Роман Жюля Верна «80000 километров под водой» («Двадцать тысяч льё под водой»): Часть первая. Глава десятая. Человек бездны

Это говорил капитан корабля.

Нед Ленд мгновенно вскочил. Стюард, чуть живой, шатаясь, вышел из каюты по знаку своего хозяина. И такова была власть капитана, что человек этот ни единым жестом не проявил ненависти, которую, несомненно, должен был питать к канадцу. Я и Консель в изумлении ожидали развязки этой сцены.

Капитан, скрестив руки на груди, смотрел на нас с глубоким вниманием. Может быть, он не решался говорить? Или он жалел о произнесенных по-французски словах? Это было весьма вероятно.

Прошло несколько секунд в молчании, которое никто из нас не решился нарушить.

— Господа, — сказал, наконец, капитан, — я одинаково свободно говорю по-французски, по-английски, по-немецки и по-латыни. Следовательно, я мог ответить вам при первой же кашей встрече. Но мне хотелось сперва приглядеться к вам, поразмыслить. Все вы порознь рассказали мне о себе одно и то же — это совершенно убедило меня в том, что вы и есть те люди, за которых себя выдаете. Я знаю теперь, что случай свел меня с господином Пьером Аронаксом, профессором естественной истории Парижского музея, отправленным за границу с научной миссией, Конселем, его слугой, и с канадцем Недом Лендом, гарпунщиком с фрегата «Авраам Линкольн», входящего в состав военного флота Соединенных штатов Америки.

Я поклонился в знак согласия. Капитан не обращался ко мне с вопросом, следовательно, и ответа не требовалось.

Этот человек объяснялся по-французски вполне правильно, без малейшего акцента. Его произношение было безукоризненно, слова точны, легкость речи исключительная. И, несмотря на это, я не чувствовал в нем соотечественника.

Он продолжал свою речь:

— Без сомнения, господа, вы убеждены, что я несколько запоздал со своим вторым визитом. Но, узнав, кто вы такие, я должен был обдумать, как поступить с вами. Я долго колебался. Досадные обстоятельства столкнули вас со мной — человеком, который порвал со всем человечеством. Вы нарушил мое уединение…

— Невольно, — сказал я.

— Невольно? — повторил незнакомец, возвышая голос. — Разве «Авраам Линкольн» невольно охотился за мною по всем морям? Разве невольно предприняли вы плавание именно на этом фрегате? И ваши ядра невольно попали в корпус моего судна? А мистер Ленд тоже невольно метнул в меня гарпуном?

Я почувствовал в его словах сдерживаемое раздражение. Но на все эти упрека у меня был совершенно естественный ответ.

— Сударь, — сказал я, — без сомнения, вам неизвестны споры, которые вы возбудили в Америке и в Европе. Вы не знаете, что ряд происшествий, вызванных столкновением с вашим подводным судном, взволновал общественное мнение двух материков. Я. избавлю вас от перечисления всех бесчисленных гипотез, которыми пытались объяснить эту загадку, ключ к которой известен только вам. Но знайте же, что, преследуя вас до самых отдаленных частей Тихого океана, «Авраам Линкольн» был уверен, что он охотится за каким-то могучим морским чудовищем, от которого он должен любой ценой освободить моря.

Что-то вроде улыбки промелькнуло на лице капитана.

Он продолжал более спокойным тоном:

— Господин Аронакс, осмелитесь ли вы утверждать, что фрегат не стал бы преследовать и обстреливать подводное судно совершенно так же, как морское чудовище?

Этот вопрос смутил меня, ибо действительно капитан Фарагут не поколебался бы сделать это. Он считал бы своим долгом уничтожить подводный корабль так же, как и гигантского нарвала. Я ничего не ответил.

Капитан продолжал:

— Итак, вы понимаете, что я имею право обращаться с вами, как с врагами?

Я снова промолчал, и совершенно сознательно. К чему обсуждать подобный вопрос, когда сила может разрушить ваши лучшие доказательства?

— Я долго колебался, — продолжал капитан. — Ничто не обязывало меня быть гостеприимным. Если бы я решил избавиться от вас, мне не было никакого смысла видаться с вами еще раз. Я мог выбросить вас обратно на палубу этого судна, погрузиться в море и… забыть, что вы когда-либо существовали. Разве я не в праве был так поступить?

— Это было бы правом дикаря, но не культурного человека, — ответил я.

