Повесть Джека Лондона «Белый Клык»: Часть пятая. Глава I. Далекий путь
Это носилось в воздухе. Белый Клык почуял надвигавшееся несчастье раньше, чем появились какие-либо ощутимые признаки его. В нем смутно зародилось предчувствие готовящейся перемены. Он не знал ни как, ни откуда оно появилось. Сами того не сознавая, боги выдали свои намерения собаке-волку, и та, проводя все свое время во дворе под навесом и никогда не входя в хижину, догадалась о том, что происходило у них в голове.
— Вот, не угодно ли! Послушайте, — воскликнул однажды за ужином погонщик.
Видон Скотт прислушался. Через закрытую дверь доносился тихий вой, похожий на сдавленное рыдание. Затем они услышали, как Белый Клык обнюхивал дверь, точно желая удостовериться, что бог его еще здесь, а не исчез таинственным образом.
— Я уверен, что этот волк все понял, — проговорил погонщик.
Видон Скотт взглянул на него почти молящим взором, хотя последовавшие затем слова противоречили его взгляду.
— На кой черт нужен мне волк в Калифорнии? — спросил он.
— Я того же мнения, — ответил Мат. — На кой черт вам волк в Калифорнии?
Но это не удовлетворило Скотта. В голосе погонщика ему почудился упрек.
— Собаки там не уживутся с ним. Он при первой встрече загрызет их. Если даже он не разорит меня штрафами, то власти все равно отберут его у меня и электрокутируют.
— Я того же мнения — он отъявленный убийца, — заметил погонщик.
Видон Скотт подозрительно взглянул на него.
— Это совершенно невозможно, — сказал он решительно.
— Да, это невозможно, — согласился погонщик. — Вам пришлось бы взять специального человека, чтобы ходить за ним.
Подозрения Скотта улеглись, и он с облегчением кивнул головой. В тишине за дверью ясно слышно было визжание и затем долгое тревожное обнюхивание.
— А он все беспокоится о вас, ей-ей!
Скотт взглянул на погонщика злобным взглядом.
— К черту! Я сам знаю, что мне делать.
— Я согласен с вами, только…
— Что только? — прервал Скотт.
— Только… — тихо начал погонщик и затем, как бы передумав, возвысил голос. — Да чего вы собственно кипятитесь? По вашему виду можно подумать, что вы сами не знаете, на что решиться!
Видон Скотт минуту боролся с собой, затем более спокойно сказал:
— Ты прав, Мат. Я сам не знаю, как поступить. В этом-то вся и беда.
— Тащить этого пса за собой было бы непростительной глупостью, — проговорил он после паузы.
— Я согласен с вами, — ответил Мат, и опять хозяин недовольно посмотрел на него.
— Но во имя всех морских чертей и сорока дьяволов объясните мне, каким образом этот пес пронюхал о вашем отъезде? — с невинным видом спросил погонщик.
— Понять не могу, — ответил Скотт, грустно качая головой.
Наступил день, когда Белый Клык увидел на полу через открытую дверь роковой чемодан, в который его любимый хозяин укладывал свои вещи. Постоянное хождение взад и вперед нарушало обычно спокойную атмосферу хижины. Очевидно, предстояла перемена. Белый Клык чувствовал это давно, но теперь он стал рассуждать. Его бог, очевидно, собирался вторично исчезнуть. И раз он не взял его с собой в первый раз, то и теперь, по всей вероятности, оставит его здесь.
В эту ночь он выл настоящим, пронзительным волчьим воем, как выл в ту ночь, когда, будучи еще щенком, вернулся из леса на место, где был поселок, и нашел там вместо палатки Серого Бобра только кучу тряпок и хлама. Так и теперь, подняв морду к звездам, он изливал им свое горе.
В хижине люди только что легли спать.
— Он опять перестал есть, — заметил со своей койки Мат.
С койки Видона Скотта послышалось ворчание и шорох одеяла.
— Судя по тому, как он тосковал в прошлый ваш отъезд, я не удивлюсь, если на этот раз он сдохнет.
На другой койке снова послышался сильный шорох.
— Да замолчишь ли ты наконец! — прикрикнул Скотт в темноте. — Каркаешь хуже старой бабы.
— Совершенно согласен с вами, — ответил погонщик, и Скотт так и не понял, смеется тот над ним или говорит серьезно.
На следующий день волнение и беспокойство Белого Клыка еще больше возросли. Он ходил по пятам за своим хозяином и караулил его под навесом, когда тот входил в хижину. Через открытую дверь он видел лежавший на полу багаж. Около чемодана стояли сундук и два дорожных мешка. Мат заворачивал одеяла и шубу хозяина в брезент. Белый Клык жалобно выл, следя за этой операцией.
