Роман Жюля Верна «80000 километров под водой» («Двадцать тысяч льё под водой»): Часть вторая. Глава шестнадцатая. Недостаток воздуха

Таким образом, «Наутилус» со всех сторон был окружен непроницаемыми ледяными стенами. Мы были пленниками льдов.

Канадец стукнул огромным кулачищем по столу. Консель молчал. Я, не отрываясь, смотрел на капитана. Его лицо снова стало невозмутимым. Скрестив руки на груди, он размышлял.

«Наутилус» стоял неподвижно.

Капитан Немо заговорил.

— Господа, — сказал он совершенно спокойно, — в том положении, в каком мы сейчас находимся, есть две возможности распрощаться с жизнью.

Этот загадочный человек держал перед нами, речь с видом профессора математики, читающего лекцию студентам.

— Первая — это быть раздавленными льдинами. Вторая — умереть от удушья. Я исключаю совершенно опасность умереть с голоду, так как запасы провизии на «Наутилусе» безусловно переживут нас. Итак, взвесим обе эти возможности.

— Я думаю, что нам нечего бояться смерти от удушья, капитан, — сказал я, — поскольку резервуары «Наутилуса» наполнены сжатым, воздухом.

— Это верно, — ответил капитан, — но они обеспечивают нам только двухдневную порцию воздуха. А ведь мы уже тридцать шесть часов находимся под водой, и сгущенный воздух внутри корабля требует обновления. Через сорок восемь часов запас будет исчерпан.

— Из этого следует, капитан, что нам надо вырваться на свободу раньше, чем в сорок восемь часов.

— Мы попытаемся это сделать. Попробуем буравить стену льда.

— С какой стороны? — спросил я.

— Это нам покажет зонд. Я посажу сейчас «Наутилус» на дно нашей ледяной клетки, и матросы, надев скафандры, определят, какая из ледяных стен имеет наименьшую толщину.

— Можно ли открыть ставни салона?

— Конечно. Ведь мы не движемся теперь.

Капитан Немо вышел из салона. Вскоре послышался свист, говоривший о том, что в резервуары впускают воду. «Наутилус» медленно опустился на дно ледяной клетки, на глубину в триста пятьдесят метров.

— Друзья мои, — сказал я Конселю и Неду Ленду, — мы попали в опасное положение, но я не сомневаюсь, что вы не потеряете свойственных вам присутствия духа и энергии.

— Господин профессор, может быть уверен, что в такую минуту я не буду приставать к нему с жалобами, — сказал канадец. — Я готов сделать все, что нужно для общего спасения.

— Хорошо сказано, Нед! — ответил я, пожимая руку канадцу.

— Добавлю, — сказал он, — что я так же хорошо владею киркой, как и гарпуном, и, если я могу быть полезен капитану Немо, он может располагать мной.

— Не сомневаюсь, что он не откажется от вашей помощи. Идемте, Нед.

Я прошел с канадцем в гардеробную, где матросы «Наутилуса» облачались в скафандры. Я передал капитану Немо предложение канадца, и он тотчас же принял его.

Нед Ленд надел скафандр одновременно со всеми матросами. Каждый из них нацепил на плечи аппарат Руквейроля, наполненный свежим воздухом из резервуаров, — это уменьшало общий запас воздуха на «Наутилусе», но этот расход нельзя было считать излишним. Что касается ламп Румкорфа, то они были совершенно не нужны в этой ярко освещенной среде.

Когда Нед облачился в скафандр, я вернулся в салон, ставни которого были уже открыты. Усевшись вместе с Конселем у окна, я стал рассматривать ледяные стены, окружавшие «Наутилус».

Через несколько минут мы увидели, как двенадцать водолазов вступили на ледяной пол. Среди них легко было узнать Неда Ленда, выделявшегося своим высоким ростом. Капитан Немо также был в этой группе.

Прежде чем приступить к рубке льда, он велел пробуравить несколько пробных скважин, чтобы определить наивыгоднейшее направление пролома. Длинные сверла были воткнуты в боковые стены, но, просверлив пятнадцать метров в толще льда, они все еще не нащупывали свободной воды. Было совершенно бессмысленно рубить потолок туннеля, так как это был нижний слой сплошного льда толщиной не меньше четырехсот метров. Тогда капитан Немо приказал сверлить пол туннеля.

