- Главная
- Библиотека
- Книги
- Темы
- Литературные произведения по авторам
- Литературные произведения авторов на букву Т
- Творчество Льва Толстого
Роман Льва Толстого «Анна Каренина»: Часть VII. Глава VI
— Может быть, не принимают? — сказал Левин, входя в сени дома графини Боль.
— Принимают, пожалуйте, — сказал швейцар, решительно снимая с него шубу.
«Экая досада, — думал Левин, со вздохом снимая одну перчатку и расправляя шляпу. — Ну, зачем я иду? ну, что мне с ними говорить?»
Проходя через первую гостиную, Левин встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса. В этой гостиной сидели на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
— Как здоровье вашей жены? Вы были в концерте? Мы не могли. Мама должна была быть на панихиде.
— Да, я слышал… Какая скоропостижная смерть, — сказал Левин.
Пришла графиня, села на диван и спросила тоже про жену и про концерт.
Левин ответил и повторил вопрос про скоропостижность смерти Апраксиной.
— Она всегда, впрочем, была слабого здоровья.
— Вы были вчера в опере?
— Да, я был.
— Очень хороша была Лукка.
— Да, очень хороша, — сказал он и начал, так как ему совершенно было все равно, что о нем подумают, повторять то, что сотни раз слышал об особенности таланта певицы. Графиня Боль притворялась, что слушала. Потом, когда он достаточно поговорил и замолчал, полковник, молчавший до сих пор, начал говорить. Полковник заговорил тоже про оперу и про освещение. Наконец, сказав про предполагаемую folle journée[1] у Тюрина, полковник засмеялся, зашумел, встал и ушел. Левин тоже встал, но по лицу графини он заметил, что ему еще не пора уходить. Еще минуты две надо. Он сел.
Но так как он все думал о том, как это глупо, то и не находил предмета разговора и молчал.
— Вы не едете на публичное заседание? Говорят, очень интересно, — начала графиня.
— Нет, я обещал моей belle-soeur[2] заехать за ней, — сказал Левин.
Наступило молчание. Мать с дочерью еще раз переглянулись.
«Ну, кажется, теперь пора», — подумал Левин и встал. Дамы пожали ему руку и просили передать mille choses[3] жене.
Швейцар спросил его, подавая шубу:
— Где изволите стоять? — и тотчас же записал в большую, хорошо переплетенную книжку.
«Разумеется, мне все равно, но все-таки совестно и ужасно глупо», — подумал Левин, утешая себя тем, что все это делают, и поехал в публичное заседание комитета, где он должен был найти свояченицу, чтобы с ней вместе ехать домой.
В публичном заседании комитета было много народа и почти все общество. Левин застал еще обзор, который; как все говорили, был очень интересен. Когда кончилось чтение обзора, общество сошлось, и Левин встретил и Свияжского, звавшего его нынче вечером непременно в Общество сельского хозяйства, где будет читаться знаменитый доклад, и Степана Аркадьича, который только что приехал с бегов, и еще много других знакомых, и Левин еще поговорил и послушал разные суждения о заседании, о новой пиесе и о процессе. Но, вероятно, вследствие усталости внимания, которую он начинал испытывать, говоря о процессе, он ошибся, и ошибка эта потом несколько раз с досадой вспоминалась ему. Говоря о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России, и о том, как было бы неправильно наказать его высылкой за границу, Левин повторил то, что он слышал вчера в разговоре от одного знакомого.
— Я думаю, что выслать его за границу, — все равно что наказать щуку, пустив ее в воду, — сказал Левин. Уже потом он вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им за свою, мысль, услышанная им от знакомого, была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона газеты.
Заехав со свояченицей домой и застав Кити веселою и благополучною, Левин поехал в клуб.
Примечания
- фр. folle journée — безумный день
- фр. belle-soeur — свояченице
- фр. mille choses — тысячу поклонов