Немного спустя явились два индейца. Он следил за ними, когда они, взвалив на плечи багаж, отправились вниз по холму в сопровождении Мата, несшего постельные принадлежности и чемодан. Белый Клык не пошел за ними. Хозяин все еще находился в хижине. Через несколько времени Мат вернулся. Хозяин подошел к двери и позвал Белого Клыка.
— Бедный ты мой, — сказал он ласково, почесывая у него за ушами и гладя его по спине. — Я отправляюсь в далекий путь, старина, и ты не можешь следовать за мной. Ну, поворчи же теперь, поворчи хорошенько на прощание.
Но Белый Клык отказывался ворчать. Вместо того, бросив на хозяина задумчивый испытующий взгляд, он нырнул между его рукой и телом и спрятал там свою голову.
— Вот он чудит, — воскликнул Мат. С Юкона послышался хриплый рев подходившего парохода. — Прощайтесь скорей! Закройте хорошенько дверь на крыльцо — я выйду через заднюю. Да поживее!
Обе двери закрылись одновременно, и Видон Скотт, подойдя к крыльцу, стал ждать появления Мата. Изнутри раздавался тихий, жалобный вой, затем послышалось тяжелое сопение.
— Береги его, Мат, — сказал Скотт, когда они спускались по холму. — Пиши и сообщай мне, как он поживает.
— Непременно, — ответил погонщик, — но постойте, не хотите ли дослушать?
Оба остановились. Белый Клык выл, как воют собаки, когда умирает их хозяин. В этом вое слышались душераздирающие звуки, стихавшие до жалобного стона и снова переходившие во взрывы отчаяния.
«Аврора» была первым пароходом, отходившим в этом году на юг. На палубе его толпились разбогатевшие и разорившиеся золотоискатели, стремившиеся теперь на родину с таким же нетерпением, с каким они в свое время стремились в Клондайк. Стоя у сходней, Скотт пожимал руку Мату, собиравшемуся сойти с парохода. Но рука Мата вдруг застыла в воздухе, и он тупо уставился на что-то, находящееся позади Скотта. Тот обернулся. На палубе, в нескольких шагах от него, сидел Белый Клык, задумчиво глядя на своего хозяина.
Погонщик тихо выругался. Видон Скотт смотрел, ничего не понимая.
— Вы заперли дверь на крыльцо? — спросил Мат.
Тот кивнул головой и, в свою очередь, спросил:
— А черный ход?
— Разумеется, запер, — уверенно ответил Мат.
Белый Клык покорно прижал уши, но продолжал сидеть, не делая попытки приблизиться.
— Мне придется взять его с собой на берег.
Мат сделал несколько шагов по направлению к Белому Клыку, но пес ускользнул от него. Погонщик кинулся за ним, но он проскочил между ногами пассажиров. Увертываясь, ныряя и то и дело меняя направление, он скользил по палубе, ловко избегая рук Мата.
Но когда любимый хозяин позвал его, он немедленно покорно подошел к нему.
— Ишь ты, и разговаривать не желает с человеком, который ежедневно кормил его, — пробормотал обиженно погонщик. — А вы — вы ни разу не кормили его, если не считать первых дней знакомства. Черт меня подери, если я понимаю, каким образом он догадался, что хозяин вы!
Скотт, гладивший Белого Клыка, вдруг указал на свежие порезы на его морде и между глазами.
Мат наклонился и провел рукой по брюху Белого Клыка.
— Мы совершенно забыли про окно. Он весь изрезан и поранен внизу. Он проскочил через стекло, ей-ей!
Но Видон Скотт не слушал его. Он быстро соображал.
Раздался последний свисток «Авроры», извещавший об отходе. Люди спешили сойти на берег.
Мат снял свой шейный платок, чтобы обвязать его вокруг шеи Белого Клыка. Скотт схватил его за руку.
— Прощай, Мат, старина! Что касается волка, то тебе не придется писать о нем. Ты видишь, я…
— Что? — воскликнул погонщик. — Вы хотите сказать, что…
— Вот именно, убери свой платок. Я напишу тебе о нем.
Дойдя до середины сходен, Мат остановился.
— Он не выдержит климата! — закричал он, оборачиваясь назад. — Остригите его, когда наступит жара.
Сходни втащили на палубу, и «Аврора» отчалила. Видон Скотт махнул рукой на прощание. Затем он обернулся и наклонился к стоявшему рядом с ним Белому Клыку.
— Да ворчи же теперь, черт возьми, ворчи! — сказал он, гладя его покорную голову и почесывая прижатые уши.