Оказалось, что в этом направлении толщина ледяного пласта не превышала десяти метров. Нужно было, следовательно, вырубить в этом ледяном полу яму, несколько превышающую размеры «Наутилуса», то есть примерно вырубить около шести с половиной тысяч кубических метров льда, чтобы образовалось отверстие, сквозь которое «Наутилус» мог бы погрузиться в нижние, свободные ото льдов слои воды.

К этой работе водолазы приступили немедленно и повели ее с неослабевающей энергией. Капитан Немо распорядился рубить лед не непосредственно под «Наутилусом», что значительно затруднило бы работу, а в восьми метрах левее корпуса судна. Водолазы очертили гигантский овал по льду и принялись за работу в нескольких местах сразу. Их кирки одновременно врезались в пласты льда, вырубая из них большие глыбы.

Любопытная деталь этой работы: вырубленные глыбы, вследствие того, что удельный вес льда меньше, чем воды, сами всплывали к потолку туннеля, утолщавшемуся на столько, на сколько утоньшался его пол. Но это нисколько не беспокоило нас, так как толщина пола все-таки уменьшалась!

Нед Ленд вернулся в салон, устав после двухчасовой напряженной работы. На смену ему и его товарищам на лед вышла новая партия матросов, к которой присоединились и я с Конселем. Помощник капитана руководил нашей работой.

Вода показалась мне поначалу очень холодной, но, поработав киркой, я быстро согрелся. Я не чувствовал никакого стеснения в движениях, несмотря на давление в тридцать атмосфер.

Вернувшись на «Наутилус» после двух часов работы, чтобы поесть и немного отдохнуть, я сразу почувствовал резкую разницу между чистым воздухом аппарата Руквейроля и сгущенной, перенасыщенной углекислотой атмосферой «Наутилуса». Воздух не обновлялся внутри корабля почти сорок восемь часов и был уже мало пригоден для дыхания. За двенадцать часов непрерывной работы нам удалось вырубить из очерченного на льду овала слой толщиной в один метр. Если каждый следующий метр потребует также двенадцатичасового труда, нам понадобится еще пять ночей и четыре дня, чтобы довести до конца работу.

— Пять ночей и четыре дня! — сказал я своим товарищам. — А у нас в резервуарах запас воздуха всего на двое суток!

— Не говоря уже о том, — добавил Нед Ленд, — что, вырвавшись из этой проклятой тюрьмы, мы должны будем еще некоторое время итти под сплошным льдом, не имея возможности подняться на поверхность.

Замечание Неда Ленда было справедливым. В самом деле, невозможно было определить сколько времени нам необходимо, чтобы вырваться на свободу, и не погибнем ли мы все от, удушья, прежде чем «Наутилус» выберется на поверхность вод. Быть может, нам всем суждено было найти себе могилу во льдах…

Наше положение было действительно трагическим. Но мы все глядели опасности прямо в глаза и решили исполнить свой долг до конца.

Как я и предвидел, за ночь яма во льду углубилась еще на один метр. Но утром, надев скафандр и выйдя на лед, я заметил, что боковые стены туннеля несколько сблизились: слои воды, прилегавшие к ним и не согреваемые работой водолазов, промерзли.

Это была новая и грозная опасность, сводившая к нулю наши шансы на спасение. Как и чем можно было предотвратить замерзание воды и сближение стенок туннеля, грозившее раздавить «Наутилус», как хрупкое стеклышко?

Я ничего не сказал своим товарищам об этой новой опасности. К чему было убивать в них волю к труду, направленному на спасение? Но, вернувшись на борт, я сообщил капитану Немо об этом серьезном осложнении.

— Я уже заметил это, — сказал он своим ровным голосом, в котором не чувствовалось и тени волнения. — Это новая угроза, но я бессилен предотвратить ее. Единственное средство спасения заключается в том, чтобы вырваться из ловушки раньше, чем вода оледенеет. Вот и все.

«Вот и все», сказал он. Пора было бы мне уже привыкнуть к его манере разговаривать!..

В течение дня я несколько раз выходил на лед и усердно работал киркой. Эта работа бодрила меня. Кроме того, работать — значило иметь возможность покинуть «Наутилус» и дышать чистым воздухом резервуаров, вместо бедной кислородом удушливой атмосферы корабля.