— Господин профессор, — живо возразил капитан, — я не знаю, что вы называете «правом культурного человека». Я порвал с обществом по причинам, о важности которых я один имею право судить. Я не повинуюсь законам этого общества, и я предлагаю вам никогда не упоминать о них при мне.

Это было сказано очень резко. Глаза неизвестного зажглись гневом и презрением. У меня мелькнула догадка, что прошлое этого человека таило нечто страшное. Недаром же он поставил себя выше человеческих законов и ушел за пределы досягаемости.

Кто посмеет преследовать его в глубине морей, когда и на поверхности вод он легко подавляет малейшую попытку борьбы с собой? Какое судно устоит перед его подводным монитором? Какая броня окажется настолько прочной, чтобы устоять под ударами страшного бивня его корабля? Никто в мире не в силах потребовать у властелина вод отчет в его действиях.

Все это быстро пронеслось в моем мозгу, в то время как этот странный человек шагал по каюте, погруженный в свои думы.

Я смотрел на него со смешанным чувством интереса и ужаса.

После долгого молчания капитан снова заговорил.

— Итак, я колебался, — продолжал он, — но в конце концов пришел к выводу, что мои интересы можно совместить с естественной жалостью, на которую имеет право каждое человеческое существо. Вы останетесь на моем судне, раз уж случай забросил вас сюда. Вы будете свободны, и, в обмен на эту свободу, весьма относительную, впрочем, я поставлю вам только одно условие. Ваше обещание подчиниться ему вполне меня удовлетворит.

— Говорите, капитан, — ответил я. — Надеюсь, условие ваше таково, что честный человек может принять его?

— Без сомнения! Вот оно: возможно, некоторые непредвиденные обстоятельства заставят меня держать нас иногда взаперти по несколько часов, а может быть и дней, — сейчас трудно сказать. Я не желаю ни при каких условиях прибегать к насилию и поэтому хочу заручиться вашим обещанием беспрекословно повиноваться мне в таких случаях. Предлагая вам это, я целиком снимаю с вас всякую ответственность за то, что может произойти, так как вы будете даже лишены возможности видеть то, что вам не следует знать. Принимаете ли вы мое условие?

Следовательно, на борту подводного судна иногда разыгрывались события, которые не следовало даже видеть людям, не порвавшим с человеческими законами? Из всех неожиданностей, которые готовило мне будущее, эта, пожалуй, была одной из самых неприятных.

— Мы принимаем, — ответил я, — Только… разрешите задать один вопрос, капитан?

— Пожалуйста.

— Вы сказали, что мы будем свободны на борту вашего корабля?

— Да, совершенно.

— Я прошу объяснить, как это понимать?

— Вы можете ходить по всему судну, смотреть, наблюдать все, что здесь происходит, за редкими исключениями, — словом, пользоваться такой же точно свободой, как я сам и мои спутники.

Ясно было, что мы друг друга не поняли.

— Простите, капитан, — сказал я, — но ведь эта свобода — свобода узника, которому разрешается ходить по тюрьме. Мы не можем довольствоваться ею.

— И тем не менее вам придется ею довольствоваться.

— Как, мы навеки должны отказаться от возвращения на родину, к семьям, к друзьям?

— Да. Но отказаться от тяжести отвратительного гнета, который называется законами общества и который люди в своем ослеплении принимают за свободу, — это не так уж мучительно, как вы думаете.

— Что касается меня, — воскликнул Нед Ленд, — то я никогда не дам обещания не пытаться бежать отсюда!

— Я и не прошу у вас его, Ленд! — холодно ответил капитан.

— Капитан, — вскричал я, не в силах сдержаться, — вы злоупотребляете своей властью над нами. Это жестокость!

— Нет, господа, это милосердие! Вы попали ко мне в плен после боя. Я дарую вам жизнь, хотя мог бы вышвырнуть вас в океан. Вы напали на меня! Вы завладели тайной, в которую не должен был проникнуть ни один человек, — в тайну моего бытия! И вы думаете, что я позволю вам беспрепятственно вернуться на землю, где никто не должен и подозревать о моем существовании? Никогда! Задерживая вас на борту своего подводного корабля, я думаю не о ваших интересах, а о своих собственных!

В голосе капитана звучали такие нотки, что я понял бесцельность попыток переубедить его.

— Итак, капитан, вы попросту предлагаете нам выбор между пленом и смертью?

