Амстердам был уступлен одному поляку, который занялся его обработкой при помощи мадагаскарских рабов. Ну, а поляки от французов недалеко ушли, и остров, попав в руки Отована, снова стал французским.

Когда 6 декабря 1864 года «Дункан» бросил якорь у острова, население его состояло из трех человек: одного француза и двух мулатов. Все трое были служащими коммерсанта-собственника Отована. Паганель с радостью пожал руку соотечественнику, почтенному господину Вио, человеку весьма преклонных лет. «Мудрый старец» радушно принял путешественников. Этот день, когда ему довелось оказать гостеприимство любезным, культурным европейцам, был для него счастливым. Ведь остров Сен-Пьер обычно посещают лишь охотники на тюленей да изредка китобои — люди грубые и неотесанные; такие гости ненамного приятнее акул.

Вио представил гостям своих подчиненных — двух мулатов. Трое этих людей да несколько диких кабанов и множество простодушных пингвинов — вот и все здешнее население. Домик, где жили трое островитян, стоял в юго-западной части острова, в глубине природной гавани, образовавшейся после обвала. Еще задолго до «царствования» Отована I остров Сен-Пьер служил убежищем для потерпевших кораблекрушение. Паганель очень заинтересовал слушателей, назвав свой первый рассказ об этом: «История двух шотландцев, покинутых на острове Амстердам».

Дело было в 1827 году. Английский корабль «Пальмира», проходя в виду этого острова, заметил поднимающийся кверху дым. Капитан стал приближаться к берегу и вскоре увидел двух людей, подававших сигналы бедствия. Он отправил за этими людьми шлюпку, которая и доставила на корабль двадцатидвухлетнего Жака Пэна и сорокавосьмилетного Роберта Прудфута. Эти двое несчастных были в ужасном виде. Они прожили на острове восемнадцать месяцев в страшной нужде, лишениях и муках: у них почти не было ни пищи, ни пресной воды. Питались они ракушками, время от времени какой-нибудь рыбой, пойманной на согнутый гвоздь, или мясом пойманного кабаненка. Им случалось бывать по трое суток без пищи. Подобно весталкам, они неусыпно охраняли костер, разведенный при помощи последнего куска трута, и повсюду носили с собой, как какую-нибудь драгоценность, горящий уголек. Пэн и Прудфут были высажены на остров шхуной, охотившейся за тюленями. Оставили их здесь, по обычаю рыбаков, для того, чтобы они в течение месяца топили жир тюленей и выделывали их кожи. Шхуна за ними не вернулась. Пять месяцев спустя к острову подошло английское судно «Хоуп», направлявшееся к Земле Ван-Димена[*]. Капитан его по какому-то необъяснимому, жестокому капризу отказался взять шотландцев на свое судно. Он отплыл, не оставив им ни куска сухаря, ни огнива. Несомненно, эти двое несчастных погибли бы, если бы «Пальмира», проходившая в виду острова, не подобрала их.

[*] — То есть к острову Тасмания.

Второе приключение, занесенное в историю острова Амстердам — если вообще у такого утеса может быть история, — это приключение капитана Перона, на этот раз уже француза. Началось оно и закончилось так же, как у тех двух шотландцев: он добровольно остается на острове, ожидаемое судно не появляется, наконец, через сорок месяцев к берегам острова по воле ветра заносится иностранное судно. Но это приключение отличается от первого тем, что во время пребывания капитана Перона на острове разыгралась кровавая драма, удивительно похожая на те вымышленные события, которые описал герой Даниеля Дефо, вернувшийся на свой остров[*].

[*] — Об этом рассказывается во второй части романа Дефо о Робинзоне Крузо.

Капитан Перон высадился на берег с четырьмя матросами: двумя англичанами и двумя французами. Он собирался охотиться в течение пятнадцати месяцев на морских львов. Охота была очень удачной, но, когда по истечении пятнадцати месяцев судно, которое должно было прийти за охотниками, не появилось, а съестные припасы мало-помалу стали истощаться, вспыхнула национальная рознь. Двое англичан взбунтовались против капитана Перона, и он погиб бы, если бы не помощь его соотечественников. С этого времени началось страшное, полное лишений и мук существование: две враждующие партии днем и ночью следили друг за другом, не расставались с оружием, нападали друг на друга, выходя то победителями, то побежденными. Конечно, в конце концов одна из партий покончила бы с другой. Но, к счастью, какое-то английское судно наконец подобрало и доставило на родину этих несчастных людей, которые враждовали друг с другом на утесе в Индийском океане по такой ничтожной причине.

Таковы были эти приключения. Дважды остров Амстердам становился вторым отечеством для заброшенных на него моряков, которых счастливый случай дважды спас от мук и от смерти. Но с тех пор ни одно судно не потерпело крушения у его берегов. Волны вынесли бы, конечно, на берег обломки такого судна, а бывшие на нем люди добрались бы на шлюпках до рыболовных промыслов господина Вио. А между тем за все многолетнее пребывание здесь старый француз никогда еще не имел случая оказать гостеприимство жертвам моря. О «Британии» и капитане Гранте он ничего не знал. Очевидно, катастрофа эта не произошла ни у острова Амстердам, ни у острова Сен-Поль, где часто бывают рыбаки и китобои.

Слова господина Вио не удивили и не огорчили Гленарвана. Ведь он и его спутники искали на островах подтверждение не тому, что там был капитан Грант, а тому, что его там не было. Они хотели убедиться в отсутствии Гарри Гранта в этих точках тридцать седьмой параллели, и только. Отплытие «Дункана» было поэтому назначено на следующий же день.

Оставшееся до вечера время путешественники посвятили осмотру острова. Он оказался привлекательным, но бедным флорой и фауной. Описание его не смогло бы заполнить и страницу записной книжки даже самого многословного естествоиспытателя. Млекопитающие, птицы и рыбы были здесь представлены лишь несколькими дикими кабанами, тюленями, белыми как снег чайками, альбатросами и окунями. Из-под темной застывшей лавы били горячие ключи и железистые источники, густые пары их клубились над вулканической почвой. Температура воды некоторых источников была очень высокой, Джон Манглс погрузил в один из них термометр Фаренгейта, и он показал сто семьдесят шесть градусов[*]. Рыба, пойманная в море вблизи, через пять минут становилась вареной в этой почти кипящей воде. Увидев это, Паганель отказался от мысли искупаться в источнике.

[*] — То есть 80R по Цельсию.

После долгой прогулки, уже в сумерках, путешественники стали прощаться с почтенным господином Вио. Все горячо пожелали ему счастья, какое только возможно на его пустынном островке, а старик, в свою очередь, пожелал успеха экспедиции. Скоро шлюпка с «Дункана» доставила путешественников на корабль.