К вечеру яма стала глубже еще на один метр. Когда я вернулся на борт, я чуть не задохнулся, втянув в легкие перенасыщенный углекислотой воздух. Ах, как жалко было, что у нас не было химических средств поглощения этого вредного для дыхания газа! В кислороде мы не испытывали бы недостатка. Он содержался в огромных количествах в окружающей нас воде, и нам легко было добыть его, разложив воду электрическим током наших батарей. Я подумал об этом, но потом отказался от этой мысли, так как она не разрешала проблемы удаления из атмосферы углекислоты, выделяемой нами при выдыхании и заполнившей все судно. Чтобы поглотить ее, нужно было бы наполнить большие сосуды едким натром и беспрерывно размешивать его. Но едкого натра на «Наутилусе» не было, и заменить его мы ничем не могли!..

Вечером капитану Немо пришлось открыть краны своих резервуаров и выпустить несколько кубических метров воздуха в атмосферу судна. Если бы он не сделал этого, мы бы не проснулись наутро.

На следующий день, 26 марта, я снова принялся за работу забойщика, вырубая пятый метр ямы. Боковые стены и потолок туннеля заметно уплотнились. Ясно было, что при таком темпе работ они сомкнутся раньше чем «Наутилус» успеет высвободиться.

На секунду мною овладело отчаяние. Я едва не выпустил кирку из рук. К чему было рубить лед, если все равно нам предстояло неминуемо погибнуть от удушья или быть раздавленными водой, превратившейся в камень.

Мне чудилось, что я схвачен челюстями какого-то страшного животного, и они неотвратимо сжимаются.

В эту минуту руководивший нашей группой и сам энергично орудовавший киркой капитан Немо прошел мимо меня. Я задержал его и указал рукой на стену нашей тюрьмы. За ночь она приблизилась к кораблю не меньше чем на четыре метра.

Капитан Немо понял меня и сделал мне знак следовать за собой.

Мы вернулись на борт.

Сняв скафандр, я прошел за ним в салон.

— Господин Аронакс, — сказал он, — нам надо будет предпринять какие-то героические меры, либо мы окажемся замурованными во льду прочнее чем в цементе.

— Да, — ответил я, — но что мы можем сделать?

— О, — воскликнул он, — если бы только мой «Наутилус» был настолько прочным, чтобы выдержать это давление и не расплющиться!

— Тогда что было бы? — спросил я, не понимая мысли капитана.

— Неужели вам не ясно, что замерзание воды пришло бы к нам на помощь? Ведь, превратившись в лед, она должна занять больший объем и неминуемо расколет держащее нас в плену ледяное поле, как раскалывает она, замерзая, самые крепкие камни! Неужели вы не понимаете, что это было бы нашим! спасением, а не гибелью!

— Да, капитан, возможно. Но каким бы запасом прочности не обладал «Наутилус», он не сможет выдержать такого страшного давления, и стены льда сплющат его в тоненький листочек.

— Я это знаю, профессор. Поэтому-то я и не надеюсь больше на помощь природы, а рассчитываю только на самого себя. Надо во что бы то ни стало воспрепятствовать дальнейшему замерзанию воды! Надо его приостановить! Теперь уже сближаются не только боковые стенки: перед носом и за кормой «Гаутилуса» осталось не больше как по десять футов свободной воды… Наша ледяная клетка сужается со всех сторон!

— На сколько времени, — спросил я, — хватит запаса воздуха в резервуарах?

Капитан посмотрел мне прямо в глаза.

— Послезавтра, — сказал он после недолгого молчания, — резервуары опустеют!

Холодный пот выступил у меня на лбу. Между тем этот ответ не должен был удивить меня: 22 марта «Наутилус» погрузился в воды открытого моря у полюса, сегодня было 26 марта, следовательно, мы уже пять дней существовали за счет запасов воздуха на борту «Наутилуса». Кроме того, много воздуха уходило на подводные работы по рубке льда.

Сейчас, когда я пишу эти строки, воспоминания о пережитом ужасе так свежи в моей памяти, что судорога страха сводит мои конечности, и я жадно хватаю воздух, как будто его недостает моим легким…

Между тем капитан Немо, сосредоточенный и молчаливый, погрузился в раздумье.

Вдруг я увидел, что его осенила какая-то мысль. Сначала он как будто оттолкнул ее, видимо неудовлетворенный. Но потом с его уст сорвались слова:

— Кипяток! Кипяток!