— Совершенно верно.

— Друзья мои, — обратился я к Конселю и Неду Ленду, — при такой постановке вопроса нам не о чем спорить. Но помните, что никакое обещание не связывает нас с хозяином этого судна.

— Никакое, — подтвердил капитан.

И более мягким тоном он продолжал:

— Теперь выслушайте еще несколько слов. Я знаю вас господин Аронакс. Не поручусь за ваших товарищей, но вы лично не можете пожаловаться на случай, столкнувший вас со мной. Среди книг, которыми я постоянно пользуюсь, вы найдете и сбой труд о тайнах морского дна. Я часто перечитываю его. Вы достигли в своей книге предела знаний, доступных земной науке. Но вы не все знаете, ибо вы мало видели. Позвольте заверить вас, что вы не пожалеете о времени, проведенном на этом борту. Вы совершите путешествие в страну чудес. Изумление, глубочайшее и восторженное удивление станут, вероятно, обычным состоянием вашего ума. Вы не скоро пресытитесь зрелищем, которое беспрерывно будет развертываться перед вашими глазами. Я решил предпринять новое подводное кругосветное путешествие, быть может последнее — кто знает? — чтобы подвести итог всем наблюдениям, сделанным во время црежних путешествий. Вы будете помогать мне в этой работе. С сегодняшнего дня вы попадаете в совершенно новый; мир. Вы увидите то, чего не видел ни один человек, — я и мои товарищи не идем в счет, — и наша планета раскроет перед вами свои последние тайны!

Не могу не признаться, что слова капитана произвели на меня огромное впечатление. Он задел самую чувствительную мою струнку, и я забыл на мгновение, что созерцание этих чудес не могло мне возместить утерянной свободы.

Впрочем, я рассчитывал в будущем найти еще случай вернуться к этому важному вопросу. Поэтому я ограничился таким ответом:

— Капитан, я надеюсь, что порвав связь с человечеством, вы не отказались от человеческих чувств. Мы — потерпевшие крушение, которых вы милосердно приютили на своем корабле. Ни я, ни мои товарищи никогда не забудем этого. Признаюсь, лично меня возможность служить интересам науки до известной степени вознаграждает за утраченную свободу.

Я думал, что капитан протянет мне руку, чтобы скрепит наш договор. Но он не сделал этого. И я искренне пожалел его в душе.

— Еще один вопрос, — сказал я в тот момент, когда этот странный человек хотел уже уйти.

— Слушаю, господин профессор.

— Каким именем мы должны вас звать?

— Для вас я только капитан Немо[22], а вы сами и ваши спутники для меня только пассажиры «Наутилуса»[23].

Капитан Немо что-то крикнул. В каюту вошел стюард. Капитан отдал ему приказание на том же неизвестном мне языке.

Затем, повернувшись к канадцу и Конселю, он сказал:

— Вы будете завтракать в своей каюте. Прошу вас следовать за этим человеком.

— Не откажусь, — сказал гарпунщик.

Консель и он вышли из клетки, в которой мы провели в заключении почти тридцать часов.

— А теперь, профессор, очередь за нами. Завтрак ждет нас. Позвольте указать вам дорогу.

— К вашим услугам, капитан.

Я последовал за капитаном Немо, Мы вышли в освещенный электричеством коридор, похожий на обычные судовые коридоры, и, пройдя метров десять, остановились перед закрытой дверью.

Капитан Немо распахнул двери и пропустил меня вперед.

Я очутился в столовой, обставленной и отделанной со строгим вкусом. Высокие дубовые поставцы, инкрустированные черным деревом, стояли в противоположных концах зала. На их полках сверкала и переливалась огнями хрустальная, фарфоровая, серебряная посуда художественной работы, не имеющая цены. Строгие тона облицовки стен смягчали нестерпимую яркость света, лившегося с потолка.

В середине зала стоял богато убранный стол. Капитан Немо жестом указал мне место.

— Садитесь, — сказал он, — и кушайте, — вы, верно, умираете с голоду.

Я не заставил дважды просить себя.

На завтрак подали несколько рыбных кушаний и какие-то яства, приготовленные из неизвестных мне продуктов.

Все это было вкусно, но с каким-то привкусом, к которому, впрочем, легко было привыкнуть. Эта продукты показались мне богатыми фосфором, и я подумал, что они должны быть морского происхождения.