— Кипяток? — вскричал я,

— Да, профессор. Мы заключены в очень узком пространстве. Струя кипятка, беспрерывно извергаемая насосами «Наутилуса», поднимет температуру окружающей нас воды и остановит процесс ее обледенения!

— Надо испытать это средство! — сказал я.

— Попробуем, господин профессор.

Термометр выведенный за борт, показывал температуру в семь градусов ниже нуля.

Я прошел вслед за капитаном Немо в камбуз. Там стоял большой кипятильник — опреснитель морской воды.

В кипятильник доверху налили воду, и вся мощь электрических батарей «Наутилуса» была переключена на нагревание змеевиков, сквозь которые проходила вода. В несколько минут вода дошла до точки кипения. Насосы стали выталкивать ее наружу, а на место извергнутой тотчас же приливала новая холодная вода. Теплота, развивавшаяся электрическими батареями, была настолько велика, что поступавшая в змеевик холодная морская вода выходила из него уже нагретой до ста градусов.

После трехчасового беспрерывного накачивания кипятка столбик ртути поднялся на один градус и показывал теперь минус шесть градусов. Еще через два часа он поднялся до четырех градусов.

— Подействовало! — сказал я капитану, проконтролировав показания термометра. — Теперь успех обеспечен!

— Да, — ответил капитан, — и я так думаю. Мы не будем раздавлены. Остается спастись только от грозящего нам удушья.

В течение ночи температура воды поднялась до одного градуса ниже нуля. Сколько мы ни старались поднять ее выше, это не удавалось. Впрочем, в этом и не было нужды, так как обледенение прекратилось. К следующему утру, 27 марта, глубина ямы возросла до шести метров. Оставалось, таким образом, вырубить только четыре метра. Это требовало еще сорока восьми часов работы.

Воздух внутри «Наутилуса» в этот день не обновлялся, так как ничтожный остаток его в резервуарах капитан Немо берег для подводных работ. Дышать на корабле с каждым часом становилось все труднее.

Как будто огромная тяжесть давила мне на грудь. К трем часам пополудни мучение стало невыносимым. Я беспрерывно зевал. Легкие мои судорожно втягивали в себя воздух, выискивая в сгущенной атмосфере «Наутилуса» атомы живительного кислорода, которых становилось все меньше и меньше с каждым вдыханием.

Мной овладело какое-то оцепенение, парализовавшее движения и мозг. Я лежал обессиленный, почти потеряв сознание.

Добрый Консель, страдавший не меньше, чем я, не покидал меня ни на секунду. Он брал мою руку, ободрял меня, и я слышал, как он шептал:

— Ах, если бы я мог не дышать, чтобы сберечь воздух хозяину!

Слезы выступили у меня на глазах при этих словах.

Чем труднее становилось дышать внутри судна, тем с большей охотой мы надевали скафандры, когда приходила наша очередь работать. Кирки звенели, вкалываясь в лед. Плечи и спина ныли от усталости, руки покрывались мозолями, но что значили усталость и боль, когда можно было полной грудью вдыхать Свежий воздух, когда можно было дышать!

И тем не менее никто не оставался под водой дольше, чем следовало.

Проработав свои два часа, каждый из нас спешил передать своему задыхающемуся в удушливой атмосфере корабля товарищу спасительный резервуар с чистым воздухом, который вновь возвращал того к жизни.

Капитан Немо первым подавал пример строжайшей дисциплины. Когда истекало время работы под водой, он твердым шагом возвращался на корабль, в ядовитую атмосферу. Лицо его попрежнему было спокойно и ни одна жалоба не срывалась с его уст.

В тот день работа шла с еще большим напряжением. Еще два метра льда были вырублены за сутки, и теперь только два метра отделяли нас от свободной воды.

Но резервуары воздуха были совершенно опустошены, и оставался только тот запас, который имелся в аппаратах Руквейроля.

Когда я вернулся на борт и снял скафандр, я сразу чуть не задохнулся. Какую ночь я провел! Описать ее невозможно — такие страдания не могут быть переданы словами.

На утро дыхание мое было стеснено еще больше, К головной боли присоединились частые головокружения, во время которых я шатался, как пьяный. Спутники мои страдали так же, как и я. Некоторые из матросов уже хрипели.