Капитан Немо пристально смотрел на меня. Я ни о чем не спрашивал его, но он сам поспешил ответить на незаданные вопросы, которые жгли мне язык.

— Большинство этих кушаний незнакомо вам, — сказал он. — Тем не менее вы можете есть без опаски. Все они здоровые и питательные. Я уже давно отказался от земных продуктов и чувствую себя, несмотря на это, превосходно. Да и весь мой экипаж, питающийся так же, как и я, пользуется завидным здоровьем.

— Значит, все эти яства — морские продукты?

— Да, профессор, море удовлетворяет псе мои потребности. Иногда я забрасываю сети, и не было случая, чтобы они оставались пустыми. Иногда я отправляюсь на охоту в стихию, недоступную другим людям, и преследую «дичь», обитающую в моих подводных лесах. Мои стада, как стада старого пастуха Нептуна[24] спокойно пасутся в океанских прериях. Поместья мои бесконечно велики, и я один пользуюсь ими.

Я с удивлением посмотрел на капитана Немо и ответил ему:

— Я понимаю, капитан, что сети поставляют вам великолепную рыбу к столу. Я не знаю как, но все-такн допускаю, что вы можете охотиться за «дичью» в своих подводных лесах; но мне непонятно, откуда попадает к вам на стол мясо, как бы мало вы не потребляли его?

— Но, — возразил капитан Немо, — я никогда не ем мяса наземных животных.

— А это? — спросил я, указывая на блюдо, на котором лежали несколько ломтей филея.

— Это кушанье, которое вы приняли за мясо земного животного, есть не что иное, как филей морской черепахи. Вот соус из печени дельфина, который покажется вам похожим по вкусу на свиное рагу. Мой повар — мастер своего дела и не знает соперников в приготовлении блюд из морских рыб и животных. Вот консервы из ракушек, которые любой малаец признал бы лучшими в мире, вот крем, сливки для которого дало вымя кита, а сахар — водоросли Северного моря; наконец, вот варенье из анемонов.

Я пробовал все эти кушанья не из жадности, а из любопытства, как зачарованный слушая рассказы капитана Немо.

— Море, — продолжал он, — не только кормит меня, но и одевает. Ткань, из которой сшита ваша одежда, соткана из бяссусов некоторых морских ракушек. Она окрашена пурпурной краской древних, а фиолетовый оттенок получен при помощи экстракта из средиземноморских моллюсков — аплизий. Духи, стоящие на туалетном столике отведенной вам каюты, — продукт сухой перегонки некоторых морских растений. Тюфяк на вашей постели сделан из лучших океанских трав. Перо, которым вы будете писать, сделано из китового уса, чернила — из выделений желез каракатицы. Все, чем я пользуюсь сейчас, поставляется морем, и все это когда-нибудь вернется к нему.

— Вы любите море, капитан?

— О да, я люблю его. Море — это все. Оно покрывает семь десятых земного шара. Его испарения свежи и живительны. В его огромной пустыне человек не чувствует себя одиноким, потому что все время ощущает дыхание жизни вокруг себя. В самом деле, ведь в море есть все три царства природы: минеральное, растительное и животное. Последнее насчитывает многочисленных представителей зоофитов[25], два класса членистоногих, пять классов моллюсков, три класса позвоночных, млекопитающих, пресмыкающихся и бесчисленное множество рыб. Этот огромный класс животных насчитывает свыше тринадцати тысяч разновидностей, из коих едва одна десятая часть живет в пресных водах. Море — обширный резервуар природы. Жизнь на земном шаре началась в море, и, кто знает, не в море ли она и окончится? В море — высшее спокойствие… Море не принадлежит деспотам. На его поверхности они еще могут сражаться, истреблять друг друга, повторять весь ужас жизни на суше. Но на глубине тридцати футов под водой их власть кончается. Ах, профессор, живите в глубине морен! Только здесь полная независимость, только здесь человек поистине свободен, только здесь его никто не может угнетать!

Капитан Немо внезапно оборвал свою горячую речь. Не раскаивался ли он, что изменил своей обычной сдержанности? Не испугался ли, что сказал лишнее?

В продолжение нескольких минут он взволнованно шагал по столовой. Затем, совладав со своими нервами, придав своему лицу обычное выражение холодной величавости, он обратился ко мне со следующими словами:

— А теперь, профессор, если вам угодно осмотреть «Наутилус», — я к вашим услугам.