В этот шестой день нашего пленения капитан Немо, понимая, что работа кирками слишком медленна и запас воздуха истощится раньше, чем она будет доведена до конца, решил попробовать другим способом пробить слой льда, отделявший нас от свободной воды. Этот человек сохранил всю ясность ума, энергию и хладнокровие. Усилием воли он заставлял себя не замечать физических страданий. Он размышлял, изобретал, действовал.

По его приказанию из резервуаров «Наутилуса» была выкачана часть водяного балласта.

Когда корабль поднялся со дна, его установили точно в центре огромной овальной выемки, вырытой нами. Затем резервуары были снова наполнены водой, и «Наутилус» опустился на дно выемки.

Весь экипаж вернулся на борг, и двойную дверь герметически закрыли.

«Наутилус» лежал теперь на пласте льда толщиной не больше одного метра, пробуравленном к тому же сверлами в тысяче мест. Капитан Немо приказал наполнить резервуары до отказа, увеличив таким образом вес «Наутилуса» на сто тысяч, килограммов.

Мы прислушивались и напряженно ждали, забывая даже о своих мучениях. Наше спасение было поставлено на карту.

Несмотря на сильный шум в ушах, я вскоре услышал, как трещит лед под корпусом «Наутилуса». Треск этот все усиливался. Мы явно оседали ниже. Лед раскалывался с особым треском, похожим на треск разрываемой бумаги. «Наутилус» стал опускаться.

— Мы проходим, — шепнул мне на ухо Консель.

Я не в силах был ответить ему. Я схватил его руку и конвульсивно стиснул.

Внезапно, увлекаемый своим тяжелым балластом, «Наутилус» камнем полетел на дно, словно ядро в пустом пространстве.

Мгновенно вся энергия батарей была переключена на насосы, и вода со свистом стала вылетать из резервуаров. По истечении нескольких минут наше падение замедлилось, а затем и вовсе прекратилось, и стрелка манометра показала, что начался подъем.

Тут винт «Наутилуса» заработал с такой быстротой, что весь корпус судна задрожал мелкой, частой дрожью, и мы понеслись на север.

Но сколько времени должно было продлиться это плавание подо льдом до открытого моря? Еще день? Тогда я не доживу до его конца…

Я полулежал на диване в библиотеке. Я задыхался. Я не в силах был шевельнуть пальцем. Я ничего не видел и не слышал, потерял представление о времени. Мои мускулы утратили способность сокращаться…

Не могу сказать, сколько часов я пролежал в таком состоянии. Но в редкие минуты сознания я чувствовал, что начинается агония. Я понимал, что умираю…

Вдруг я пришел в себя. Свежий воздух омыл мои легкие. Неужели мы вышли на поверхность воды? Как же я не заметил, что мы миновали полосу сплошных льдов?

Нет, мы еще подо льдом! Это Консель и Нед Ленд, мои преданные друзья жертвовали собой, чтобы спасти меня. В одном из аппаратов Руквейроля сохранилось еще немного воздуха. Вместо того, чтобы самим вдохнуть его, они подарили этот воздух мне и, задыхаясь сами, вдохнули в меня жизнь.

Очнувшись, я хотел оттолкнуть спасительный аппарат, но они удержали мои руки, и в продолжение нескольких минут я с громадным наслаждением глотал живительный газ.

Я посмотрел на часы. Было одиннадцать часов утра. Наступило уже 28 марта.

«Наутилус» мчался со страшной скоростью сорока миль в час, стрелой врезаясь в воду.

Где был капитан Немо? Выжил ли он? Уцелели ли его товарищи?

В эту минуту стрелка манометра показывала, что мы находились всего в двадцати футах от поверхности моря. От вольного воздуха нас отделяло только тонкое ледяное поле. Неужели его нельзя расколоть?

Нет, можно! Во всяком случае, «Наутилус» собирался это сделать.

Я почувствовал, что он опускает корму и поднимает свой острый форштевень, Достаточно было впустить немного воды в резервуар на корме, чтобы судно заняло такое положение. Затем, увлекаемое вверх своим мощным винтом, оно атаковало ледяное поле, как огромный таран.

«Наутилус» настойчиво колотился в него, по нескольку раз с разбега ударяя в одно и то же место, пока пласт льда не подался и мы не вынырнули на воздух, подламывая своей тяжестью лед.

Люк был открыт, вернее сорван, и свежий воздух потоками хлынул по все закоулки «Наутилуса».